Форум
HP-Ficathon - 2007: "Феникс", ГП/СС, PG-15, BDSM. Для Yael. (окончание)
Anima: Название: Феникс Автор: Anima Беты: Rassda, Lilu Пейринг: ГП/СС Рейтинг: PG-15 Жанр: ангст, BDSM Категория: slash Написано на HP-Ficathon - 2007 на "Астрономической башне" по заявке Yael, которая хотела: фик со Снейпом и поркой. В данном фике пороть будет Снейп. Примечание: немного выбилась из рамок задания, это скорее pre-slash. Краткое содержание: необычные взаимоотношения
Ответов - 62, стр:
1 2 3 All
Anima: [align:right]Да! - Это новая весна И значит, мы еще живем. Из пепла птица рождена - Да! - Это новая весна! И ветром вдаль унесена, Чтоб вновь сгореть, но что о том? Ведь в мире новая весна, А это значит - мы живем. Ольга Мареичева[/align] Чертова дрожь в пальцах. Лишние крупицы... Я смотрю на отвратительную черную жижу, которая появилась в моем котле. Как тягучая смола, она вздувается, образуя большие, лопающиеся с глухим хлюпающим звуком пузыри. Недовольно хмыкаю: две минуты назад вашему вниманию предстал бы труд моей десятидневной работы, но, увы, все Маховики Времени разбиты, и все, что мне остается, – это лишь злиться на корявость собственных рук. И, само собой, на авроров, послуживших тому причиной. Как Вам кажется, Альбус, варево сойдет за деготь? Можно ли им замазать щели в оконных рамах? Знаете, уже почти весна, но здесь довольно холодно, а волшебство… Вы очень не вовремя умерли, Альбус. Пузатый котел перестает гудеть, когда от взмаха моей палочки под ним исчезает изумрудное пламя. Я оставил бы зелье кипеть и дальше, но разве не глупо с моей стороны заставлять оловянный котел терпеть в себе подобную мерзость только лишь из-за того, что я в ярости? А я действительно в ярости. В моей грудной клетке явно поселилась когтистая тварь, остервенело точащая когти о внутренности. В такой день студенты Хогвартса недосчитались бы полсотни баллов каждый, но, дьявол, меня окружают грязные стены дома в Тупике, а единственное, на чем можно было бы сорвать свою злость – это книги. Но подобное представляется мне по-плебейски низким. Знаете, Альбус, одиночество творит безмолвие, а на безмолвие организм отвечает воображением. Собственное воображение весьма инфантильно подсунуло мне в собеседники мои же книги. А Вы, господин директор, еще кое-кого. И он – еще одна из причин моего отвратительного настроения сегодня. Ветер, просочившийся в щели непрочных стен дома, ищет прорехи в мантии, тычется в спину, но вряд ли ему сулит добиться хоть какого-то успеха. Я вовремя вспоминаю холодные подземелья Хогвартса и воздаю хвалы бездумной стойкости своей натуры, позволившей притерпеться к вечной промозглости и сырости, царивших в каменных стенах. Любимых каменных стенах, напоминаю я себе. Тепло от потухшей горелки рассеивается, бездарные плоды моих трудов больше не бурлят, в застывшей глади я разглядываю свое черно-белое отражение, скорчившее презрительную гримасу. Мерлин, это так банально! Пытаюсь разогнуться, проклиная холод… а возможно, просто немолодой возраст, и, отвернувшись от котла, смотрю на досадливый проем между оконной рамой и стеной кухни. Зверь добирается до горла, сжимая его, и приходится закрыть глаза, чтобы усмирить поганую тварь. Жаль, что это мало помогает. Дом непрактичен и стар. Его держала магия… теперь только маггловский «цемент», если я все еще могу полагаться на собственную память. В каменной кладке между выщербленными углами крошится строительная смесь. Взмах палочки, одно заклинание - сеть магических нитей скрыла бы дыры, и тепло медленно, но неотступно вернулось бы в комнаты, промерзший дом вновь ожил бы. Однако пока это невозможно. Я ощущаю почти физическую потребность свернуть кому-нибудь шею. Чертова память сообщает мне, что скоро у меня будет такая возможность, а я услужливо напоминаю ей, что всё равно не сделаю этого. Маленькие старые часы, что висят под самым потолком на одной из обшарпанных стен кухни, тихо отбивают время. Тихо. Но я встревожено бросаю взгляд на циферблат. Пугает не неожиданность звука, – тишина в Тупике не умеет молчать – пугает количество ударов. Шесть. До его прихода остается час. И тогда снова вступят в силу принципы невмешательства и я позволю холодному отчуждению не дать мне придушить паршивца за то, кем он стал, за то, кем из-за него стал я, и за то, что мои попытки исправить ситуацию напоминают пока потуги младенца держать голову. Раздается свист ветра. Я хмыкаю. Да, в конце концов, деготь не решил бы проблем. Evanesco. Про себя. Хочется сказать вслух. Просто чтобы услышать собственный скрипучий голос, просто чтобы тишина на миг показалась тишиной. Хочется нарушить её, но я не могу. В Тупике она не смолкает. Скрип, писк, шепот… тихие звуки сплетаются в мелодию, в любом другом доме она сошла бы за неизбежную атрибутику домашнего уюта, но не здесь. В тишине мыши пищат слишком громко, а половые доски напоминают о себе протяжным скрипом. И книги… книги шепчутся на полках, переговариваются между собою. И во всем этом отвратительном гомоне я жду прихода Великого Спасителя Магического мира – мистера Поттера, будь он трижды неладен! Хотя, куда уж больше. Я убираю котел в шкаф. Темный Лорд мертв, Альбус. Поттер… жив и знаменит еще больше, чем всегда. Признание отвратительно, но только это пока спасает меня от Министерства. О, да, я тоже жив! Но то, что происходит сейчас… Надоедливый гаденыш не узнает о весьма экстравагантном способе наказания, придуманном Министром. Действительно, почему бы не предположить, что все заклятия, накладываемые на мой дом, должны нести в себе элемент черной магии, а потому проверяться и регистрироваться? Лучше замерзнуть, но я не позволю тупоголовым шавкам метить мою территорию. Хватит уже и того, что малолетние идиоты, единственная ценность которых была в систематической полировке котлов и которые теперь представляют из себя мальчиков на побегушках у сотрудников Министерства, смущенно здороваются со мной, неуверенно протягивая руку. Следует ли упоминать, что я не пожимаю её? Рот привычно кривится, стоит представить себе их визит в эту лачугу. «Профессор… э-э… мистер Снейп, нам приказано, вы ведь понимаете…» А дальше с небольшими вариациями: глядящие в пол глаза и смущенный румянец на щеках у нерешительных хафлпаффцев; подчеркнутый холод глаз и маска безразличия на лицах понимающих когтевранцев; огонь призрения в глазах и злорадство на губах у выпускников гриффиндора; отчужденное сочувствие… нет, моих слизеринцев осталось слишком мало, а те, кто выжил, держатся подальше и от Министерства, и от предавшего их наставника. Но Министр – о, и я сам его прекрасно понимаю! – все же решил перестраховаться, вполне оправданно не доверяя подчиненным. Но даже моя изощренная фантазия не могла предположить такого. Но я не думаю об этом. Я уже давно ни о чем не думаю, кроме банального желания согреться. Ах, да, и о том, когда же придет Гарри Поттер. Продолжение следует...
Yael: О! Здорово. Спасибо. Устроилась поудобней на стуле, жду продолжения. А продолжение когда будет?
Anima: [align:center]* * *[/align] Темно. На небе кто-то больной сидит и плюется. Нет, по-другому и не объяснишь отчего с неба сыплет странного вида серая крупа. Она мокрая, липкая, Гарри ни черта не видит через запотевшие стекла очков. И запотели-то они только потому, что приходится постоянно пытаться сдуть с них назойливые крупинки, мешающие нормально видеть. Весна запаздывала в этом году. Гермиона из-за угла соседнего дома машет ему раздраженно рукой. Гарри не видит, но знает, что она там. И чего еще она хочет? Он был почти счастлив до этой минуты… бах! Гарри поскальзывается и падает. Лежит в мерзком мокром месиве и проклинает бывшую сокурсницу. Встать она ему, конечно, не поможет, да и разве он надеялся? Поднимаясь и плотнее закутываясь в промокшую насквозь мантию, поскальзываясь, он пытается добраться до обшарпанного домика в конце улицы. За ним труба фабрики кажется… пальцем? Ну ведь толком и не разобрать – опять снегу налепило! Гарри озирает пятнистую улицу – эти круги света от фонарей делают её убогой, а плевки они превращают в искрящиеся капли, хотя он знает, что их основная цель - остановить его, не дать добраться до нужного дома. Это заговор против Мальчика, Который Выжил. Точно. Но он не сдастся, как бы не так! Подросток взмахивает палочкой и творит заклинание головного пузыря. Вокруг головы тут же образуется прозрачная сфера. Он втайне надеется, что Снейп не имеет представления о маггловских космонавтах. А труба – это точно палец. Гермиона довольно лыбится. Ой, нет, это лыбится Рон, а Гермиона спряталась за дом. Это что же, Гарри её так напугал? А ведь там, в тени, наверняка кто-то живет, на таких улицах полно непонятных существ, только и ждущих, когда неосторожный прохожий покинет круг света и шагнет в темноту. Гарри передвигается перебежками. От одного пятна к другому, тогда его не сцапают. Под ногами хлюпает и чавкает, так противно и громко, что ему на секунду хочется наложить на себя левитирующее заклятие и перенестись к порогу дома. А вообще эта волшебная солидарность, запрещающая аппарировать в дом, очень надоедливая и непрактичная вещь. Рон согласно кивает и поднимает вверх большой палец правой руки. Холодно. Мокро. Но Гарри уже совсем близко от пункта назначения – он видит свет в окне дома. Нет, действительно свет. Правда, очень тусклый. Наверное, Снейп опять задернул занавески. Наглухо. Да, такая вот дурацкая привычка. А может, просто средство защиты. О, Гарри знает: ночью тени страшно танцуют на стенах, а когда забываешь на них смотреть, бросаются и кусают. Очень больно… Но, простите, Зельевар же не спит в гостиной? Нонсенс. Ага, вот и порог. Раз ступенька, два ступенька, три… дверь приоткрывается, Гарри видит глаз. Недобрый, страшный… Да просто черный, вот и страшный, и смотрит он на него осуждающе. - Да, - говорит Гарри блестящему глазу, - я знаю, они очень сильно скрипят. А я специально на них так наступаю. Он может и попрыгать в самом деле. - И вообще, мне льстит, что ты раскрываешь передо мною дверь. Рон снова ржет, уже просто неприлично. Гермиона слабо хмыкает, скованно. Парная глазу бровь ползет вверх, а само око расширяется. И Гарри думает, что у него наверное забавный вид, когда на голове – пузырь, на пузыре – шапка снега. И ведь Снейп не поймет, если Гарри скажет, что спасался от липкой субстанции, лучше, наверное, сразу признаться, что играл в космонавта на луне, и, да, на скафандре его звездная пыль. Но он ничего не говорит – профессор засмеет. - Холодно, - вместо этого жалуется он. Слышится фырканье. Эта его пародия на смех бездарна, о чем Гарри тут же и сообщает Снейпу. А в ответ получает лишь молчание. Открывается дверь, в лоб нацеливается палочка. - Я в ужасе, - ставит он в известность бывшего преподавателя. Пузырь лопается, и на голову подростка обрушивается подтаявшая снеговая куча. Вот только он не чувствует - так и так весь мокрый и холодный, бесит только одно – очки снова залепило! Это Снейп мстит. Как всегда придирчиво и мелочно. Гарри открывает рот, чтобы ляпнуть очередную глупость, но вовремя передумывает. И Снейп тоже молчит. Гарри слышится, будто кто-то смеется. Наверное, это его сумасшедшие книги. Как Снейп только живет в этом гадюшнике? Юноша снимает очки и сосредоточенно протирает их углом мокрой мантии. Он не выставит себя на посмешище, не перед книгами, ведь это же просто низко, когда над тобой смеются неодушевленные предметы! Они и над Снейпом смеются, он знает. И как гордость такого обидчивого человека мирится с этим? Очки водружаются на место. И тут, когда мир становится четок до рези, а слабый свет сглаживает острые углы и впадины снейпового очертания, Гарри мерещится надежда на неприятном лице. Нет, конечно же. Ему показалось - это бровь странно изогнулась, это глаза сощурились чуть сильнее обычного, вот и все. Подозрительный субъект. Снейп швыряет высушивающее заклинание. Гарри хочет пройти в дом, но его толкают обратно на крыльцо, чтоб не дымился в помещении. Предусмотрительный, зараза. Валит пар, жарко и влажно, но что Гарри может поделать с этим? Он быстро высыхает. Смотрит за спину, там Рон пожимает плечами, собираясь подождать его здесь, а Гермионы нет. Снейп как будто и не видит друзей гриффиндорца, он кивком призывает Гарри войти и указывает пальцем в сторону темной гостиной. Как всегда, Снейп молчит. Возможно, заряд ядовитого сарказма наконец иссяк, а нормальная речь не по зубам Зельевару. Гарри все равно. Он хотел бы просто услышать этот голос. Любую фразу – «В гостиную, тупица», - сказанную этим голосом. Гарри вежливо просит Снейпа, чтобы тот пригласил его в гостиную – Мастер зелий размашисто указывает на дверь. - Скажи, - просит Гарри. – У тебя приятный голос. Тут же Гарри думает, что не надо было этого делать. Снейп сильно бледнеет. Наверное, от наглости бывшего ученика – он всегда слишком остро реагировал на правду, в особенности на правду в устах Гарри, потому что они глаголют истину… В этой странной поговорке был на самом деле какой-то младенец, но Гарри все же постарше младенца, а значит, и истина должна быть разумнее. - Ладно, - покладисто соглашается визитер и топает к проему двери, но не может побороть искушение и косится за спину, туда, где свет. О, кажется, он идет из кухни, Снейп там что-то варит, а в гостиной нет ни одной свечи, темно и страшно. Там Гарри ждут книги. Они следят, пристально наблюдают с полок, переговариваются и мерзко шуршат страницами. Он видел это в первый вечер, когда у Мастера зелий везде стояли свечи, не давая темноте заполучить помещение в свои лапы. А теперь свечей нет. Ни одной, и это правильно, правильно, потому что там, где нет света, и тени не могут причинить вреда. Блин, опять ему придется слушать эти мерзкие смешки! Гарри недовольно качает головой и обводит гневным взглядом гостиную, шепча зрителям, чтобы молчали. Зрители всегда должны только молчать. Он идет вперед, пока не врезается в кресло посередине гостиной. До чего же странный ансамбль. Кресло, диван, стол. Стол, кресло, диван. Книги, книги, книги… На диване, на столе. В кресле их предусмотрительно нет – Снейп же там сидит. Единственное место, откуда они еще не смогли заставить его уйти, а в остальном - это их гостиная. Сзади доносится звук торопливых шагов. Будь Гарри в Хогвартсе, он бы и не расслышал их, но в этом доме пол так пружинит под ногами, так жаждет подбросить вверх идущего по нему… Гарри разворачивается и смотрит на Снейпа, застывшего в дверном проеме. Темный. Ему иногда кажется, что тени давно добрались до всех, кто окружает юношу, и Зельевар не стал исключением. За спиной Снейпа слабый свет из кухни. Он молчит. Снова молчит. Вот уже десять дней они встречаются, а он все молчит. Снейп снимает мантию и вешает её куда-то на стену рядом с дверью. Там, наверное, вешалка, Гарри не видит - слишком темно. Тонкие руки начинают расстегивать страшные маленькие пуговички сюртука. Этот его сюртук… тот же, что и в школе. Он как египетский саркофаг, только вместо мумии в нем спрятан живой человек. Если тени еще не добрались до него. Скупые движения. Пуговица за пуговицей Гарри смотрит, как оголяется белая рубашка. В темноте белый зовется грязно-серым и выглядит соответственно грязным. Вот совсем так же, как добро. Гарри хмыкает, и руки замирают на середине. Поднимает взгляд на лицо профессора – смотрит. И чего, интересно, смотрит? Как будто его действительно интересует, о чем думает Гарри? Как бы не так! Руки снова принимаются за дело, и Гарри больше не может оторвать от них взгляд. Это так странно, так необычно. Ему хочется вгрызаться в них, прокусывать кожу, вынудить Снейпа закричать, хоть так заставить вырваться из его рта звуку. Разорвать, но… он не любит вида крови. Не знает почему, не помнит. Он вообще не любит красный цвет. Не переносит. Его тошнит от его яркости и эксцентричности. Он сжег в камине гриффиндорский шарф, и Рона с Гермионой заставил не появляться при нем в школьных одеждах. Сюртук отправляется вслед за мантией, и Снейп закатывает рукава рубашки, до локтя оголяя костлявые руки. Гарри считает их довольно изящными, несмотря на несколько отталкивающий набор пятен от зелий. Юноша ждет. Хочет казаться сдержанным, но не может вынести неторопливого темпа, с которым Снейп избавляется от одежды. Однако под небрежной медлительностью Зельевара скрывается напряжение. Хотя оно всегда с ним. Причина - пребывание Гарри на территории слизеринца. Задумавшись, он не замечает, как Мастер зелий приближается. Снейп подает знак, предлагая Гарри раздеться. Подражать профессору всегда было плохой идеей. Глупая игра в гляделки терпела фиаско, противостояние бездарных попыток пошутить и его сарказма заканчивалось лишь снятыми балами. Гарри просто быстро расстегивает мантию и кидает её на диван, следом летит рубашка. Снимая брюки, приходится выбиться из намеренного темпа, пока он возится с застежкой, но и они оказываются на том же диване. Боксеры он снять не успевает. Снейп хватает его за плечо и разворачивает к себе спиной, вынуждая схватиться за истрепанную спинку кресла, чтобы не упасть. Так резко, что на миг у Гарри возникает дурацкая догадка, будто он противен Зельевару, а темнота просто позволяет смириться с данным фактом. Он опирается руками о подлокотники кресла и ждет. Ждет, когда на столик опустятся часы – неизменный атрибут их вечернего спектакля; ждет, когда ягодицы вновь почувствуют боль, приносящую с собой поразительное успокоение. Боль не доставляет ему удовольствия. Просто жалящие удары акцентируют на себе все мысли, вынуждая разум отгородиться от абстрактных образов. И Гарри рад возможности убежать от собственных демонов. Он слышит, как Снейп расстегивает пряжку ремня и с хрустом накручивает толстую кожу на ладонь. И представляет руки, опутанные кольцами черной кожи. Первый удар. Источник боли один, просто ощущается она каждый раз по-разному. Но, в конце концов, скоро ей придется слиться в неторопливую вереницу острых прикосновений. Когда на ягодицы, со свистом рассекая воздух, опускается второй удар, темнота вспыхивает красным, и мысли испуганно разбегаются, оставляя разуму возможность сполна насладиться моментом боли. И больше Гарри не считает удары. Он закрывает глаза, отстраненно слыша свистящие звуки и тихий смех, но последнее ему, скорее всего, просто кажется… а может, книги? Все мысли – ремень в умелых руках. Гарри представляет себя со стороны, представляет лицо Снейпа, с которого исчезает напряженная сосредоточенность, когда рука размашистым жестом, совершая полукруг, позволяет концу ремня ударить по обнаженным ягодицам. Появляются белые полосы, моментально краснеющие, стоит кожаной ленте отдалиться для очередного удара. Линий становится все больше и больше, они перекрещиваются, образуя буквы Х на раздраженной коже… Но Гарри зря тешит себя фантазиями: на нем надеты серые боксеры. Снейп отчего-то не позволяет Гарри раздеться полностью, словно проводит невидимую черту, разделяя удовольствие и вынужденную меру, хотя юноша не находит в этом ни того, ни другого. Для удовольствия – слишком больно, для вынужденной меры – слишком глупо. Гарри закусывает губу, не желая стонать, не желая давать повода книгам посмеяться над его несдержанностью, не желая… желая, чтобы этот вечер не кончался, желая оставаться в этом доме настолько долго, насколько вообще это было бы возможно. Гарри тяжело дышит. Звук дыхания заглушает смешки и свист ударов. Иногда в темноте раздается приглушенный стон, но может пол скрипит под ногами Снейпа, когда он переносит вес тела с одной ноги на другую? Да, наверное именно так. Тишина снова смеется, и у Гарри возникает странное, абсурдное желание посмеяться вместе с ней над этой раздражающе глупой ситуацией. Снова свист. Еще удар. Снейп прекрасно владеет собой. Он не позволяет себе сорваться, сделать амплитуду ударов больше. Возможно, если бы это произошло, Гарри почувствовал бы хоть что-то кроме пустоты и зудящей боли? Может, если бы Снейп сказал хотя бы одно предложение, одно слово, у процедуры появился бы иной смысл? Но зельевар молчит. И Гарри просто приходится смириться. Цепь, неторопливая вереница однообразных ударов. Сорок минут пролетают совсем незаметно - часы на миг вспыхивают золотым, и Снейп опускает ремень. Тихий звук быстрых удаляющихся шагов, и Гарри остается один в комнате. Теперь только слегка сбившееся дыхание, да стук бьющегося сердца в висках… ах, да, и смех, конечно. Гарри не хочет уходить отсюда, но власти над Зельеваром он не имеет, а сам тот не позволит остаться. Он отпускает подлокотники кресла, и, выпрямив спину, стоит, разглядывая темноту вокруг себя. В каждом движении – тень боли, в каждой мысли – ощущение покоя. Одежда измятой кучей лежит на диване, Гарри чувствует под руками ломаные складки материи. Как в прошлый раз, он медленно одевается, стараясь запомнить больше деталей этого вечера, вот только все его посещения однообразны. Но и в этом есть свой плюс: вспоминаешь одно, и в памяти всегда всплывают остальные. Одежда не греет – в этом доме всегда слишком холодно. Гарри больше нечего делать здесь. Минута промедления, Снейп разозлится и сам выпроводил его на улицу, грубо подталкивая в плечо рукой. Поэтому он идет к входной двери, не пытаясь ступать тихо, позволяя половицам привычно вздрагивать под ногами. Снейп не прощается с ним. Что ж, а он не прощается со Снейпом. Зачем, ведь завтра они вновь увидятся. За дверью его ожидают Рон и Гермиона. Продолжение следует...
Anima: Yael Это вам спасибо) И вот продолжение. Заранее прошу прощения: сам фик дописан полностью, но отбечены только эти два кусочка. Я не знаю, когда смогу выложить остальное, т.к. уезжаю сегодня вечером, а выкладывать неотбеченный текст очень неудобно( Постараюсь найти выход (инет-кафе) в другом городе и продолжить. Извините еще раз.
Yael: Классно:-)) Еще раз спасибо. Я буду ждать.
Black Mamba: Anima Жду продолжения. )))))))
Solli: Жесть. Интересно, что дальше.
Anima: Yael Black Mamba Solli Спасибо) Нашла инет-кафе. Пробую разобраться с правкой, но пока ничего не выходит) Надеюсь, что в скором времени разберусь .
Evil Snake: Надеюсь, что вы продолжите. Мне очень нравится порка с участием Снейпа. Особенно, как вы точно передаёте атмосферу эмоций героев, жаль только, что это не доставляет именно нестерпимого удовольствия обоим. Только вот несколько вопросов: знают ли Рон и Гермиона о том, зачем ходит Гарри к Снейпу? И, я надеюсь, все не будет на столько мрачным? И когда же явится продолжение?
Rokaten: Anima Здорово как! Действительно очень небычные взаимоотношения.... Evil Snake пишет: как вы точно передаёте атмосферу эмоций героев, ППКС! Я это тебе всегда говорила а ещё ты большой мастер по части афоризмов: Anima пишет: одиночество творит безмолвие, а на безмолвие организм отвечает воображением. Ну разве не чудо? Очень хочется продолжения.
Rassda: Rokaten Rokaten пишет: Очень хочется продолжения. Будет, и очень скоро.
Anima: [align:center]* * *[/align] Он уходит. А мне остается только сжимать кулаки в бессильной ярости. Бессильной, потому что тот, на кого она должна быть направлена, не поймет, не оценит моих жалких потуг. Я и так плюнул на негласные правила, что сам создал для себя. Никаких личных отношений со студентами. Никакого рукоприкладства. Никакой, Мерлин подери, легилименции! Но тут вкралась ошибка. Незаметно проскользнула в виде Поттера и стала исключением. То, что осталось от моей совести, истошно вопит. Я мысленно прикидываю срок, который мне в скором времени придется коротать в камере Азкабана. Альбус, это – малая цена за его «нормальность». Зелье надо варить заново. Благо, у меня осталась заготовка, и процесс можно будет сократить до нескольких дней. Пожалуй, двух-трех вполне достаточно. А это значит, еще одно посещение Поттера мне гарантировано. Мерлин свидетель – я должен его пережить. Входная дверь громко хлопает. Я, поборов нелепое желание не дать Поттеру уйти, прохожу в гостиную и в изнеможении опускаюсь в старое кресло. Идиотская, идиотская затея неумелого оборотня! Впиваюсь ногтями в подлокотники, но тут же отдергиваю руки, вспоминая, что Поттер точно также цеплялся за них, пока я охаживал его ягодицы ремнем. Я, Северус Снейп, официально клянусь, что мне не понадобится магия, когда я пойду сводить счеты с блохастым вервольфом и его строптивой куклой! Хочется плюнуть на пол, но мне жаль прогнивший ковер, лежащий перед креслом: его вполне может проесть от желчи в моей слюне. Вместо этого призываю из серванта виски и заливаю злость на весь свет спиртным. Скривившись, проглатываю жидкость и закрываю глаза. И подумать не мог, что это будет настолько сложно. Настолько, что когда он застывает в предвкушении, мне хочется ударить его, только бы вывести из этого оцепенения. Оно расползается по нему нитями, проникая под кожу. И он тает от этого чувства. Хотя думает, что привык. Однако каждый раз, как я готовлюсь к нашему небольшому спектаклю, я ощущаю его внутреннее напряжения. Знаете, Альбус, это именно спектакль, потому что я никогда не позволяю ему выходить за рамки дозволенного часа, пусть даже на минуту. Моя игра искусна, я тонко подмечаю, чем порадовать своего единственного зрителя и по совместительству второго актера. Но нет. На мой взгляд, зрителей у нас слишком много. Пожалуй, интересно узнать, считает ли он также?.. Потом он начинает дрожать. Неловко стоит посреди маленькой захламленной гостиной, где за нами следят сотни и сотни книг, аккуратно расставленные на полках, сложенные высокими стопками рядом со старомодным чуть расшатанным креслом, сваленные кучей на маленьком столике… и дрожит. Кажется ли ему, что те наблюдают за разыгравшимся в их гостиной представлением? Слышится ли ему шепот, будто бы старые потрепанные фолианты переговариваются между собой, злорадно хихикая и отвешивая в его адрес колкие замечания, когда он нарушает тишину гостиной стоном? Стон, порожденный отчаянной радостью, не болью. И мне отчего-то хочется наорать на него или, еще лучше, зашипеть, как в старые добрые времена. Но даже этого я не могу сделать теперь, жалкий маг-полукровка! Я разрываюсь между уважением и ненавистью. К одному и тому же человеку. Восхищение – за пытку воистину слизеринского покроя. Ненависть – потому что она направлена на меня. Лишить меня голоса… Скримджер превзошел самого себя! И из-за этого я ничего не могу сделать с Поттером… Когда я сосредоточенно избавляюсь от верхней одежды, с одной единственно мыслью: ни какой частью тела не коснуться мальчишки, – я ощущаю на себе его голодный взгляд. Мне даже не нужно поднимать головы, чтобы определить степень его заинтересованности: он изо всех сил старается не думать о следующих минутах, но вид его бывшего преподавателя, готовящегося к представлению, делает предвкушение почти невыносимым. Что ж, я не обманываю себя – изводить его доставляет мне моральное удовлетворение, хотя, право слово, это не привносит ни крупицы терпения в его излишне импульсивный нрав. А потом для меня начинается ад. Избивая его, я повторяю про себя, что он не заслуживает жалости, но удары все равно не так сильны, как должны быть. Смотря на его серые боксеры, скрывающие от меня покрасневшую кожу, я закусываю губу, запрещая себе взвыть от отчаянья. Я ненавижу мальчишку. То, во что превратилась моя жизнь – полностью его вина. И да, у меня есть право ненавидеть безголового, жалкого, слабого имбецила, который нагло вломился в мою жизнь, исковеркав, изгадив все к чему прикасался хотя бы пальцем. Я затыкаю внутренний голос, смутно напоминающий тявканье Блэка, что говорит мне о благодарности, которую я должен испытывать к Поттеру. Он ни черта не понимает в этом. Продолжение следует...
Anima: Yael, извините за долгое отсутствие, но в поездке так ничего сделать и не удалось( Надеюсь, больше таких задержек не будет. Evil Snake Вот и продолжение) Оно не большое, но что уж поделать:) Отвечая на ваши вопросы. Здесь нет удовольствия - ситуация не та, что будет видно по ходу продолжения. Рон и Гермиона... ничего не могут, об этом тоже позже. Мрачности здесь, ИМХО, не очень много, но это на взгляд каждого. ЗЫ: но ХЭ будет. Rokaten Пасиб) а ещё ты большой мастер по части афоризмов *шепотом* Я тебе скоро скину их стопочку. Rassda )))
Evil Snake: Anima Я рада, что ХЭ будет! Но как это, ХЭ без удовольствия? Наверное, это будет относительный ХЭ?
OwLSoV: Anima Почему-то мне кажется, что Рон и Гермиона мертвы. А Гарри не в своем уме. А вообще портясающе. Все просто супер!!!
Anima: [align:center]* * *[/align] Светит отвратительное солнце. На синем стекле неба оно кажется размытым бликом, слепящим и некрасивым. Почти по-весеннему тепло. Что, впрочем, неудивительно: весна почти наступила - трусливо замерев на пороге, не решаясь на последний маленький шаг, ведущий к теплу. Гарри вежливо стучит в дверь. Противный скрежет проржавевшего замка, и на пороге возникает миссис Уизли. - Гарри! – охает она и в ту же секунду обнимает его, крепко прижимая к груди. Гарри кажется, что она плачет. Будто бы не ожидала увидеть его на пороге своего дома. Но он помнит: она сама пригласила Гарри. Он нашел записку вчера вечером. В спальне, когда стряхивал пыль с поцарапанной поверхности письменного стола. Клочок бумаги затерялся среди газетных вырезок и чистого пергамента, вперемежку набросанных на столешнице. И вот он пришел к семейству, а миссис Уизли отчего-то плачет, обнимая его. Гарри знает, позади него стоят Рон и Гермиона, смущенно глядя на разыгравшуюся здесь сцену. Гарри беспомощно шевелится, пытаясь высвободиться из удушающего захвата. Как можно более незаметно повернув голову в сторону, он косится на друзей, спрашивая взглядом как поступить, но Рон лишь взмахивает рукой, мол, разбирайся сам, а Гермиона качает головой… На звук рыданий в прихожую прибегает мистер Уизли. Гарри видит, как тот замирает на мгновение, глядя на него со слегка ошеломленным выражением лица, но спустя пару секунд он, улыбнувшись, подходить ближе и мягко отстраняет жену от смущенного юноши. Гарри чуть слышно переводит дыхание: столько лет они знакомы, а он так и не может до конца привыкнуть к проявлению подобной симпатии. Время не оставило мистера Уизли в покое. Рыжий цвет волос превратился в грязно-серый, а лысина обхватывает теперь почти всю голову. Складки морщин въелись в кожу, придавая скорбное выражение линиям рта, углам глаз. Ну а миссис Уизли… Гарри так и не может понять, что он испытывает, глядя на родителей его лучшего друга. Они зовут его на кухню. Молли Уизли, тайком вытирая подступившие к глазам слезы, бежит на кухню, сокрушенно причитая о подгоревшем обеде. Её муж, положив на плечо Гарри чуть дрожащую ладонь, легко подталкивает его вперед. Рона и Гермиону они как будто не замечают. В кухне все по-старому. Тот же маленький столик, та же кухонная утварь, книга Локхарта подмигивает ему нарисованным глазом. Гарри спешит отвернуться. Они с мистером Уизли садятся на шаткие табуретки, тут же заскрипевшие под тяжестью их тел, а миссис Уизли хлопочет у плиты и без устали кудахчет о том, как она рада его видеть, как они скучали все это время. Мистер Уизли вторит ей радушным взглядом и кивками головы, походя на маггловскую игрушку. Гарри остается только неуверенно отвечать, что тоже скучал, но не имел возможности приехать раньше… Хотя про себя он задается вопросом, зачем они тогда приглашали его? Спрашивать же об этом ему неудобно. А потом перед Гарри ставят тарелку ароматного лукового супа, который никто не готовит лучше мамы Рона, и он, немного помахав в воздухе ложкой, разгоняя завитки душистого пара, с удовольствием поглощает еду. К нему присоединяется мистер Уизли, и комната наполняется соблазнительным стуканьем ложек о дно тарелок. Только женщина продолжает без умолку говорить, не отрывая блестящих глаз от Гарри. Она говорит о Фреде с Джорджем, чей бизнес после войны поднялся на новый уровень, о Билле и Флер, наслаждающихся совместной жизнью где-то в Египте, о Чарли… Но ни слова о Перси, Роне, Джинни. Как будто ей и неинтересно обсуждать с Гарри их дела. Она все говорит и говорит, даже когда мистер Уизли, откланявшись, уходит в гараж, где у него, как понял из намеков Гарри, спрятан весьма интересный экспонат маггловской техники. Чтобы не заскучать, Гарри изучает трещины в дощатом полу, потому что ему не очень-то и интересно слушать об изменениях в магическом мире, о новых законах и привилегиях для участников войны. Скримджер не пишет ему. Миссис Уизли выводит Гарри в сад. Там мокро. Слякоть под ногами, серое месиво земли, талая вода бежит ручейками по корочкам льда, хрустящим под его ногами. Гарри разглядывает домовых гномов, снующих туда-сюда по саду в безуспешных попытках вычерпать своими цепкими ручонками из норок воду. Гарри слышит рассуждения о саде, о выведении домовых вредителей, о том, что миссис Уизли его ни в чем не винит… Голос трещит над ухом, занудно проносясь мимо сознания, потому что Гарри все равно. Потому что гораздо интереснее наблюдать за гномами, за мерзким солнцем, от которого слезы наворачиваются на глаза, за бегом талой воды… Особенно когда ветер доносит издалека запах прелых листьев, а в воздухе от глубокого дыхания образуются облачка пара. Да, весна никак не хочет вступать в свои права. Но это не его вина. Вот и миссис Уизли снова говорит об этом, но Гарри, вслушиваясь в сбивчивую речь, все пытается понять за что же конкретно она его не винит?.. Уйти получается только вечером, когда Гарри, спохватившись, понимает, что опаздывает к Мастеру зелий. Продолжение следует...
Anima: Evil Snake Возможно, что и относительный, но все же ХЭ. OwLSoV Спасибо. Почему-то мне кажется, что Рон и Гермиона мертвы. А Гарри не в своем уме. *молчит* Понимаете, если я сейчас отвечу, то читать дальше будет бессмысленно :-)
Lo: Ой, все так...реалистчно... Мрачно, возбуждающе и безысходно....Одним словом, великолепно! Спасибо
OwLSoV: Anima Я это поняла еще из первого кусочка :). Ваш эпилог мне нравится на много больше нежели Ролинговский. Все именно так, как могло бы быть, как должно было быть. Гарри остался Гарри, Я не воспринемаю взрослого Поттера, у вас же Гарри как бы без возраста, он просто Гарри, и он мне очень нравится. И Северус Жив. И война не прошла незаметно ни для кого из них. Пусть они будут счастливы, а если и не счастливы, то хотя бы обрели покой.
Berkana: А продолжение..Будет?
Rassda: Berkana, будет. Боюсь, тут заминка из-за меня.
Анима: [align:center]* * *[/align] Сегодняшний вечер ничем не отличается от предыдущих. Разве только в Тупике несколько фонарных ламп не горят, и пятна света выдергивают из темноты чуть меньше кусков заколоченных домов, корявых деревьев, ухабистой дороги. Снейп снова не произносит ни слова. [align:center]* * *[/align] Мы встречаемся раз в два дня, ровно на час. Десять минут уходят на сухой кивок с моей стороны, бессмысленный лепет ответа с его и неторопливую подготовку, пока утихомириваются на полках книги, а я привожу в порядок мысли, ожидая начало вечера унижений. Поттер же тратит время на глупые рассуждения. Пожалуй, он не изменился со школы, раз даже в такие минуты умудряется витать в облаках. Сорок минут тратятся на моральное издевательство над собственной совестью и еще десять на выпроваживание мальчишки из моего дома. Знаете, Альбус, какую мимолетную мысль мне однажды удалось прочесть в его сознании. Поверьте, она удивит Вас. Существует четкая граница между Снейпом обыкновенным и Снейпом необыкновенным, как он любит рассуждать. Обыкновенный Снейп, который носит наглухо застегнутый сюртук и развевающуюся, словно крылья черной птицы, мантию, привычно угрюм и саркастичен. Но когда два слоя одежд постепенно исчезают, приходит Снейп необыкновенный. Нет, внешне он не меняется, хоть и выглядит без сюртука и громоздкой мантии слишком худым, слишком «хрупким». Признаться, Альбус, это слово до сих пор отдает во рту привкусом желчной горечи. Этот Мастер зелий, вопреки заученным в школе урокам, не произносит ни слова, и мальчишка полностью сосредотачивается на ощущениях. Я не знаю, почему он пришел именно ко мне. Как нашел это место, отрешенное от магического мира стенами фабрик и уродливыми монолитами труб. Думается мне, что это разновидность мести, Альбус. За вашу… и за их смерти. Хотя… откуда мальчишке знать, чем обернулся его поступок для меня? Если бы Поттер был слизеринцем, я сразу предположил бы умышленность его действий. Но он всего лишь гриффиндорец. Не думаю, что он имеет представление об унижении, которое я испытываю, избивая его. Вопреки мнению большинства студентов и, отчасти, большинства бывших коллег, я не сторонник насилия. Моим коньком всегда была и остается психологическая, а не физическая сторона пыток. Да, я не насильник – я только пытаю Поттера, а это не одно и тоже. И конечная цель этой пытки – сохранение его рассудка. Вот только сдается мне, в случае моей неудачи больница Святого Мунго получит не одного, а сразу двух пациентов – чертов Золотой Мальчик утащит меня за собой. Я напоминаю себе, что он не заслуживает жалости. Ни моей, ни чьей-либо другой. Я напоминаю себе об этом каждый день. Утром, когда лучи холодного солнца больно бьют в глаза; днем, когда испорченное зелье обиженно шипит, оттого что вероломные руки свело судорогой; вечером, когда иду открывать ему дверь. Сегодня я опускаюсь до того, что пишу письмо вервольфу, запрещая ему сюсюкаться со своим гриффиндорцем. Пишу. Письмо. На конце моего пера замирает капля чернил, готовая пролиться язвительным предложением об утраченной компетенции. Я отнимаю руку от пергамента. Письмо не умеет язвить, а Люпин не проникнется строчками, если они будут насмехаться над ним, обличая его глупость. Придется излагаться в корректной форме. Я позволяю себе вздохнуть. Когда эмоции понемногу стихают, перо неторопливо выводит: «Вервольфу-подкаблучнику». Зачеркиваю. Это прямой путь к убийству. Нет, не моему – Поттера. Это его жизнь сейчас вертится в наших руках. «Люпин, Когда Вы попросили меня о помощи, я согласился единственно из-за уважения к памяти Дамблдора. Да, Альбус, - это правда. Я не привык делать дело наполовину, Вы же, как погляжу, в этом преуспели. Вчера вечером у меня снова появился Поттер. Состояние его далеко от нормы – мы сошлись с Вами во мнениях по этому поводу еще на той неделе. Однако, вчера, проглядывая мысленные образы мальчишки, я был весьма огорчен (подходящим словом было бы «разъярен»), увидев проведенный им вечер с тем, что осталось от семейства Уизли. У Вас какие-то неполадки с личной жизнью, Люпин? Жена заставляет Вас нести тяжкое бремя семейной жизни, и Вы, высунув язык, мчитесь выполнять все её просьбы? Не надорвитесь! Сей крик не выражает обеспокоенность Вашим здоровьем, он напоминает о просьбе «приложить максимум усилий к выполнению задачи», которая, заметьте, исходила от Вас. Как же тогда получается, что Поттер спокойно покидает дом и аппарирует в Нору, а Вы об этом ничего не знаете? Если бы знали, не допустили бы подобного промаха. По мальчишке горючими слезами плачет Святой Мунго, а Вы собственноручно расчищаете ему дорогу в палату для умалишенных. Если не в состоянии издали приглядывать за Поттером – привяжите его к себе, заставьте быть на виду. У меня есть и другая работа, знаете ли. С.С.» Я отправляю письмо с каким-то маленьким совенком, которого оборотень, памятуя об отсутствии у меня любви к домашним животным, отсылает ко мне каждое утро, вот уже неделю ожидая получить хорошие новости. Но новостей до сих пор не было, и это первое письмо, которое я посылаю ему в ответ. Может, теперь он осознает, что ничего «хорошего» ждать не имеет смысла. Зато у меня еще никто не отнимал права на надежду. Продолжение следует...
Анима: Lo OwLSoV Спасибо:) Berkana Вот и продолжение)
Lo: Спасибо за продолжение Накал чуть спал, осталась только горечь. Очень сильные и правдивые эмоции. Спасибо еще раз
Berkana: Анима Спасибо большое.
Anima: [align:center]* * *[/align] Гарри просыпается. Темно. В комнате совсем нет света, ему кажется, что часы не успели пробить и трех. Отчего он проснулся? Почему? Кажется, ему было плохо, но подробностей он не помнит. - Что произошло? – спрашивает Гарри у Гермионы, которая сидит в кресле у стены. – Отчего я проснулся? – поворачивает он голову к Рону. Тот любит сидеть по ночам на письменном столе и рисовать чернилами странные линии на пергаменте, а поутру Гарри смеется над нелепостью изображения. Они никогда не спят. Всегда рядом, наблюдают. Гарри не помнит, что ему снилось. Кажется, что-то связанное с Сириусом. Кстати, а где он? - Сириус? – очень тихо зовет Гарри и ждет, когда в темноте раздастся недовольное мычание. Вот ведь ленивый! Гарри качает головой: как и его анимагическая сущность, хозяин дома предпочитает спать по ночам. В ответ - тишина. Липкая. Юноше страшно. - Сириус? – повторяется шепот. Ни звука. Внезапно Гарри озаряет догадка. Он знает – Сириус просто не слышит. Опять смотрится в какое-нибудь зеркало. Вот ведь… Гарри постоянно находит его отражение в зеркалах. Если идет по коридору и заглядывает в гостиную, то находит Сириуса в большом прямоугольном зеркале, отражающем мрачную обстановку комнаты. А в ванне ему всегда приходится задергивать занавески, чтобы избежать ощущения неуютного присутствия. Если слишком быстро повернуться, то можно заметить краешек его тени. Но Сириус очень не любит, когда его отвлекают. Стоит ему прознать, что Гарри следит за ним – он сразу же исчезает. Поэтому крестник позволяет себе только краем глаза наблюдать, чуть-чуть ступив на порог гостиной, как отражение поправляет сбившиеся пряди черных волос, изящно спадающих на лоб. Да. И сейчас Сириус просто не слышит. Надо найти его. Гарри садится на измятой постели, комкая в руках влажное на ощупь одеяло. Что же ему снилось? Судорожный вздох. Отчего-то нос заложен, и он дышит через рот. Облизывает губы - соленые. Да что же такое? Он поднимает руку к лицу и обнаруживает, что оно мокрое, скользкое. Он плачет. Зачем? Почему так хочется плакать? Почему никто не отвечает ему? Что произошло? Он прислоняется к спинке кровати и подтягивает ноги к груди, пытаясь убедить себя, что все в порядке. Да, все совсем хорошо. За окном раздается рокот проезжающей машины. Свет фар достает до окна комнаты, и Гарри видит отпечатанные на стенах тени Рона и Гермионы. Они сливаются с колышущимися ветками деревьев, и ему чудится, что волосы на головах друзей шевелятся, как змеи, извиваются, норовят ужалить. Он быстро накрывается с головой одеялом и сидит в удушливом коконе, глотая слезы и тихо всхлипывая. Только пусть придет Сириус, пусть вытащит его из этого кошмара, скажет, что это не больше, чем плод воображения. Только этого не случится, Сириус не придет. Там в гостиной он привязан к своему отражению, снова что-то разглядывает у себя на лице, увлеченно наблюдая, ища невидимые в темноте изъяны. Потому что собаки плохо видят в темноте, только чуют... Гарри слышится рокот. Нарастающий рокот, тысячи тысяч насекомых собираются влететь в его окно. Страшно. Он старается не дышать, не шевелиться, ни в коем разе не вылезать из-под одеяла. Ему плохо, он почти задыхается, здесь душно, но Гарри не собирается вылезать. Пусть убедятся, что в доме никого нет, пусть пролетят мимо, - молится он неизвестно кому. Они так часто делают – решаются залететь в дом. Это уже далеко не впервой. Но каждый раз в комнате никого не оказывается, они разочарованно отправляются дальше, не переставая жужжать. Гарри не знает, чего они хотят, но и проверять ему как-то не с руки. Сердце будто перекрывает горло. Оно бьется неровно и слишком сильно, мешая дышать. А вдруг... нет! Рон и Гермиона, они ведь тоже в комнате. Мерлин… Теперь у насекомых есть смысл забираться в дом. Боже, пусть решат, что ошиблись окном и уберутся! Ему почти нечем дышать. Легкие рефлекторно сокращаются, наружу рвется всхлип, Гарри все еще плачет и больше не может сидеть, задержав дыхание, просто не может. А гул слабеет, отдаляется… Наконец-то все, и больше они сегодня не придут, и можно снять с головы одеяло. И пусть только до следующей ночи, зато сейчас все в порядке, и это здорово, просто невообразимо, и… Черт. Гарри все еще плачет. Так неправильно, он не любит плакать и тем более под одеялом, но, как обычно, подобная несправедливость его не удивляет. Увы. Нужно успокоиться. Пойти в ванную и выпить воды. Он снова дышит. Гарри осторожно выглядывает из-под одеяла, но глаза не видят ничего; ни одной тени на стенах – ему нечего бояться. Вот только он боится. Отчего-то дьявольски страшно, и никак не хочет проходить ощущение, будто за ним следят. Может, оттого, что Сириус не отвечает? Может, он просто стоит и наблюдает за ним из-за угла? Пол кажется чертовски холодным, когда Гарри опускает на него босые ноги. Это не главное, главное не думать о тех, кто живет под кроватью, все равно они не увидят его, пока вокруг кромешная темнота. Через минуту ноги начинают мерзнуть. Гарри прерывисто дышит. Он спрашивает Рона и Гермиону, с ним ли они. Однако друзья молчат – не подтверждают, но и не отрицают свое присутствие. Так же как и Сириус. Снейпа он предусмотрительно не зовет. Странно, но с этой фамилией сразу всплывает в памяти разноголосица звуков, спугивающих тишину дома в Тупике. Здесь же слышен каждый гаррин вздох. Шаг. Другой. Он доходит до стены, призывая себя не паниковать: тьма служит защитой не только теням, но и ему. Пока темно, юноши не видно. Он проводит рукой по шершавой стене и, нащупав проем, входит в ванную. Да, вот и раковина, кран… Руки неловко скользят по вентилям, а те не хотят открываться. Здесь просто холодно. Нет, ему не страшно. Ванну наполняет гудение, Гарри почти вскрикивает, но тут же, опомнившись, быстро завинчивает кран, отходя назад. Воды нет. Дьявол. И снова ему слышится гул, но это за окнами проносится еще одна машина и, вжимаясь в стену, Гарри надеется, что на него не попадет свет. Спина и ягодицы ноют, соприкасаясь со стеною… Тщетно: свет проникает в помещение, слепящей вспышкой отражается в зеркале, скользит по нему холодными лучами… и Гарри видит в нем Сириуса. - Сириус, - шепчет он, не скрывая облегчения, - не обижайся, я не нарочно. Просто захотелось пить, но в кране нет воды, - молчит. Гарри пытается разрядить обстановку, шутливо спрашивая: - Правда, смешно? Крестный не отвечает ему. Он никогда не отвечает. Гарри переводит дыхание, пытается сглотнуть, но во рту сухо. Вот так вот, забавно – лицо мокрое, а во рту сухо. Тело успокаивающе ноет после вечера, проведенного со Снейпом. И да, Гарри хочется думать об этом. О его руках, об ударах, о тишине, что говорит в его доме… Переведя дыхание, он снова идет в комнату, предусмотрительно обходя место, где стоит Сириус. Так легко не заметить, так просто столкнуться, но крестный может обидеться и больше не появиться, не откликнуться на его зов. Ведь сейчас он пришел. Ждал Гарри в ванной, просто ждал молча. И спасибо ему, теперь Гарри не так страшно – черный пес настороже, и он больше не боится. Тот сожрет любого, кто попробует причинить крестнику вред. Теперь Гарри может смело спуститься на кухню за водой. – Ты ведь пойдешь со мной, да? Сириус молчит. Он согласился. Тишина дома абсолютна. До совершенства. Книги спят в библиотеке, портреты замерли в своих рамах… тени недвижны на стенах, пока вокруг темнота. Гарри выходит в коридор и оглядывается. В каждой комнате свои обитатели, свои тени и зеркала, но коридор для них – неприступная преграда, священное пространство. Его ждет длинный спуск. Гарри считает ступеньки, осторожно наступая на скрипучие доски, призывая их молчать и не будить портреты. Кухня… в его доме это такое странное место, такое своелюбивое. Вода в графине постоянно загнивает и становится просто омерзительной на вкус, чашки, с какой бы высоты ни упали, не бьются, а ножи странным образом оказываются спрятанными под шкаф… Зачем? Это у них там шабаш какой-то? Хотелось бы Гарри поприсутствовать на нем… но нет! Там темно, там, в пыли, что-то вечно копошится и фыркает. Он не полезет туда. И вообще Гарри только догадывается, что ножи там, но сам лично он этого не видел. Ой, и это не его дом – он Сириуса. И странный портрет, который иногда подвывает со стены… Там его мама, страшно ругаясь, требует от Гарри невозможного – убраться отсюда. Да разве он сможет когда-нибудь оставить Сириуса одного с этими тенями? Разве Снейп стерпит в своем доме сразу троих гриффиндорцев? Да он и одному Гарри не позволяет там оставаться дольше отмеренного времени! В очаге еще теплятся угли. Гарри осторожно открывает одну из дверей серванта и, стараясь не звякать стеклом, достает оттуда графин. На ощупь он обжигающе холодный – Гарри накладывает на него замораживающие чары, но вода все равно тухнет. Вот и сейчас на вкус она просто омерзительна. Даже больше, чем в прошлые разы. Она как-то странно холодит горло и внутренности. Вслед за ними становится пусто в голове. Продолжение следует...
Anima: Lo Berkana Спасибо)
zifa: Anima Спасибо за продолжение . С нетерпением жду следующего кусочка
Berkana: Anima Спасибо за продолжение. Ощущение - будто тихо следуешь за Гарри.
Anima: Berkana zifa [align:center]* * *[/align] Охранная система Штаб-квартиры Ордена Феникса пропускает меня. Чтобы не заставлять потрет матушки сдохшей шавки вопить, я прохожу напрямую в гостиную и замираю. Стою в абсолютной тишине и борюсь с двумя желаниями: хорошенько приложиться о стену, и приложить об неё Люпина. В данный момент решается вопрос, в какой последовательности мне это лучше делать. Если бы этот растяпа-оборотень подсуетился чуть раньше, мы бы действовали быстрее. Он не уследил за мальчишкой – сегодня утром я наткнулся на него в Косом Переулке, когда взглядом, но, увы, безрезультатно пытался внушить идиотке, торгующей лечебными травами, что порошок, истолченный ею из мандрагоры, не нужен мне, ведь магические свойства растения намного сильнее, когда сам маг подготавливает ингредиенты. Тогда хотелось зарычать. Её подслеповатые глаза не видели моего испепеляющего взгляда, она считала, что мое молчание – дань уважения её мнению. Её мнению. Я тщеславен. Меня не волнуют мнения. Только один человек мог управлять мной. Только его я слушал, выходя из себя, злясь, крича, но неизменно беспрекословно подчиняясь. Придет время, и я со всем уважением к Вам плюну на Вашу могилу, Альбус. Я увидел его в окне за спиной у торговки, расхваливавшей никуда не годный порошок. Я не сразу узнал его – он стал бледной тенью, жалким подобием того, кого я презирал и ненавидел семь лет. Никто не разглядел в истлевшей фигуре Спасителя. Кроме меня. Я вылетел из аптеки на грязную улицу, не обращая внимания на крик за спиной. И проследил весь его маршрут, выискивая глазами возможные неприятности, ожидавшие на его пути. Встречаться нам было нежелательно. Моя репутация отвратительна. Его репутация – тошнотворна. Их общая квинтэссенция – страх. Минус на минус безжалостно образует плюс. Ответная реакция общественности на это была бы вполне понятна, а я не хотел привлекать внимание к его жалкому положению. Когда я увидел Поттера в Косом Переулке, впервые при дневном свете, когда пустота в его глазах, не замечающих ничего вокруг, чуть не заставила меня окликнуть его… а после Люпин написал, что тот отказался пожить эти дни вместе с ними, какая-то глупая часть меня начала беспокоиться. Я стал настолько непоследовательным, что поддался её уговорам. Ты настолько привык спасать мальчишке жизнь, что не было никаких уговоров. Часы остановились, отмечает мое взбесившееся сознание. От количества чар, наложенных на меня для конспирации, на затылке шевелятся волосы. Крайне неприятное ощущение, но оно – ясное подтверждение тому, что магия работает. Я выхожу из гостиной и отправляюсь на поиски спальни Мальчика, который, как я надеюсь, все еще жив. Хотя обратная ситуация принесла бы с собой несказанное облегчение. Чертовы гриффиндорцы, что один, что второй. Знакомое раздражение, которое возникает всегда, когда дело касается львятника, настигает меня на середине лестницы. И усиливается по мере того, как я заглядываю в комнаты, определяя местонахождения мальчишки. Наконец, мне это удается. Неприметная спальня. Неприметные представители мебели, бардак на письменном столе, залитая чернилами бумага. Ребенок, дрыхнущий без задних ног, свернувшись в позу эмбриона и спихнув одеяло до пяток. Что ж, чары ночного видения отлично работают. И то, что я могу рассмотреть его тощие бедра, – лучшее тому доказательство. Дьявол. Лучше бы он надел пижаму, а не одни боксеры. Стараясь выдохнуть раздражение вместе с потоком воздуха, я сажусь в кресло и наблюдаю. Его тяжелое дыхание отвлекает меня от мрачных мыслей. Мыслей о собственном идиотизме. Я слышу всхлипывание, и внезапно с оглушающей остротой чувствую, что меня не должно быть здесь. Я не должен смотреть на плачущего Поттера, потому что это делает меня причастным. Это делает просьбу Люпина не просто заданием. Я хочу прекратить думать об этом, я хочу остановить его слезы. Утихомирившееся раздражение вновь просыпается, подстрекаемое этими двумя чувствами. Мальчишка плачет. Я вижу, как вздрагивает его тело в такт рыданиям. Лучше бы я этого не видел. Я не умею успокаивать, я не тот человек, который способен терпеливо ждать, шепча бессвязные глупости и обнимая ребенка. Я и не должен этого делать, более того, не могу даже позволить себе такое, но меня донимает иррациональное желание успокоить Поттера. - Оставь их в покое, - тихо, на пределе восприятия я улавливаю его шепот и напрягаюсь. «Оставьте их в покое!» - кричит в моем воспоминании ребенок, сбитыми в кровь пальцами пытающийся сломать прутья решетки камеры. А на его глазах Пожиратели избивают двух лучших друзей. Я заставляю себя отвернуться, прекратить разглядывать его дрожащего тела. Если ему снится то, что он забыл, то конец близок. Скоро их убьют. Тупая боль в груди мешает мне нормально дышать. - Нет! – кричит он, и я вынужден повернуться обратно, чтобы увидеть, как он садится на постели и, подползая к её изголовью, подтягивает ноги к груди. Он все так же тяжело дышит. И никак не может прийти в себя. Я не в силах винить его – после того, как я участвовал в этом, кошмары снились мне в два раза чаще. - Что произошло? – выдыхает он свой вопрос, проводя рукой по лицу. – Отчего я проснулся? «Тебе приснился кошмар», – хочется посмеяться мне. - С…Сириус? Я в непонимании сдвигаю брови. Неужели я сказал последнюю фразу вслух, и он принял меня за своего сдохшего крестного? За окнами проезжает маггловская машина, и её свет немилосердно бьет в окна, отчего-то незашторенные. Я прилагаю усилие, чтобы не дернуться, когда по мне проходят его лучи, напоминая себе о чарах невидимости. Моя реакция мне понятна, но вот реакция Поттера приводит меня в некое волнение, смешанное чувство любопытства и страха. Мгновение он смотрит на окно, а потом хватает одеяло и накрывается им с головой, будто бы отгораживаясь от комнаты, от меня, от света. Я вспоминаю, как боялся в детстве кошмаров. Как точно также прятался под одеялом, когда мне казалось, что тени на стенах живые и пришли по мою душу. Но теперь у меня нет души, и тени меня больше не тревожат. В отличие от Поттера. Я действительно начинаю волноваться. Что-то не так, раз он не вылезает из-под одеяла так долго. Я запрещаю себе вставать и идти к нему. Я напоминаю себе о поддержании инкогнито. И правильно делаю, потому что спустя пару секунд он сам вылезает оттуда, хлюпая носом. Хочу презрительно скривиться, но понимаю, что не испытываю как такового презрения. Мальчишка слишком мал, чтобы его мучили подобные кошмары. Я заслужил их, он – нет. Мне больше никогда не удастся издеваться над ним, не вспоминая этого момента. Оборотень заплатит мне за мой провал! Заплатит за то, что я вынужден наблюдать эту мелодраматическую сцену, скрывающую под собой настоящий ужас. Поттер встает и куда-то направляется, проходя мимо кресла, не обращая никакого внимания на его пустующую сердцевину. Я доверяю своей магии. Больше неё только своим зельям. Из ванной раздается протяжный воющий звук. Я, дергаясь, вскакиваю с кресла, только на полпути к двери понимая, что это всего лишь трубы. Сквозь меня проходит еще один свет фар, но я не успеваю вернуться обратно. - Сириус, - шепчет он, не скрывая облегчения, - не обижайся, я не нарочно. Просто захотелось пить, но в кране нет воды, - молчит, а после спрашивает: - Правда, смешно? Безумно. А в особенности мне. Блэк упал в Арку, хочется крикнуть мне. Я плотно сжимаю губы, чтобы не дать истеричному смешку вырваться наружу. Не дай Мерлин, Поттер примет меня за его полоумного покойника-крестного. Я не переживу этого. Галлюцинации. Еще хуже, чем я предполагал. Неужели вервольф не мог заметить этого раньше?! Чем вообще он занимался?! Я надеюсь, что мальчишка выпьет то зелье, что Люпин подмешал в воду. И с отвращением думаю, почему исковерканная душа этого ужасного мальчишки снова оказывается только в моих руках. Если бы я мог зарыдать – я бы сделал это. Хотя бы взвыть. Но, helas*, я даже этого не могу. Остается самоубийство. «Двойное, - напоминает мне услужливый голос. – Мальчишка без тебя не жилец». Я мысленно говорю себе, что я это все заслужил. - Ты ведь пойдешь со мной, да? Псевдо-Блэк не отвечает. Видимо, думаю, усмехнувшись, ему не хватает материальности. С тобой пойду я. *увы - фр. Продолжение следует...
Diana: Затягивающий фик. Спасибо, что продолжаете.
Lo: Спасибо, это просто что-то невообразимое. С тобой пойду я - это просто девиз всех снарри-ангстеров, по-моему
Zerkalo : Anima какой затягивающий текст. Прямо как в омут! Честно, мне страшно. Безумие разлито в воздухе. Здорово пишете. Жду продолжения.
Berkana: Anima Это просто шикарно! Текст очень сильный и темный.
Anima: Diana Фик дописан, так что я точно продолжу его выкладывать:) Lo пишет: С тобой пойду я - это просто девиз всех снарри-ангстеров, по-моему Не берусь судить, но за вашу ИМХУспасибо:) Zerkalo Вам спасибо) Как Rassda намекнет, что текст можно читать, так сразу) Berkana Рада, что фик нравится:)
Berkana: Anima Рада, что фик нравится:) Даже оченно нравится!
Menzula: Очень сильно, безумно затягивает. А еще почему-то очень страшно..
Anima: Berkana Спасибо еще раз) Menzula Не бойтесь, пожалуйста. Спасибо, что читаете:)
Anima: [align:center]* * *[/align] Гарри спит. Столько дней, ночей… Впервые его сон спокоен. Диван в гостиной изрядно побит молью, жуками-древоточцами, он неудобен, и матрас давно просел, но в эти минуты для Гарри нет ничего лучше, чем эта старая, обтянутая расползающимся атласом кушетка. Тихо. И тишина в доме наконец-то говорит – поскрипыванием ставень на окнах, бормотанием портретов… Тени замерли в углах и не спешат выползать оттуда, хотя рассветное солнце почти пробивается через плотные шторы, бывшее вместилище паразитов докси. Гарри снится человек. Он высок и худ, лицо его до сих пор помнит каменные стены Азкабана, на теле замерла сеть безобразных шрамов, нанесенных аврорами в приступе праведного гнева. Он все еще красив, хотя глаза пусто смотрят на Гарри, а улыбка едва теплится. Однако юноша узнает его, конечно же. Сириус машет ему из простого зеркала без рамы. У зеркала отколоты края, оно поцарапано и треснуто, но Гарри подходит ближе и, не обращая внимания на опасные острые трещины, проводит руками по поверхности. Сириус машет ему рукой. Шаг за шагом фигура уходит, оставляя после себя только туманную поверхность. Гарри просыпается, резко вскрикнув, но вокруг только предрассветный сумрак комнаты. Ему отчего-то совсем не страшно, а вскрикивает он скорее от удивления. Все слишком странно. Гостиная пуста, нет ни Рона, ни Гермионы. Он хочет позвать их, крикнуть, чтобы те вернулись, но, открыв рот, тут же закрывает его, понимая, что они не ответят, так как остались в спальне. Гарри поднимается, осматривая пол, стены, мебель, с затаенной радостью обнаруживает, что тени не двигаются, их очертания четки и наконец-то правильны: тень часов прижимается к стене, закрывая одну из деревянных створок, а стол поддерживают серые прямоугольники, тянущиеся по полу. Гарри не искушает судьбу, не хочет неприятностей – он осторожно обходит темные участки, стараясь не разбудить, не потревожить. Портреты в коридоре тихо спят, лестница тянется вверх узким тоннелем, а в спальне на столе лежит испачканный чернилами клочок пергамента, проткнутый в середине острым кончиком пера. Гарри берет его в руки, подмечая на ладони несколько темных пятен, неторопливо рассматривает причудливые завитки и кляксы, что нарисовал прошлой ночью Рон. А его самого нет в спальне. И Гермионы. Гарри осторожно заглядывает в ванную, желая застать там Сириуса, недовольно прикрывающего морщины на лбу отросшей за последние два года челкой. Но и ванная пуста. Сердце Гарри исступленно бьется в груди, ударяется о ребра, хочет вырваться, прорвать тонкую кожу. Это причиняет такую боль… Гарри не понимает её причины, не понимает, отчего горло перехватывает болезненным спазмом, мешая вдохнуть. Он выбегает назад в спальню, спускается в гостиную, не заботясь о тишине, стуча по ступенькам дробью шагов, распахивая двери комнат, мечется по дому. Но дом пуст. - Сириус! – вскрикивает он в отчаянии. – Сириус… Хотя ты мне никогда не отвечаешь… Рон! Гермиона! Так больно. Как будто внутренности сжимаются, скручиваются тугим узлом, комком сосудов, нервов. Ему хочется закричать, заплакать, сделать хоть что-нибудь, хоть как-нибудь привлечь к себе внимание, напомнить, что он здесь один без них. Да, вот и на кухонном столе стоят две полупустые кружки с чаем. Гарри думает было, что это Рона и Гермионы, но кружки на ощупь холодные – чай в них давно остыл. Гарри вспоминает, что это Ремуса и Тонкс. Он проводит руками по волосам, запутываясь в растрепанных со сна прядках, подносит руки к глазам. Рассматривает чуть дрожащие пальцы с вздутыми капсулами суставов и странными искривленными фалангами. Руки ноют, но, насколько Гарри помнит, они ноют у него уже давно. Так давно, что и не вспомнить даты… Так вот, чьи это чашки… Вчера поздно вечером приходили Ремус и Тонкс, «проверить как он», как выразился Люпин. Странно, но до этого они крайне редко заходили к нему на Гримуар Плейс – больше слали письма, но Гарри имел обыкновение не отвечать на них, и вскоре совы перестали стучаться в окна дома. Гарри заставляет мысли собраться. Да, Тонкс была вчера такой счастливой, яркой. Её волосы отдавали пурпурным, сочным «негативным» цветом, и Гарри решил сесть от неё подальше, по другую сторону от Люпина. Ремус постарел, хотя Гарри отчетливо помнил его возраст и никак не мог сопоставить седые волосы с цифрами… да, кажется, сорок. А ведь Снейп совсем не поседел… - Как ты тут живешь один? – спросила тогда Тонкс у Гарри, аккуратно помешивая остывающий чай ложечкой. - Я не один, - безразлично ответил он, грея руки, отбирая у чашки тепло. И снова тишина. И опять не было никаких звуков. - Со мной… - Ах, да, - картины, - быстро уточнил Люпин, а Тонкс так странно на него посмотрела, будто бы не решаясь сказать что-то. Гарри помнит, как пожимал плечами: раз они не хотели слушать его длинные истории о тенях в подслеповатых углах комнаты, о зеркалах, в которых Сириус имеет обыкновение появляться, о Роне и Гермионе, о Тупике Прядильщика, то кто он был такой, чтобы им навязываться? Вот только зачем тогда они пришли?.. - Здорово, - вторила Ремусу Тонкс, но её взгляд стал едва ли не сожалеющим, а выражение лица – виноватым. - Ты не хочешь ненадолго остановиться у нас? – как бы невзначай предложил Ремус. Гарри удалось расслышать тогда в его словах скрытое напряжение, такое же ощутимое, как железная скованность Снейпа в день их предыдущей встречи. Снейп так… - Ну, так как, Гарри? И тогда Гарри понял, что Ремус запретит. Не даст им встречаться, не даст Гарри каждый вечер аппарировать в Тупик и доставать своим присутствием Мастера зелий, а он не может без его рук, без ремня. И он отказался вчера. Отказался, объясняя это нежеланием мешаться под ногами, упоминая проблемы с водой, - да, теперь Гарри вспомнил, что воды не было уже прошлым вечером – отказался, смущенно обещая как-нибудь, в недалеком будущем, к ним заехать. Зная, что скоро этого не произойдет, но в тот момент отчаянно желая избавиться от визитеров, потому что они пришли к нему почти сразу же, как он вернулся от Снейпа. И все тело ныло, а Гарри хотел лечь и балансировать в этом состоянии, не позволяя телу забыть проведенные в Тупике минуты. И когда они наконец смирились с его ответом, он смог убежать в спальню и, закрыв глаза, зарыться в одеяло, забывая о тенях, которые неизбежно появятся, ведь он не задернул шторы. Таким и был его сон. Продолжение следует...
Berkana:
Lo: Хорошо, но мало
Berkana: Ждем-с...
Anima: [align:center]* * *[/align] Люди слабы. Послушны и глупы. Если им приказать «сидеть» - первым порывом будет сесть, а не проанализировать, почему, собственно, они должны подчиниться. Мне не хватает Вас, Альбус. Если бы вы приказали мне сейчас сесть, я бы, как обычно, не смог ослушаться. Я боюсь того, что будет завтра. Я хожу из одного угла гостиной в другой, сцепив руки за спиной, и думаю о том, чему я стал свидетелем. Я боюсь, что не справлюсь, что у меня не получится пробиться к воспоминаниям мальчишки. Он сознательно отгородил себя от того дня и делает все, чтобы поддержать свою зыбкую реальность. Я сажусь в кресло. Кажется, я говорил Вам, что он подрос? О, поверьте, мне известно, что данное напоминание абсолютно пустое. Но сейчас я не об этом. Да, физически он вырос, юношеские черты заострились, а плавные изгибы превратились в ломаные линии, но, увы, сознание мальчишки не подоспело за ростом тела – он так и не понимает цели его визитов ко мне. Признаться, я и сам понял это не сразу - я думал, что мальчишке просто нравится боль. Я думал, - и у меня были примеры, подтверждающие эту догадку, – что на него так повлияла последняя встреча с Упивающимися. Горько, но хоть в чем-то я оказался прав. Когда он впервые заявился на пороге этого дома и, пользуясь моим молчанием, предварительно обругал район, где угораздило поселиться моих родителей, а потом изложил мне свою просьбу, я не был удивлен. Я закрываю глаза. Пора бы уже перестать врать хотя бы себе. Был, но не этим. Я был удивлен его обращением ко мне за такой деликатной услугой. Речь шла о доверии, а его между нами не было, нет сейчас и, если он переживет завтрашний день, уже не будет. Отказываться?.. Мерлин упаси! - иметь возможность унизить Гарри Поттера, пусть и получающего от этого удовольствие, это повысило бы мою самооценку. Я удивляюсь, каким недальновидным я стал по отношению к гриффиндорцам и в частности к Поттеру. Я действительно полагал, что ему известна граница между удовольствием и болью. Альбус, она чрезвычайно зыбка и эфемерна. Как пересечение в ночное время рубежа, начертанного на дороге мелом: ты знаешь, что он где-то здесь, стоит сделать лишь шаг, и ты на другой стороне. Но ночь темна, и, ступив за пределы боли, ты уже не чувствуешь разницы. Тогда я молча согласился. Однако боль не приносила ему удовольствия, в чем я убедился в первый же вечер. Достаточно было одного взгляда на него, чтобы понять – он не был возбужден. Тогда дремавшее до той поры любопытство соблаговолило проснуться. Мне стало действительно интересно, и я позволил себе использовать легилименцию. Мне не нужны были его мысли – мне нужны были образы, ощущения. Я не почувствовал ничего, пустоту. Она давила мне на уши периодически накатывающим шумом и не давала вздохнуть, будто бы была водой в бассейне, где я тонул. Копнув чуть глубже, я ощутил его смутное беспокойство и настороженность. Не мной – окружением. Тогда я не придал этому значения. Хотя мой интерес для меня был очевиден. Мы не договаривались о новых встречах. Я знал, что они непременно последуют, но не думал, что Поттер так скоро придет в себя от собственной наглости. Я уже давно привык ошибаться на его счет - он заявился ко мне через день. Я не ожидал его, Альбус. Я не был готов. Мне хотелось разорвать его, растерзать, но не дать вновь заставить меня почувствовать себя униженным. Я не мог позволить себе раскрыться перед ним и оставил гостиную неосвещенной. Его напряженность рассыпалась прахом. Побороть искушение оказалось невозможно, и я заглянул в разум Поттера. Мысли мальчишки превратились в вязкую кашу, в которую ничего не стояло залезть руками, отбирая крупицы важной информации. Я увидел тени, Альбус. Тени, которые говорили с ним. Я забрался глубже и наткнулся на образы его умерших дружков. Они следовали за ним по темным комнатам дома, по безлюдным улицам, по Тупику в день, когда мы встретились первый раз со дня победы. И тогда я понял, что он пришел ко мне не из-за боли, не из-за удовольствия, и совсем не за местью. Он пришел, потому что я был последним, кто связывает его с погибшими друзьями, смерть которых он благополучно закрыл в своем сознании блоком мыслей. Я не знаток человеческих душ. Я не смог разобраться даже со своей, и, возможно, именно поэтому сейчас пытаюсь спасти его. Не ради благодарности, нет – уж чего-чего, а её я не получу от Поттера. Милостью с его стороны будет не наложить на меня Аваду, когда он придет себя. Если он придет в себя. Его сознание извращено. Игрушка, искалеченная неразумным ребенком. Не будь так горько, я бы рассмеялся, Альбус. Он своим умом дошел до этого безумия. И я боюсь, что не смогу помочь. Мерлин, Альбус! Вы всегда убеждали меня в том, что я не жалок, в том, что я искуплю собственную вину, служа Вам. И я слушал, внимал Вам, когда Вы отослали его в «свободный полет» за хоркруксами, пространно намекая, что моя призрачная компания будет не лишней. Я жалок, Альбус. И у меня не получилось искупить свои грехи. Не получится. Потому что он не справится. Я не справлюсь. Потому что он не понимает, что с ним происходит. Я понял это слишком поздно. Пока у него есть возможность забыть случившееся – он будет использовать меня, как средство для забвения. И я буду служить для него этим средством. Если он попросит меня остановиться, я остановлюсь. Вот только он не попросит. Зелье, которое Люпин подмешал в воду… должно сработать. Я видел, как вчера ночью он выпил эту горькую отраву, избавляющую от галлюцинаций. Я уверен в своем зелье. Его действие кратковременно, но завтра Поттер не увидит рядом своих мертвых друзей. Прошло слишком мало времени. Глупый ребенок, защищаясь от действительности, захотел забыть, обмануть восприятие органов чувств. Он верит тому, что видит, и не задумывается о том, что этого нет. Его внутренние впечатления преобладают над реально происходящими событиями, и Поттера это вполне устраивает. Хотел бы я, чтобы точно также это устраивало и меня. Но я-то знаю, что однажды, в самый неподходящий момент, действительность выплеснется наружу. Я сделаю этот момент подходящим. Завтра я заставлю его вспомнить. И буду проклинать себя за это. Завтра жестокий ублюдок предаст глупое доверие мальчишки и, как обычно, радикальными методами попробует вернуть его к нормальной жизни. Вы бы закрыли глаза на мои методы, Альбус. Окольными путями обошли бы в разговоре эту тему точно так же, как запудрили мне мозги с уроками окклюменции. Меня удивляет только, что Люпин не перечил мне, когда я изложил в письме план. Пожалуй, из ненавистной мне четверки он – самая здравомыслящая кандидатура, единственный, кто остался в живых и посягнул на нормальную жизнь. Я прихожу к выводу, что, несмотря на всю его показную любовь к Поттеру, тот его порядком достал, и именно поэтому вервольф не удосужился разглядеть опасность в строках. Я поднимаюсь с кресла и иду на кухню, проверить зелье, в чьих силах вернуть мне голос. Скримджер – отличный политик и неплохой маг, - да, я признаю и это, - но зелья он всегда недооценивал. Огонь слишком слаб, и варево не пузырится. Я почти испытываю гордость, наблюдая, как по ярко-красной глади пробегают рябь и небольшие вихри белого пара. Сегодня руки не подвели меня. Во мне просыпается какое-то злобное удовлетворение, когда я думаю, что сегодня обойду одно из заклятий, наложенных Министром. Как раз к сроку – завтра мне понадобится мой голос. Завтра, когда я попробую воплотить в реальность план. И больше не придется заколдовывать бьющиеся предметы и прятать ножи, наивно полагая, что Поттер не будет настолько глуп, чтобы пытаться причинить себе вред волшебной палочкой, которую мы не в праве у него отнять. Наше счастье, что ему невыносимо видеть кровь. Удача, что он и в мыслях не имеет использовать волшебство. Поразительное везение, что для очищения ему необходим я. Ловлю себя на мысли, что почти преклоняюсь перед его психозом. И не могу удержаться от глупого смеха, тем более идиотского, что я не слышу его звука. Я убираю огонь под котлом и оставляю зелье остывать на ночь. Я заставляю себя не думать о Поттере. Гриффиндорские герои всегда выживают, их слепо почитают, пересказывая поколениям стандартных неучей их славные похождения. Гарри Поттер выжил. Но он не живет. В моих силах спасти его или убить. Я уверен, что не справлюсь. Продолжение следует...
Anima: Lo Berkana Спасибо, что ждете)
Цикута: Отличное POV, спасибо. Достоверно и интригующе Надеюсь, Снейпу удастся вернуть голос...
Berkana: Anima Жду, ждала и дальше буду ждать! Прошло 2 недели, а мне уже начало казаться что месяц. Сильно. Очень.
Lo: Спасибо за продолжение! Очень интересно, что же задумал профессор... Хотя в общих чертах можно догадаться, но работа у него, конечно, неблагодарная...
Anima: [align:center]* * *[/align] Сегодня все идет не так, как надо. Доведенный до предела бесплотными блужданиями по дому, Гарри считает минуты до пяти часов. Ему хочется поскорее накинуть на плечи легкий плащ и вывалить из дома на сырой воздух улицы. Не то чтобы ему была интересна весенняя слякоть или возможное солнце – вовсе нет. Сегодня его ждет встреча со Снейпом. Сегодня он как никогда нуждается в ней. Ему приснился странный сон. В этом сне было темно и что-то копошилось в углах, заставляя напряженно разглядывать темноту перед собой, бросаться за мнимыми вспышками света – обманом усталых глаз. Сон был насыщенным, другое слово и не подберешь. В нем пахло гнилью и протухшей водой, что-то невидимое стекало по ногам, липко и вязко скользя по коже. Кажется, на нем не было одежды. Сон не был ни плохим, ни хорошим, - просто странным. И Гарри проснулся спокойным. В одиночестве. Рон и Гермиона пропали. Сириус не появился в зеркале. Гарри все утро наблюдает за тенями, но те ничем не выказывают своей зловредной привычки нападать на него исподтишка. Они необычайно смирны и послушны, они не покидают пределов владений, не шепчутся, колышась и ползая по стенам. Раньше Гарри никак не мог сопоставить их шепот с молчанием дома. Теперь же он наконец понимает, почему тишина захватила здание: на фоне шепота она действительно была абсолютна. Часы в гостиной указывают на цифру три, но не издают ни звука. Остановились, думает Гарри, взмахивая палочкой. Стрелка медленно передвигается на одно деление, гостиную заполняет тихое перестукивание шестеренок. Еще взмах и стрелки встают на нужные места, оповещая Гарри о том, что уже полшестого, а значит, он опаздывает. Забыв о плаще - на улице не так уж и холодно, если подумать, - он выбегает на ступени, захлопывает парадную дверь и убегает в тень от ближайшего дома. Хлопок аппарации, и Тупик Прядильщика предстает перед ним во всей своей убогой красоте. Гарри бежит по улице, не обращая внимания на окружающую обстановку. На секунду замирает у нужного дома и, быстро поднявшись по скрипучей лестнице, стучит в дверь, видя, как от его прикосновения кусочки краски, будто снежинки, падают на заляпанное грязью крыльцо. Он ждет. Молчаливая тяжесть атмосферы улицы давит на плечи, мешает вздохнуть. Гарри хочет получить ответы на свои вопросы, вырвать их у Снейпа вместе с языком. Наконец дверь открывается. Неприятное лицо рассматривает его через узкую щель, постигая личность посетителя, губы жестко кривятся. Снейп открывает ему дверь и, как ведется, кивком приглашает в гостиную. И не говорит ничего про опоздание. Единственное за их встречи. Ах да, он вообще не говорит. Неправильно. Гарри останавливается в коридорчике и недоуменно глядит на полоски неясного света, тянущиеся по полу гостиной. Почему? Свет мешал ему, творя тени. Почему именно сегодня Снейп решил зажечь свечи? Он открывает рот, чтобы спросить, но, обернувшись, не может заставить себя вымолвить ни слова, настолько поражен молчаливым укором, застывшим в глазах Снейпа. Гарри заставляет себя отвернуться и ступить в гостиную. Снейп бесшумно следует попятам. Все было совсем не так. Свечи не располагаются по всей гостиной, зажжен только канделябр, освещающий импровизированный читальный ансамбль. Граница между пятном света и темнотой медленно перемещается, с дуновениями сквозняка, играющего с пламенем свечей. Гарри вновь останавливается, чувствуя тревогу и неуверенность, пытаясь вспомнить, что её порождает, но лишь глубже погружается в клейкое месиво эмоций. Он напоминает себе, что это просто еще один вечер, что надо расслабиться, что совсем скоро он перестанет замечать тревожное окружение. Снейп проходит мимо, шелестя подолом длинной мантии, задевая ноги Гарри темной материей, и останавливается в круге света, извлекая из кармана волшебную палочку. Гарри неуверенно топчется на месте, бросает пытливые взгляды на бывшего преподавателя, старается казаться таким же невозмутимым, хотя знает, что получается плохо. С каждым взглядом Гарри заново открывает для себя простую истину - Снейп весь состоит из ломаных толстых линий. Разумеется, он понимает, что это не более чем обман зрения, но ничего не может поделать – свечи на пыльной люстре, грузно свисающей с потолка, бросают сверху струи света на худощавую фигуру. Встречая на своем пути препятствия, будь то внушительных размеров крючковатый нос, или же мятые заломы мантии, они оставляют без освещения треугольники поверхностей, превращая тело Снейпа в поле противоборства черного с белым. Черный, солидарный с тенью, побеждает. Бывший профессор ловит на себе пожирающий взгляд Гарри и, поднимая палочку, призывает с одной из полок песочные часы. Гарри нравятся эти часы. Вспыхивая, они напоминают Снейпу об истекшем времени. Юноша выучил каждый изгиб серебристого металла, поддерживающего овальные полукружия стекла. За его прозрачной преградой живут своей жизнью темные кристаллы неизвестного минерала. Часы небольшие, но время, стекающее по узкой воронке, соединяющей пузатые емкости, сорок минут. Бывший профессор ставит часы на один из разбросанных по столу фолиантов, которому сегодня досталась честь быть не сторонним наблюдателем разыгравшейся в луже света драмы, а непосредственным её участником, ценным помощником часов в их нелегком деле. Снейп молчит, только длинный палец манит Гарри подойти ближе, встать в колышущийся круг света, и Гарри заставляет свою ногу оторваться от пола, сделать шаг, потом второй. Ему больно, стыдно и дьявольски страшно. Стыдно оттого, что каждый шаг отдается сладостным чувством близящегося удовольствия (это неправильно), больно, потому что для Снейпа надвигающиеся минуты – время сломанных устоев и неоправданной жестокости (это нечестно). Да, Снейп жесток в меру, но желания Гарри – не оправдание его действиям. Да и что он может поделать? Власть над Гарри Поттером польстила бы любому, но для Мастера зелий она не больше, чем необходимость. Страх заставляет дышать чаще, сердце - биться быстрее. Завороженный движением пальца, Гарри приближается и замирает перед стоящей в центре светового пятна фигурой. Он хочет рассмотреть выражение на её лице, но голова Зельевара опущена вниз. Тяжелые неаккуратные пряди падают на щеки, загораживают глаза и большую часть лица, акцентируя внимание Гарри на крупном, почти карикатурном носе. Кивком головы Снейп предлагает Поттеру раздеться. Гарри знает, что кивок означает именно это: в самом начале их совместных представлений Снейп не выдержал его непонятливости и приказал снять мантию, сопровождая резкий выдох подобным движением головы. Гарри пытается подражать Снейпу, пытается также аккуратно и неспешно избавиться от слоев одежды. Мантия, рубашка, ботинки… Застежка не хочет поддаваться дрожащим пальцам, и Гарри резко дергает материю. Слышится звук рвущихся ниток, и в сторону отлетает пуговица. Наконец на нем нет больше и брюк. Если бы Гарри в данный момент не волновало только одно - оказаться вновь во власти этих рук, он бы задумался , какие чувства вызывает у Мастера зелий то, что его бывший ученик стоит перед ним, а единственным предметом одежды служат серые боксеры. Снейп дергается, больно хватая Гарри за плечо, разворачивая спиной к себе, и в тот момент, когда маслянистые пряди, подвластные резкому движению, чуть откидываются назад, Гарри ловит обращенный на него взгляд, в котором ему чудится жалость. Разумеется, думает Гарри, только чудится. Он цепляет за кресло, чтобы не упасть. Свет падает на истрепанную обивку. Гарри видит каждую деталь узора на затертой спинке кресла, пересечение полос, расползающуюся ткань... Происходящее кажется жутко неправильным. И дом, который всегда навевал только ощущение покоя, в эту секунду вызывает страх. Книги начинают хихикать. Гарри мерещится смех, громкий и беспощадный, давящий со всех сторон. И это больше не книги. Чудовищная догадка. Гарри резко выпрямляется и оборачивается к Снейпу. А потом не может удержать тихого возгласа, видя того в белой маске Упивающегося, в черной мантии, с плетью, хрустящей в пальцах. Это не те руки, что любит Гарри. Бледные кисти, изящнее, чем у пианиста, скрыты длинными рукавами; это не тот Снейп, которого Гарри считает «своим» - он не раздевается, мантия наглухо застегнута, и в руках хрустит не ремень, а плеть. Гарри смотрит испуганными глазами на белый фарфор, в прорезях которого виден холодный блеск глаз и жуткий разрез губ. Губы размыкаются, и хриплый голос насмешливо спрашивает: - Ну что, мистер Поттер, приступим? «Ну что, мистер Поттер, приступим?» - лихорадочный блеск глаз. Ошарашенный, Гарри не успевает отшатнуться. Под смех книг Зельевар бьет его. Не удосужившись развернуть к себе спиной, Снейп стегает его по плечам, по груди, не заботясь о силе ударов. Безразличие отступает. Гарри, зажмурившись, вскрикивает от боли. Защищаясь, он вскидывает руки, прикрыв голову и грудь, желая остановить Снейпа, но тот лишь переносит удары на бедра, причиняя прикосновениями кожаного шнура невыносимую боль. - Что, мистер Поттер? Я думал, вам это доставляет наслаждение! – шипит Зельевар. На сочащееся кровью плечо ложится рука, сжимая мертвой хваткой, делая боль в этом месте нестерпимой. «Мистер Поттер, разве вам не доставляет удовольствия смотреть на это?» Он рыдает, схватившись за прутья ржавой решетки. Если он скажет «нет», Упивающийся никогда не остановится. С него не сняли очки. Гарри видит, как люди в белых масках смеются над его беспомощностью. Снейп дергает его на себя и, развернув, грубо толкает в кресло. Дужки очков чудом не слетают с ушей. Мантия прикасается к рассеченным бедрам, и даже её скользящее прикосновение как трение наждака. Гарри не готов к этому. Руки ноют, ему не удается ухватиться за кресло, поэтому он просто падает на колени, упираясь ладонями в пол. От прикладываемых усилий дрожат плечи. Снейп бьет его по спине, и Гарри, судорожно вздыхая, по неосторожности сильно прикусывает язык. Дрожь отвращения проходит по телу - металлического вкуса жидкость моментально наполняет рот. Гарри распахивает глаза, встретив новым всхлипом следующий удар. На потрепанном сиденье видна кровь. Он сжимает зубы, чтобы подобное не повторилось. - Считайте это очищением, мистер Поттер! – насмешливо тянут сзади, тяжело дыша. Несомненно, Снейпу нравится. Он мстит ему за годы неповиновения, унижения, за вмешательство в его жизнь… Как часто Господин приказывал Зельевару подобным образом развлекать его Темнейшество? «Очищение, мистер Поттер, очищение. Они заслужили его!» Удар, свист разрезаемого хлыстом воздуха, смех, пятна крови на обивке… Все настолько знакомо. Сцена в круге света, тени, обступившие скорчившиеся фигуры. По лбу катится струйка пота. «Скормите их оборотням! Грязнокровка и любитель магглов – подходящий корм для собак.» Этого слишком много. Гарри обхватывает голову руками, сгибаясь под тяжестью жалящих ударов. - Прекратите! – невнятно кричит он, борясь с тошнотой, когда приходится сглотнуть соленую жидкость. В ответ слышит лишь смех. Придушенный голос зло тянет: - Уже надоело? Не этого ли вы добивались от меня последние две недели? Нет, не этого. Он искал помощи. Наивно полагал, что Снейп… Снейп, который так часто вытаскивал его из передряг, поддерживал в поиске хоркруксов, что он поможет. И он помогал. Кратковременные встречи отвлекали от атакующих сознание образов, от событий, бушующих в голове. «В конце концов, ты заслужил эту боль», - неожиданно звучит в голове. Что-то бьется на краю сознания. Какая-то мысль. Искаженная, страшная, она рвется наружу, причиняя страдание едва ли не сильнее, чем удары, наносимые Снейпом в этом странном приступе ярости. Но Гарри отвлекают удары. Он не может сконцентрироваться на ней. Сил хватает лишь на то, чтобы не кричать в голос. Его предали там, где он ожидал помощи; он доверял тому, кто использовал доверие против него. Все чувства перекрывают разочарование и обида, что сейчас одно и то же. Но мстить ему не хочется; откуда-то он знает: если Снейп высечет его до смерти, это будет справедливо. Знание приносит с собой слабость. Гарри сдается. Если до этого он пытался найти ответ, сопротивляться, то теперь это перестало иметь значение. Он лишь тихо всхлипывает от каждого удара. Потому что на действие должна быть хоть какая-то реакция. Сжавшись, Гарри утыкается лбом в кресло. Слезы и кровь впитываются в истлевшую обивку, от пота жжет глаза. За спиной неожиданно наступает затишье. Сквозь шум в ушах Гарри слышит судорожные, полузадушенные вздохи. И не верит. Не может поверить в них, потому что за его спиной только Снейп, а он не может так себя вести, просто не может. Скорее всего, Зельевар наслаждается результатом. Не каждый день герой магического мира оказывается настолько жалким и беспомощным. Держу пари, ему это нравится, думает Гарри, в отчаянье запуская руки в свалявшийся ворс ковра. Минута, вторая. Гарри сидит, скорчившись у кресла. Он не двигается, заставляя себя терпеть и не стонать. Рассеченная кожа болит от каждого вздоха, будто кто-то засыпал в раны осколки стекла. И он не понимает, почему Зельевар остановился. Чувство униженности, оскорбленности постыдным ему рассматриванием грызет изнутри. Взгляд Снейпа причиняет неудобство и ощутимую боль. Только она поражает не кожу и мышцы, боль бьет вглубь груди, в сердце. И это намного, намного ужаснее, чем все, что происходило с ним до этого… Булькающий звук прореживает тихий смех гостиной. Снейп кашляет. - Посмотрите на меня, - приказывает он хрипло, борясь с приступом. Будто бы тело подчиняется не ему, а кукловоду, плавно тянущему за нити, протянутые через остов. Мучительно медленно Гарри распрямляется и поворачивает голову к Снейпу. Тот прямо позади него. Возвышается черной скалой, загораживая свет. Если немного откинуться назад, Гарри упрется спиной в его ноги. И запачкает своей кровью его брюки. Она и так разбрызгана по полу. - Повернитесь ко мне, - Гарри кажется, или мерзавец дрожит? Не в силах держать глаза открытыми, он зажмуривается. Голова кружится. Чтобы не завалиться назад, Гарри стискивает подлокотники кресла и пытается приподняться, впрочем, безрезультатно. Безжалостные руки подхватывают его за подмышки и тянут вверх. Снейп разворачивает безвольное тело к себе и швыряет Гарри в кресло, вызывая болезненный вскрик, когда израненная спина соприкасается с жесткой материей. Ягодицы обжигает огнем, боксеры, пропитанные кровью, неприятно льнут к телу. Но сил подняться нет. Гарри открывает глаза. Когда-то он верил, что безумие подкрадывается к человеку незаметно, нападая со спины. Он смотрит на маску Упивающегося и думает, что у его безумия лицо фарфоровой куклы, волосы болотного чудовища и тело летучей мыши. Снейп сегодня многолик, как никогда. Мысль заставляет его усмехнуться. Он чувствует на губах кровь и забавляется неуклюжим движением, с которым Снейп отшатывается от него, резко отдергивая руки. Несомненно, на них теперь тоже гаррина кровь. Интересно, Зельевару не жалко кресла? На этот риторический вопрос не находится ответа. Снейп подносит руку к лицу и избавляется от маски. Фарфор с жалобным стуком падает на стол, демонстрируя красные отпечатки пальцев. Гарри смотрит Снейпу в лицо. Черты его неподвижны. Слезы на бесцветной коже производят впечатление бессмысленных дождевых капель, упавших на серый асфальт. Неправдоподобное сочетание. Зрелище неприятно Гарри. Он вспоминает плачущего ребенка, съежившегося в углу комнаты, и хочет отвернуться. - Смотрите мне в глаза, мистер Поттер. Под его взглядом блеск черных глаз меркнет. - Мне жаль, Гарри… Легелименс. «Быть может, ему и правда жаль?» - проносится в голове Гарри, когда белый луч заклятия вонзается ему в лоб. Продолжение следует...
Anima: Цикута Лучшие слова для автора - "достоверность POV" . Спасибо большое. А голос профессор вернет. Собственно, уже вернул. Berkana Простите за долгую задержку) И спасибо, что ждете - осталось не так много. Lo Гарри поблагодарит. Сначала, конечно, будет кричать, ругаться, но потом поблагодарит. Вопрос только в том: нужна ли как таковая благодарность профессору;)
Berkana: Anima Ждать мне не сложно. Я люблю этот фик.
Anima: [align:center] * * *[/align] Все когда-нибудь заканчивается. И этому дню тоже придет конец. Я делал вещи и похуже. Меня заставляли делать вещи и похуже. Но никогда я не испытывал от этого такой пустоты. Я хотел бы, что все было иначе, по-другому. Я хотел бы сказать об этом Поттеру, но вряд ли найду нужные слова. Я убил его мать и отца (за что и расплачиваюсь по сей день). «Моего» Лорда. Вас, Альбус. Его крестного (о чем нисколько не жалею). Его друзей. Закономерно, что и он падет от моей руки. Десятки безымянных жертв проносятся перед глазами. Сотни умерших от моих ядов я даже и не помню. Я никогда не запоминал их имена, как не запоминал клички лабораторных крыс, на которых поверяю свои зелья. Я никогда не задумывался о тех, кого погубил. Видимо, пришло время. Сейчас я собираюсь уничтожить то единственное, что сумел сохранить за последние шестнадцать лет. Жизнь мальчишки. Пытаясь спасти, я убиваю. Если он не вспомнит – сегодняшний инцидент окончательно сломает его. Если вспомнит – его сломают воспоминая. Разница лишь в одном: в первом случае он останется сумасшедшим, а во втором у меня есть малая толика надежды, что я излечу его. Часы тихо отбивают шесть. Сегодня пунктуальность Поттера трещит по швам. Я глупо надеюсь, что он не придет. И позволяю себе на несколько минут поверить в эту иллюзию. Ловлю себя на мысли, что мальчишка медленно вытягивает из меня соки. Когда останется пожухлая оболочка, можно будет растолочь её в ступке и, свив веревку, как хвост привязать к Поттеру. Тогда я найду оправдание, почему слежу за его передвижениями и терплю его присутствие в глупом фарсе, в который превратилась моя жизнь. Я смеюсь. И пугаюсь вновь обретенного голоса. Это больно. Смеяться. Ушло много времени, чтоб определить, какое именно заклинание использовали подручные Министра. Зелье варилось долго, с переменным успехом. Атрофия мышц гортани, поврежденные голосовые связки… Я кашляю, ощущая, как частички слизистой сшелушиваются, как кровоточит ободранная ткань. Возможно, эта кратковременная боль единственно реальна, потому что я не хочу верить в такую глупость, как болезнь души. Чертов мальчишка! Спустя полчаса я ощущаю небольшой всплеск магии – короткий след аппарации. На моем крыльце слышны его раздражающе громкие шаги. Я знаю, он любит раздражать меня. Я зажигаю канделябр. Я надеваю школьную мантию. Я иду открывать ему дверь. И я ничего не скажу про его опоздание. Мальчишка смотрит на меня сквозь свои ужасные очки. Мне хочется думать, что его взгляд будет таким же открытым и после. Я привязался к нему. От этого не убежать. Он заходит в гостиную, настороженно оглядываясь. Это радует и пугает одновременно. Может, он вспомнит все сам? Может, мне не придется этого делать? Но я знаю, что придется. Я встаю в центр света. Он раздевается и, подчиняясь движению мой руки, подходит ко мне. И смотрит. И я понимаю, что низко опущенная голова и грязные волосы, закрывающие мое лицо, не способны защитить меня от силы его взгляда, от этой изучающей настороженности. Я не могу пошевелиться. Не вполне контролируя движения, заставляю себя схватить его за плечо и развернуть. На миг в его глазах вспыхивает удивление. В этот миг я понимаю, что не все потеряно. И надеваю маску. В моей руке уже лежит плеть. Я принуждаю себя не слушать его испуганные вздохи, не видеть неверие в расширившихся от страха глазах. Они больше не зеленые: едва ли мне когда-нибудь еще удастся лицезреть, как тьма проникает в их глубину. - Ну что, мистер Поттер, приступим? – мое пересохшее горло исторгает хриплый скрежет. И я, не смея отвести взгляда от его глаз, замахиваюсь для удара. Квиддич. Я думаю об этом дурацком спорте, о звуке, с которым древко метлы утопает в потоках воздуха. Не о мальчишке, бесполезно обхватившем себя руками в попытке защититься. Рука бьет на автомате, слышатся рваные всхлипы и ужасные булькающие звуки. Я уверяю себя, что меня это не волнует. - Что, мистер Поттер? Я думал, вам это доставляет наслаждение! – я никогда так не думал. Так думали они. Ну же, черт тебя подери! Вспомни сам! Я ненавижу себя за то, что причиняю ему боль. Ненавижу, ведь вскоре её станет намного больше. И мне нужна вся моя долбаная сила, в наличие которой меня так уверял Дамблдор перед убийством. Чтобы схватить его за рассеченное плечо и, развернув, швырнуть к креслу. Кожа расходится под прикосновениями плети. Я знаю куда бить, я контролирую силу ударов. Я знаю, что это все равно чертовки больно, но в моих силах хотя бы не повредить мышцы. - Считайте это очищением, мистер Поттер! И он будет считать. Потому что, я уверен, он винит себя в их смерти. Глупец, он винит себя! Не меня, не идиота Уизли, пославшего ту записку, заманившую его в Нору, и даже не Люпина, который обязан был за ним присматривать. Нет, он винит себя. Чертов упертый гриффиндорец! Почему, Мерлин подери?! Почему, когда сдох ублюдок Блэк, Поттер свалил все на меня, на мою медлительность, хотя я против воли приложил усилия для его спасения? Почему же, когда я на его глазах избивал своих бывших учеников, он винит себя?! Бешенство охватывает меня, я скриплю зубами, стараясь не рычать в голос. Мне действительно хочется до смерти избить его; с палочки, слетают желтые искры. Я вспоминаю события пятилетней давности, я вспоминаю Визжащую Хижину… и не сразу понимаю, что Поттер кричит мне «Прекратите». Сегодня я поступлюсь собственным словом. Мне даже не надо притворяться. Мой смех отвратителен, я зло шепчу: - Уже надоело? Не этого ли вы добивались от меня последние две недели? Он дышит так рвано, что на секунду мне кажется, будто его сердце не выдерживает. Сжавшись у кресла, Поттер не двигается, не предпринимает попыток спастись от ударов. Он сдается раньше, чем начинает борьбу. Бешенство трансформируется в отчаянье. Отчаянье, ведь у меня ни черта не получается. Я останавливаюсь. Плеть падает на пол, сворачиваясь скользкой змеей. Я смотрю на его исполосованную спину, вздрагивающую от судорожных вздохов. Руки трясутся. Сколько раз я представлял, как он точно так же стоит перед Темным Лордом? Сколько раз просыпался с четкой мыслью, что мы проиграли, а он оказался в плену? Я оправдывал жизнь знанием, что расплачиваюсь за ошибку юности. Потом её центральное место заняла эта изломанная фигура, жалко скребущая ногтями ковер. Я избиваю не его. Каждый удар, оставляющий на его спине кровавый след, в равной степени обрушивается и на меня, мешая дышать, тугой веревкой стягивая горло. Это как замкнутый круг. Он не сможет искупить свою вину, потому что не может вспомнить, что ему необходимо искупить. Я знаю что, но не могу заставить себя показать ему. Все должно быть наоборот. Он должен избивать меня. Он, а не я. За каждую мою жертву, за каждое зелье, высосавшее чью-то жизнь. В его руках плеть стала бы символом очищения. В моих - она всего лишь средство. Я напоминаю себе о дыхании. Его перехватывает, когда я смотрю на творение собственных рук. Грудная клетка перетянута ремнями, каждый вдох для меня - подвиг. Я понимаю, что маска Упивающегося приросла к коже. Поначалу это не заметно, но потом, потом ты не можешь не ощущать её холод. Ловя на себе взгляды окружающих, ты неожиданно вспоминаешь, что забыл снять её, тянешься к лицу рукой, но на нем ничего нет. Только твоя кожа, отвратительно холодная под прикосновениями. Я бы хотел очиститься, Альбус. Сгореть, как феникс. Возродиться из пепла. Но огонь слишком далеко, до меня долетает лишь дым, и от копоти я черен. Горло сдавливает. Я понимаю, что задержал дыхание, но не могу позволить себе минуты на его восстановление: от промедления мальчишке будет только хуже. Резко выдыхаю и неожиданно даже для самого себя начинаю кашлять. - Посмотрите на меня, - выдавливаю я, сглатывая соленую жидкость. Он смотрит, и в глазах такое смирение, что становится страшно – вдруг я не просто сломал его, а переломил пополам? Я отгоняю от себя эти мысли. Думаю, мы больше не увидимся с ним. Теперь, глядя на него, я буду вспоминать всю ту боль, что причинил ему, все зло, сотворенное ради его исцеления. Он хотел очищения, что ж, он его получил. А я… Альбус, ради Вас я привык грязными путями добиваться благой цели. Мой алтарь желаний запятнан. Кровь с него не смыть даже слезами. Да я и не попытаюсь больше. - Повернитесь ко мне. У него не получается. Ему слишком больно. Он силится подняться, но мышцы рук так напряжены, что это просто невозможно. А я не знаю, что делать. Как поднять его, не причинив при этом дополнительной боли? И тут же приходит понимание того, что жалость сейчас просто опасна. Она погубит нас обоих – его физически, а меня морально. Вот так. Я всегда боялся оказаться сумасшедшим. Мой рациональный ум страшился перспективы съехать с катушек... Как Вам кажется, Альбус, зачем я с Вами говорю? Я как можно аккуратнее подхватываю его подмышки, но, видимо, тело настолько измучено, что даже это прикосновение для него - адские муки. И я больше не осторожничаю. Резко вздернув, я поворачиваю его лицом ко мне и кидаю в кресло, содрогаясь, когда он вскрикивает от боли. У него нет сил пошевелиться. Он весь заляпан в крови. Я вспоминаю собаку. Это был один из первых опытов, проводимых мною. Экспериментальный образец зелья тогда дал побочный эффект, и вместе с шерстью исчезла и кожа. Меня полдня выворачивало наизнанку. Я не позволяю себе отдать честь традиции. Я отшатываюсь, когда вижу кровь на его губах. Я не причинил ему никаких внутренних повреждений, ведь так? Он усмехается. Я думаю, он прикусил язык. Под его измученным взглядом я снимаю маску и мимолетно удивляюсь ощущению влаги на щеках. Я не думаю об этом сейчас. - Смотрите мне в глаза, мистер Поттер, - вместо этого произношу я. На секунду, какой-то крохотный миг в этом ужасе, я смотрю в его глаза, обещая себе, что бы ни случилось, не бросать Поттера, помочь и никогда не отпускать. - Мне жаль, Гарри… Я боюсь того, как потерянно он смотрит на меня. Я боюсь того, как сжимается мое сердце. Но выбор давно был сделан, и не в моих правилах менять его за секунду до финальной сцены. - Легилименс! Продолжение следует...
Anima: Berkana Спасибо)
Anima: [align:center]* * *[/align] Снова это чувство. Грязные пальцы копаются в мозгах, оставляя скользкое ощущение запятнанности. Возможно, сейчас оно не настолько сильно, как на пятом курсе. Гарри видит себя, восхищенно глядящего на волшебный потолок Большого Зала. Рон и Гермиона потрясенно смотрят на него, ковыряющего вилкой в яичнице. «Не смей называть меня трусом!» - кричит Снейп. Все глубже и глубже. Разум Снейпа неаккуратно проникает в его воспоминания, будто бы кто-то намеренно раздвигает извилины мозга. Голову начинает сдавливать. На секунду перед глазами предстает лишь туман с мелькающими в беспорядке картинами, а после Гарри видит Снейпа. Снейпа, который стоит перед ним на коленях, чуть ли не вплотную придвинувшись к креслу, на уровне его застывших глаз поднята волшебная палочка. Жемчужный луч, распадаясь в полете на отдельные волокна, тянется к голове Гарри. Снейп слегка взмахивает палочкой, что-то бормоча. И неожиданно, резким толчком Гарри врывается в темную комнату… Каменные стены в плесени и водяных подтеках. Вокруг перекрытые ржавыми решетками провалы арок. Гарри смутно помнит, что это подземелья. Люди в черных мантиях появляются из темноты то тут, то там, насмешливо качая головами в сторону одной из темниц. На их лицах маски Упивающихся… Упивающиеся обступают полукругом тела в изодранных одеждах. - Северус, я хочу, чтобы это был ты, - в поле зрения Гарри появляется змееподобная фигура. Она проходит мимо своих слуг и останавливается рядом с одной из решеток, в прутья которой вцепились ободранные пальцы. - Согласись, твои друзья заслужили подобающее наказание, - чуть наклонившись, обращается Волдеморт к человеку в темнице. Лицо его Гарри не видит, только руку, которая в этот момент вскидывается, будто бы хочет вцепиться в шею человекообразной твари. Но Волдеморт делает шаг назад, и во вздрагивающем кулаке остается лишь воздух… Круг света посреди темных подземелий. Но граница его не тьма, а люди. Упивающиеся смертью смеются. Их глумливый смех отражается от каменных стен. Гулкий звук заглушает свист ударов. - Тихо, - неожиданно приказывает Волдеморт, и смех мгновенно смолкает. – Вы же не хотите испортить мистеру Поттеру все впечатление? И Гарри понимает, что за решеткой он сам… Упивающийся снимает маску. Лицо Снейпа бледно и сосредоточено. Гарри видит глубокую морщину, залегшую между бровей. - Профессор… Этот голос. На одну секунду Гарри позволяет себе оторвать внимание от лихорадочно блестящих глаз и смотрит на жертв, скрюченных у ног бывшего декана Слизерина. Гермиона. Рон. «Неправда! - кричит он сознанию Снейпа. - Ложь! Они со мной!» А они когда-нибудь тебе отвечали? И в голосе Снейпа столько иронии, издевки, но Гарри слышит за шорами насмешек едва ли не боль. И он вспоминает… - Я больше не ваш профессор, мисс Грейнджер, - где-то вдали произносит Снейп. Последнее, что видит Гарри – это вздрагивающую от удара руку. Продолжение следует...
Berkana: Anima Нда...Бедный Поттер и бедный Снейп.
Формалин: Вот же какую неделю захожу в надежде увидеть обновление))) Фик супер, спасибо автору
Anima: [align:center]* * *[/align] Все. Я опускаю палочку. Я сделал для него все, что мог. Я стою на четвереньках на полу и даже не удивляюсь тому, как оказался в таком положении. Перед моими глазами его колени, под руками его кровь, в нос ударяет неприятный запах. Я чувствую себя больным. У меня нет времени на это чувство. Не поднимаясь с пола, я начинаю водить над Поттером палочкой, шепча песнопения на латыни. От моих действий раны затягиваются, оставляя после себя воспаленные рубцы. Но это не страшно, у меня есть отличная настойка бадьяна, способная избавить его от шрамов. - Поттер, - шепчу я, стараясь привлечь его внимание. – Гарри. Я смотрю на его усталое лицо, на чуть заметно дрожащие губы. Зрачки настолько расширены, что почти не видно зеленой радужки глаз. В них нет ничего, давящая пустота, будто за эти минуты я, как дементор, высосал жизнь из худощавого тела. Возможно, так оно и есть. Я заставляю себя не думать. Я, пошатываясь, поднимаюсь, не обращая внимания на промокшие колени. - Гарри, - горло отказывается говорить громко, - ты можешь встать? Мне необходимо залечить его спину, а для этого нужно, чтобы он перевернулся. Я почти не жду ответа, но Поттер неожиданно кивает и, пугающе побледнев, силится подняться с кресла. Я тут же подхватываю его чуть выше локтя, где, я знаю, уже нет никаких повреждений. Он чертовски холодный, я и сам не далек от подобного состояния. Дом не обогревается. Расстояние между нами настолько незначительно, что мне не удалось бы развернуть его, поэтому я просто притягиваю мальчишку ближе и, заведя палочку ему за спину, шепчу исцеляющее заклятие. Он дрожит в моих руках. Я обещал себе, что не отпущу его, и я не отпущу. Если в нем что-то еще не сломано, я буду рядом. Если осознание их смерти пересилит его ошеломляющую тягу к жизни, я буду рядом. Даже если буду не в состоянии уберечь его от всего остального. Даже если он не позволит. Чтобы было удобнее заняться его ягодицами, я приобнимаю Поттера за плечи, притягивая ближе и вынуждая опустить голову мне на плечо. После он будет проклинать меня за это, но сейчас мне откровенно плевать на завтрашний день. - Evanesco, - боксеры просто исчезают. Поттер снова вздрагивает, но я не думаю, что причина в его стеснении. Просто исчезающая ткань позволяет холоду жалить раздраженную кожу. - Тихо, - шепчу я ему на ухо, сильнее прижимая к себе. Палочка совершает несколько круговых движений. Следующим взмахом я стираю с его тела начавшую запекаться кровь. Придерживая его одной рукой, второй я снимаю мантию, заворачивая в неё обнаженное тело. Он не в состоянии идти сам, и я поднимаю его на руки, отметая прочь мысли о Mobilicorpus. Мальчишка совсем легкий, а подобный вид перемещения слишком унизителен. Я и так растратил свой лимит издевательств на сегодня. Циник во мне откровенно хохочет над подобный заявлением. У меня еще вся ночь впереди, чтобы пообщаться с ним на отстраненные темы. Лицо Поттера ничего не выражает. Он не смотрит на меня. - Ignominia*, - произношу я пароль, наблюдая, как книжные полки отъезжают в сторону, открывая нам узкий коридор. Я сильнее прижимаю тело к себе и поднимаюсь в спальню. Свечи вспыхивают, когда мы входим в комнату, заставляя темноту убраться за окно. На улице идет мелкий дождь, перемежаясь мокрыми хлопьями снега. Он ударяет в оконное стекло, создавая иллюзию движения, напоминая, что на улице жизнь продолжает неторопливо течь, такая же серая, как и в одном из домов Тупика Прядильщика. Я несу Поттера в ванную. Сажаю на бортик, следя, чтобы он не завалился назад. Не хватало только, чтобы, пережив один из худших вечеров в его жизни, он разбил себе голову, приложившись к чугунной стенке ванны. - Прополощи рот, - я вкладываю в его руку стакан, наблюдая, как он покорно набирает в рот жидкость и сплевывает в раковину чуть розоватую воду со сгустками крови. Я снова чувствую вину. Но это чувство для меня не ново. Я виноват практически во всем и практически перед всеми. И практически всегда мне плевать на это. Сегодняшний день - еще одно доказательство того, что во всех правилах есть исключения. Я забираю стакан из его рук и ставлю на полку рядом с зеркалом. Подхватив мальчишку на руки, несу его в спальню и опускаю на кровать, прислоняя к изголовью, чтобы он не заснул раньше времени. Мои руки уже тянутся к небольшой аптечке, висящей на стене рядом с кроватью. Перебираю склянки со всевозможными зельями, отбирая Кровевосстанавливающее и Успокоительное. Для зелья Сна Без Сновидений еще слишком рано. Я не хочу, чтобы, проснувшись завтра утром, он посчитал, что увиденное им – еще один сон. Мальчишка запросто найдет другое объяснение появлению шрамов на его коже. Увольте, я не переживу еще один такой день. К тому же, я все еще планирую избавиться от отметин. Сотворив из воздуха кубок, я наливаю в него Кровевосстанавливающее зелье и протягиваю Поттеру. Он покорно выпутывает руку из складок мантии, и его холодные пальцы соприкасаются с моими. Здесь действительно холодно. Я мог бы снять блокирующее заклятие с камина и позволить огню снова заиграть на промерзших плитах. Я смеюсь. Я так давно не давал повода свиньям из Министерства появиться здесь, что они накинутся на эту возможность, как собаки на брошенную кость. Возможно, если бы моей конечной целью был Азкабан, я бы с радостью предоставил бы им такую возможность. Пожалуй, за все годы службы Лорду и Дамблдору мне никогда не выпадало выигрывать титул насильника. Я придерживаю кубок, помогая Поттеру проглотить зелье. Он с шумом сглатывает сладковатую субстанцию. «Северус, пожалуй, это одно из немногих твоих зелий, что почти не отвратительно на вкус». Да, Альбус, я помню. Я помню, как точно так же помогал Вам, когда Вы, израненный, вернулись после охоты за еще одним хоркруксом. Быть может, это зелье и не так ужасно для Вас, но для меня этот вкус лишь отголосок соленого привкуса боли, что оставался на губах после собраний. Я забираю у Поттера стакан и, очистив его с помощью волшебной палочки, наливаю туда дозу успокоительного. Он выпивает, даже не поморщившись. Я понимаю, что у него действительно нет сил. Сколько раз мне придется напоминать себе, что я обязан был это сделать, чтобы тугой ком перестал перекрывать мой пищевод? Я сглатываю. - Все в порядке? Разумеется, он не в порядке. Но мне необходимо добиться от него хоть какого-то ответа. Кажется, мой вопрос доходит. Поттер смотрит на меня, слегка кивая головой, и его голос кажется почти нормальным, когда он отвечает: - Да. Если бы я не знал его лучше, я бы поверил. Почти. Но я доверяю своей интуиции, своим знаниям, своему опыту работы с маленькими балбесами, чтобы просто так поверить в его слова. Однако говорить сейчас на эту тему – сплошной самообман. Ни одна из моих фраз не долетит до него сейчас, возможно, утром. Возможно, за ночь и я смогу подготовиться к разговору. [align:center]* * * [/align] Не в моих силах было изменить это. Но в моих силах было предугадать, проследить. Увы, я снова подвел Вас, Альбус. Я уже сбился со счета моих неудач. Первый раз я прокололся, когда Упивающиеся наложили Imperio на Перси Уизли, вновь присоединившегося к семье, и Гермес, глупая птица семейства, принесла Поттеру записку с приглашением в Нору. Я не знал об этом. Второй раз – когда я был слишком далеко, чтобы предотвратить нападение на их жалкую лачугу. Там в тот момент находилась донельзя изумленная гусыня да пара представителей её выводка, а именно Рон и Джинни Уизли. О, ну и конечно Гермиона Грейнджер. Закрываю глаза, проглатывая обжигающую горечь виски. Да, я снова пью. Под моим затылком холодная стена, я сижу в темноте, прислонившись к жесткой спинке кровати. Венцом сегодняшней ночи было бы побиться об неё головой. Я бы так и сделал, если бы не пугающая перспектива разбудить мальчишку, обхватившего мои колени руками и положившего голову мне на бедра. Неужели ему действительно удобно? Не думаю. Скорее, Поттера привлекает тепло тела рядом. Я, усмехаясь, поправляю сползшее с его плеч одеяло. Совершеннейшая абсурдность, я мертв внутри, но тепло тела еще живо и кто-то даже находит его пригодным для себя. Догадывался ли Поттер, что то письмо было подделкой, когда, предупредив Орден, он аппарировал в Нору? Я слышал после, что оставленная им записка представляла собой странную смесь намеков и неуверенных опасений. Я никак не мог заподозрить Темного Лорда в подобном. Я думал, что хорошо изучил его манеры, но я как всегда ошибался. Так легко, без эффектных нападений, без пафосных речей, он просто заставил Перси Уизли аппарировать домой. В минуты, когда Молли с дочерью отправились в огород разбираться с корнеплодами для обеда, он наложил на неразлучную троицу Stupefay, Necterо** и аппарировал с ними прямиком на аудиенцию к Лорду. И Темная Метка полыхнула огнем. Я помню ужас, с которым мне пришлось бороться, когда я увидел троих своих учеников перед его ногами. Ужас и ярость. Злость и безнадежность. Я никогда не мог даже предположить, что стена безразличия, которую я так тщательно выстраивал в течение многих лет, может быть атакована всеми этими чувствами сразу. Я видел, как они дрожали, пытаясь унять страх. Да, даже Поттер. Его заставили опуститься на колени перед Лордом; за дерзость в его взгляде любого из нас ожидало бы адское мучение, но сегодня для Лорда он был гостем. Рыжий мальчишка закрывал собой Грейнджер. Я думал тогда, что все пропало. Что непримиримый взгляд глупого мальчишки убьет его на месте, утащив за собой двоих своих друзей. Или троих. Я не знаю, в каких отношениях с ним находился Перси Уизли. Он повесился, узнав, что произошло. Я пью по глотку за каждую жертву Темного Лорда, но прерываюсь, когда пересчитываю в уме их количество. Безбожной лестью по отношению к себе было бы считать, что я способен так напиться. Эта сцена столько раз прокручивалась в моей голове. Я столько раз выискивал возможные пути их спасения. Но, зная себя, и сегодня я не поступил бы иначе. Чтобы Ваша смерть не была напрасна, Альбус, мальчишка прошел через ад. Темный Лорд легко предугадал уязвимое место Гарри Поттера - его заставили наблюдать за смертью друзей. А меня - участвовать в избиении бывших учеников. Это должно было быть символично. Я был их учителем. И дважды предал их. Оба раза, Альбус, по Вашей просьбе. Мальчик Уизли держался долго. Ему почти удалось защитить от моих ударов девчонку. Какой-то Упивающийся, я не помню кто… достаточно было одного удара ногой по ребрам, чтобы Уизли отлетел в сторону. Я допиваю стакан, и вместе с жидкостью в меня вливается всепоглощающая ярость. Я вздыхаю. Ну же, успокойся, если не хочешь разбудить его. Когда их вздохи сменились всхлипами, когда Поттер ободрал в кровь руки о решетку, и, зажмурившись, нелепо прижимая ладони к ушам, пытался защититься от действительности… я дышал с ними в унисон. Я делал вдох под стон Уизли и выдыхал вместе с всхлипыванием Грейнджер, чтобы никто не услышал, с каким трудом мне дается дыхание. Я помню их вздрагивающие под плетью тела. Я помню лицо мисс Грейнджер, когда Темный Лорд пожелал, чтобы я снял маску, чтобы мальчишка узнал меня, увидел и проклял землю по которой я хожу. Спутанная пакля волос, дорожки слез на абсолютно не удивленном лице и губы, которые утвердительно прошептали «профессор». Я почти желал поменяться с ней местами. А потом я поймал на себе дикий взгляд Уизли, его губы беззвучно твердили «Предатель», и все вернулось на свои места. Я заставил себя доиграть эту роль до конца. - Я уже не ваш профессор, мисс Грейнджер, - ответил я ей, правдоподобно изображая ухмылку. В их глазах больше не было страха, из них на меня смотрела хваленая гриффиндорская храбрость, просыпающаяся только в экстренные моменты. Они лежали полуживые, прижавшись друг к другу. Их убила глупость. Неудачливость самого везучего мальчика. Они оставили его в темноте, приковав к одной из стен камеры. Подземелье было частично затоплено, и по полу текли ручейки прогнившей воды. Его друзей положили перед решеткой, оставляя зажженными свечи в центре комнаты, чтобы блеклый свет долетал до них, вынуждал тела призрачно шевелиться. Беллатрикс провела чертову тучу времени насмехаясь над сжавшимся в углу темницы мальчишкой и переворачивая носком изящной туфельки трупы. После ушла и она. Не смотря ни на что, я выполнил Вашу просьбу, Альбус. Мальчик все-таки выжил, а Лорд побежден. Вы этого хотели – Вы это и получили. Цена победы никогда не волновала Вас, и меня до недавнего времени не волновала. Но сейчас я не хочу, чтобы она возросла на еще одну жертву. Возможно, я слишком поздно осознал это. Я ставлю пустой стакан на прикроватный столик и позволяю своей руке пройтись по его взъерошенным волосам. Во сне он доверяет мне. На этот жест я никогда не осмелюсь при свете дня. Вероятно позже, но не сейчас. Я сдерживаю свои обещания. Я обещал, что не отпущу его, и я не отпущу. Я закрываю глаза, вслушиваясь в его спокойное дыхание и стук дождя за окном. Весна в этом году запаздывает. Я знаю причину. Она боится, что лучи солнца растопят снег, впитавший пепел нашей победы и из него возродится новое зло. Но мы-то пока живем. У нас есть передышка на обыкновенную жизнь, и Феникс может распахнуть на время свои крылья. Завтра утром я увижу, получилось у меня или же нет. И кто знает, может, если Поттер составит мне компанию, я смогу заткнуть эти чертовы книги? *бесславие (лат.) **свяжи (лат.) Конец
Anima: Формалин Вам спасибо) С регистрацией вас. Вот и окончание. Спасибо большое всем, кто читал и оставлял свои комментарии – они для меня важны. Спасибо Yael. Надеюсь, что не слишком сильно выбилась из рамок заявки и извиняюсь за длительность выкладывания фика. И, Rassda, огромно спасибо за твою помощь) Я уже писала, напишу и еще раз, - без тебя бы ничего не получилось:)
Menzula: Anima спасибо! *кланяюсь до земли* Просто потрясающий фик! Сначала было так холодно и страшно, и казалось почти безнадежным.. Потом такая бузумная по напряжению кульминация. А теперь - немного надежды. И мне хочется верить, что все наладится. Спасибо еще раз! )))
Berkana: Anima Большое-большое спасибо...Даже как-то обидно, что все закончилось
Формалин: Anima Спасибо) Из-за вас регистрировалась))))) Фанфик обалденный!..
--Salomeya--: Anima, мне в последнее время сильно не везет с фиками. Жаль потраченного на прочтение времени. Я обажаю Снейпа, а мне подсовывают какого-то примитивного чувака со слабым словарным запасом, и вобще чуть ли не барышню, причем слабо характерную и лишь с одной мыслью на уме. Конечно, я утрирую, но... блин, как же Я БЫЛА РАДА, ЧТО ПРОЧИТАЛА ВАШ ФИК. ОН ПРОСТО ОБАЛДЕННЫЙ! Этому тексту удалось вытеснить неприятный осадок. Честно, мне этого не хватало. Мрачновато конечно, но это компенсируется тем, что там тот самый злобный Снейп, но при этом именно с тем количеством доброты, которое позволяет ему оставаться собой. Мне кажется ведь именно этим он привлекает - возможностью докопаться до этого самого хорошего, что глубоко спрятано. И отношения между Снейпом и Гарри такие, как надо ИМХО. У них все сложно, драматично. Короче, много чего хочу сказать, но не буду. Anima, ты молодец! Пиши еще обязательно! p.s. Признаться хотелось бы увидеть продолжение в виде хэппи энда... но может и не стоит. Нам ведь лишь бы хлеба и зрелищ подавай)
Nyctalus: Anima Спасибо, интересный фик. :) Атмосферный, с сумасшедшинкой, но и с интригой, напряжением. :)
полная версия страницы