Форум

"Кот на крыше", СБ, СС/РЛ, миди, PG-13 c вариациями. Обновление 27.03, инт.5, гл.11 (продолжение)

Только сказки: Название: Вертум, или Кот на крыше Автор: Только сказки Бета: paree-n Жанр: драма, романс, приключения Герои/пейринг: СБ, РЛ, СС, прочие - по возможности Рейтинг: PG-13 или чуть выше Саммари: Пост-7-книжный снупин. Дисклаймер: Роулинг принадлежит то, что было придумано ею. И хватит с нее. Примечание: WIP Второе примечание: Фик является сиквелом к "Ходам в стенах". Начало тут: http://hp-fiction.borda.ru/?1-2-0-00001142-000-0-0-1230665793

Ответов - 10

Samira: И еще разок перечитала. Как все-таки здорово!

elmtrm: замечательно прописанная история!!! Спасибо Вам!

Только сказки: Samira Благодарю:) elmtrm Вам спасибо - за похвалу:)


Gloria Griffindor: Только сказки Он оборвал эту речь, потому что трудно было сказать: они невыразимо прекрасны, Рем, - совершенны, как эллинские статуи, но полны жизни, понимаешь? Они движутся, дышат, когда их читаешь, они пьют твое дыхание, но текут прямо по костям земли и неба, и пока они звучат, мир оживает: все обретает звук, тон, объем, глубину, нота переходит в ноту, созвучие в мелодию - и вдруг ты слышишь в гармонии весь хор литых голосов вселенной. Вы так чудесно и волшебно написали о заклинаниях, что мне даже пришла в голову мысль (может быть и не очень свежая) про "В начале было Слово" - может это было не слово, а заклинание ;) Спасибо. Замечательная глава.

Melinda: Только сказки Спасибо за новые главы!

Только сказки: Gloria Griffindor Очень рада, что понравилось! Melinda Ох. Извините, пожалуйста, за паузы. Надеюсь, оставшиеся несколько глав появятся быстрее:)

Только сказки: Интермедия 5 Если верить рассказам знакомых, близнецы Уизли подошли бы на роль министра магии идеально - близнецы Уизли времен их появления в Хогвартсе... Кингсли потер лоб и окинул взглядом стол с разложенными на нем бумагами. Бумаг было море; бумаг была гора; бумаг был целый лес, - и это лес, море и гора были тем единственным пейзажем, что он видел в последние недели. Из дома - в кабинет, из кабинета - домой; всюду через камин - терять время на поездку по городу по утрам казалось непозволительным, а вечером просто не имело смысла. Он даже подумывал было о том, чтобы устроить себе комнату отдыха и ночевать здесь же, в министерстве. Небольшой диванчик с подушкой и пледом рисовались его воображению так отчетливо и были столь соблазнительны... Но это искушение он одолел. Раз уж он хочет навести порядок в здешних делах, нельзя допускать хаос в собственную жизнь. Сколько бы и каких депеш ни набралось, работать он будет тут, а ночевать в своей квартире - и точка. И никакой работы на дом! За последние две недели он успел пожалеть об этом решении не менее дюжины раз, пусть и был убежден в его правильности. Путешествовать даже через камин не хотелось. Голова была тяжелой постоянно, и всякий день развлекала его разнообразными болями: с момента пробуждения ныл затылок, к обеду ломило виски, а вечерами Шеклботту казалось, будто некий злокозненный невидимка пытается пробить ему череп над левым ухом, ближе к макушке. Неизвестно зачем именно там, вероятно - из эстетических соображений. Боггарт его задери, этого незримого эстета... И самое досадное заключалось в том, что Кингсли все еще был здоров - и совершенно не собирался портить свое здоровье обезболивающими. В конце концов, несколько дней отдыха - он знал это твердо - могли бы поправить дело, всего-навсего несколько дней отдыха и смена обстановки. Но отдыха, увы, не предвиделось. Напротив, с каждым днем нерешенные вопросы, накопившиеся еще при его предшественнике, обретали все большую срочность, обзаводились последствиями, усложнялись; к ним прибавлялись новые и новые, дела множились, ветвились, требовали всего его внимания наяву и портили его сны. Кингсли методично изгонял их из снов и планомерно расправлялся с ними въяве, но порою при виде собственного рабочего стола ощущал желание напиться. До потери памяти. Спору нет, напиться до беспамятства было бы недурно - но опять-таки, совершенно некогда. И, конечно, это средство было не из тех, которыми можно пользоваться регулярно, если хочешь сохранить ясность мысли. Так Кингсли пришел к неопровержимому выводу: на посту министра магии мог уцелеть только человек, обладающий таким же запасом беззаботности или даже взбалмошности... - Как Фред и Джордж Уизли в одиннадцать лет, - пробормотал он, пытаясь вспомнить имя главного героя из сказки о мальчике, который отказался взрослеть. Имя не вспоминалось, да и Фреда Уизли на свете больше не было. Как не было уже и прежнего Джорджа; как не было больше и многих других из тех, кто собирался в доме 12 на площади Гриммо - доме странном, темном и беспокойном, но по-своему великолепном. Кингсли снова потер лоб. Удивительно, что родовое гнездо Блэков не нравилось многим - ему, например, дом пришелся по вкусу, пусть Кингсли никогда ранее не жил в особняках. - Это дом с характером, - так представил его Сириус, с усмешкой перехватывая тяжелую дверь, нацелившуюся было ударить гостя. И Шеклболт быстро убедился, что происшествие с дверью не было случайным - дом действительно обладал собственным норовом и недвусмысленно выражал свое отношение к людям. Некоторым образом это очаровывало. С домом Блэков, как и с самим Блэком, было легко поссориться, - но можно было и поладить, и Кингсли, выдержанному и уравновешенному, это удавалось лучше многих. А может быть, дом со временем убедился, что ему не удастся застать аврора врасплох - и прекратил каверзничать. Эта перемена совпала с переменой в состоянии Сириуса. Блэк по-прежнему внезапно исчезал и неожиданно появлялся из каких-то неведомых закоулков особняка, но держался уже не так отчужденно, как в первые дни, и мало-помалу - так же незаметно, как тает сосулька и растет трава, - стал проступать, делаться ярче, интереснее. Привлекательнее. Спустя примерно месяц Кингсли уже требовалось прилагать определенное усилие, чтобы не разглядывать его во время собраний откровенно, а Сириус... Сириус стал проявлять к делам Ордена если не больший, то новый, иной интерес. Кингсли не мог отделаться от мысли о том, что этот интерес носил некий личный характер, и хорошо помнил, какую почувствовал досаду, когда обнаружил, что взгляд Сириуса с удивительным постоянством обращается к Снейпу. Почему же к нему? Стало быть, рассказы об испорченности аристократов правдивы? Несомненно, правдивы, заключил он, убедившись, что Блэк перенес свое внимание на миссис Уизли. Роман с Молли, этим оплотом добропорядочности, представлялся Шеклболту едва ли не худшим злом, нежели связь со сколь угодно сомнительным существом. Даже... даже сойдись Сириус с ним, было бы лучше. Нет, не то чтобы он, Кингсли, рассчитывал на что-то в этом роде или хотя бы предавался мечтам о чем-то подобном, - он просто имел в виду, что даже такая связь была бы достойнее безобразия с миссис Уизли. Вероятно, следовало принять в расчет длительное пребывание Сириуса в Азкабане - чудовищное учреждение давно следовало закрыть! - но даже это обстоятельство, вынужден был признать Кингсли, в его глазах не вполне извиняло Блэка. Поэтому он даже обрадовался, когда Сириус вновь принялся пожирать глазами зельевара. Это, конечно, было неприятно, - но, по крайней мере, не столь безнравственно. Со временем Шеклболт пришел к выводу, что Блэк вовсе не был увлечен и Снейпом. Сириус не раздражался в отсутствие зельевара, не выглядел смущенным или обрадованным при его появлении. Скорее можно было сказать, что вид Снейпа наводил владельца особняка на площади Гриммо на некие размышления. Кингсли, привыкший отыскивать подоплеку событий, выдвинул несколько версий, объяснявших это поведение - а потом просто решил спросить Блэка о причине. Много позже, вспоминая их разговор, он затруднялся определить, что именно заставило его так понизить голос. Никакой необходимости в этом не было. Собрание только что завершилось, и участники Ордена расходились, переговариваясь; в комнате и коридоре стоял гул, и никто, включая находившихся поблизости, не расслышал бы этих слов, даже произнеси он их в полный голос. Да и не было никого поблизости, кроме Сириуса; да и задержись там кто-нибудь еще - подозрения в адрес Снейпа можно было высказывать открыто, и тем не менее... И тем не менее, он перешел на шепот - чем, безусловно, привлек к своим словам и собственной персоне куда больше внимания, чем мог бы рассчитывать в ином случае. Возможно, сделал Кингсли не слишком лестное для собственного самолюбия заключение, он инстинктивно воспользовался некогда усвоенными навыками потому, что ему захотелось произвести впечатление на собеседника или даже вызывать у того ощущение, будто их связывает некий общий секрет. Возможно, он проделал это потому, что, к его сожалению, никакого общего секрета у них не было. До той самой минуты. Но после, после, когда Сириус уставился ему в глаза, сперва взглядом только что разбуженного человека, а затем более раздумчиво - Кингсли понял, что такой секрет уже существует. И состоял он в том, что последний отпрыск благородного семейства Блэков был одержимым в гораздо большой степени, нежели прапрадед самого Шеклболта, колдун, не чуждавшийся и человеческих жертвоприношений. Сириус смотрел, как смотрит в лицо тебе волшебная палочка в руках твоего врага, и взгляд его мог кончиться чем угодно: смешком, взрывом, который уничтожил бы весь дом, поцелуем или заклинанием; да и сам по себе этот взгляд был некоей разновидностью Империо... И, наконец, секрет заключался в том, что Кингсли, цивилизованному и всегда сохраняющему самообладание Кингсли, это нравилось. Притягивало его. И Сириус не мог не ощутить этого. Так, по крайней мере, представлялось Кингсли, и вот почему ему тогда казалось, что между ними что-то может быть, может произойти, уже маячит на пороге... а случилось другое: нападение Упиваюшихся, тот бой в Министерстве, и Беллатрикс, безумная от ненависти Беллатрикс, сумевшая каким-то образом превратить Завесу, древнейшее орудие наказания, в орудие убийства. Во всяком случае, именно так считали все, кого Кингсли расспрашивал о происшедшем и о принципе действия Завесы. По-настоящему принцип этот понимали уже немногие, но главное Шеклболт сумел уяснить: артефакт никогда не предназначался для лишения жизни и даже не был для этого приспособлен. Что Завеса действительно могла сделать - по крайней мере, считалось, что могла - так это лишить волшебника части или даже всех его магических способностей. Но как именно должна была выглядеть подобная процедура, никто уже толком не представлял: описаний ее, в виду древности самого артефакта и длительности его пребывания в хранилище, не сохранилось, а в связи с общим смягчением нравов - чему Кингсли не мог не радоваться - подобные процедуры среди волшебников не проводились уже много сотен лет. Одним из наказанных подобным образом был некто Толиман Блэк, предок Сириуса в седьмом колене. На упоминание о нем Шеклболт наткнулся в архивах Министерства, где проводил немногие свободные часы в поисках сведений о Завесе. Это было действительно любопытно. Запись о наказании Толимана, тогда еще довольно юного мага, сопровождалась примечанием: "Да не приблизится к оной Вещи никто из его потомков, буде таковые появятся". Следовало ли толковать эти слова как наставление упомянутым потомкам вести жизнь более добродетельную, нежели вел их предок, или же как предостережение, Кингсли не знал, однако склонен был видеть в приписке именно предостережение. Возможно, след от воздействия Завесы был более стойким, чем можно было ожидать, и магия сыновей, внуков и правнуков наказанных несла в себе пусть не изъян, но некий отпечаток, связывающий волшебника с артефактом. - Во всяком случае, эта версия в какой-то степени объясняет произошедшее с последним из Блэков, - пояснил Шеклболт аврору, разыскавшему министра в архиве, чтобы вручить ему свежий рапорт о происшествиях. - Не думаю, чтобы подобное могло произойти с кем-то еще. - Может быть, и так. Но все равно эту штуку лучше уничтожить, - отозвался тот, - так будет безопаснее. Вы только посмотрите, что творится вокруг! Творилось и в самом деле неладное: в Лондоне и его окрестностях то и дело регистрировались случаи несанкционированного использования магии, но на сей раз к общему списку мелких нарушений в рапорте прибавилось кое-что более существенное - "самовольное изменение памяти маггла, совершенное неизвестным лицом или неизвестными лицами". Дочитав до этого, Кингсли подобрался. В Лондоне обитало немало волшебников-иностранцев, в том числе и не вполне легально проникших туда, - но аврорат присматривал за ними, и весьма успешно. До настоящего момента Шеклболт полагал, что с использованием новых систем наблюдения стало возможным отследить любое заклинание и, связавшись с коллегами с других стран, установить, чья именно палочка была пущена в ход. Однако на сей раз система дала сбой: сам факт нарушения закона был зафиксирован, но имя владельца палочки не было установлено. Возможно, этот человек вовсе не имел палочки - или же так сильно желал остаться неузнанным, что решился не пользоваться ею. Это что-нибудь да значило, и скорее всего - что ничего хорошего. - Похоже, в городе появился невидимка, - вздохнул Кингсли. - Ну, что ж... Нужно немедленно вдвое усилить охрану хранилища, в особенности охрану Отдела тайн. Ступайте; и проследите за выполнением этого распоряжения. Я скоро приду туда и сам наложу кое-какие заклинания. - Да, сэр, - аврор снова нахмурился. - И все-таки ту штуку лучше было бы уничтожить. Некоторый резон в его словах был, признал Кингсли, отправляя на место заинтересовавшие его записи и покидая архив. Впрочем, ему уже не раз приходилось выслушивать доводы в пользу разрушения Завесы, - но ни один из них не заставил его отнестись к этому предложению всерьез. Он вообще не рассматривал возможности ее уничтожения. Существование Завесы не беспокоило его; Шеклболт не тревожился из-за него, занимаясь тысячей дел ежедневно; он проявлял предусмотрительность, но не испытывал сомнений на счет необходимости сохранения артефакта. Да, он хорошо помнил, что Упивающимся удалось однажды проникнуть в Министерство, но не опасался повторного нападения. И сейчас, собираясь в Отдел, он думал о чем угодно кроме Завесы. Что о ней думать? Ее охраняют и будут охранять надежно. Скоро он убедится в этом, лично проверив наложенные чары и осмотрев все подступы к отделу. То же самое он проделает и на следующий день, и днем позже, и будет проделывать впредь, пока это будет нужно, - хотя, Мерлин свидетель, ему вовсе не нравится заканчивать каждый рабочий день подобным образом! Он и без того устает достаточно, а на осмотр отдела и проверку ведущих в него ходов по вечерам уходит неоправданно много времени. Трудно поверить, как долго приходится обследовать, достаточно ли хорошо закрыты ведущие туда двери... Тот факт, что в такие минуты перед его глазами возникает лицо Сириуса, не имеет к этому ровным счетом никакого отношения.

Только сказки: Глава 11 Ничего, потихоньку, - крутилось в голове у Люпина, пока он, подсунув коврик под входную дверь, пытался затворить ее, - обойдусь… скверно будет, но обойдусь и без зелья; раньше мог - и теперь смогу, а даже если и отвык - одно превращение перенесу, не сдохну, тварь живуча, да и человек не так уж слаб. Дверь сидела на петлях низко и закрываться поверх коврика не желала. Коврик тоже возражал, морщился, но мало-помалу, фыркая пылью, уступал настойчивости квартиранта. Почти месяц, продолжал уговаривать себя Ремус, победив дверь, закрыв ее на ключ и скатывая остатки коврика в валик вплотную к самому порогу, чтобы надежнее заглушить шум, я вернулся и жив уже почти месяц - стало быть, уже привык, снова притерпелся к этому свету; должен был привыкнуть, время было, да и все привыкают - и я должен был, в чем-чем, а в этом я в точности как все люди. Да? Да, по крайней мере в этом. На один-то раз меня уж точно хватит. Вообще-то их будет два - два превращения, поправил сам себя Люпин, удивляясь тому, что снова и снова твердил про одно. Быть может, объяснил себе загадку Ремус, быть может, ему так неприятно было вспоминать последние метаморфозы, что он предпочитал думать об одной вместо двух; или, могло статься, он сам или живущая в нем тварь рассчитывали на некое чудо, будто бы долженствующее приключиться с ними до захода полной луны. Однако ему было ясно, что никакого чуда ждать не следует: дверь уже заперта и не будет открыта до тех пор, пока руки не начнут вновь хорошо его слушаться. Он бросил взгляд на шкаф, в верхнем ящике которого прямо в стопке полотенец была спрятана кое-как починенная им волшебная палочка. Сказать, что «Репаро» не подействовало, было бы неверно: еще четыре недели назад, повинуясь его воле, палочка послушно собралась воедино - но своей прежней силы не обрела и прежним расположением Люпина не дарила. Возможно, он поспешил с починкой, - стоило дождаться, когда он окончательно придет в себя, - но без палочки Ремус словно бы чувствовал себя голым даже в маггловских кварталах, потому-то он и не стал откладывать дела, попытался соединить обломки, когда его магия еще не обрела стабильности. Ну, вот и получил то, что получил… Возрожденная палочка, правда, помогла залатать прореху на мантии - и когда только успел зацепить, недоумевал Ремус - на той самой новехонькой синей мантии, но с тех пор упорно окрашивала все, на что направляли ее силы, в глубокий синий цвет. С синим гардеробом Люпин был еще в состоянии смириться, синие полотенца тоже не доставляли ему беспокойства, но вот напитки и в особенности еда представляли собой несомненную проблему. Вечером перед полнолунием, промаявшись с полчаса над чернильного цвета чаем и глянцево-синей булочкой, он все-таки вынужден был поужинать вне дома - в то самое время, когда каждый громкий звук раздражал его, как скрип железа по стеклу. Люди в кафе ничуть не стремились облегчить ему жизнь. Они орали. Гремели стульями. Грохотали кружками. Их вилки лязгали, как челюсти капкана. Их ножи стучали по тарелкам, как взводимые курки ружей. Люди смеялись… гоготали. Почти лаяли. Повизгивали. И воняли… Мерлин, какое зловоние они источали! И все их запахи были мертвыми, и их питье было горьким, а пища пустой - она не насыщала. Ему нужно было что-то иное, более существенное. Более настоящее. Ремус жевал несъедобный сэндвич, сдабривая его размышлениями о болезни Джорджи - и о чувстве острой неловкости, охватившем его, когда он объяснил, что не попросит Севера помочь ребенку. Несмотря на формальную правильность, объяснение было и оставалось… гнусным. От воспоминания о нем мертвенный привкус фальшивой пищи делался еще гаже - но зато шум, вонь и обилие ядовитого света вокруг переставали иметь значение. Так что Люпин, конечно, предпочитал вспоминать, а не жить настоящим. И разве из этого следовало, будто он был болезненно совестливым или склонным к нелепому самоедству? Сириус, безусловно, посчитал бы так, только это была чушь - он, Ремус, просто пытался отогнать тварь и еще немного побыть человеком. Предложи ему что-нибудь взамен, сказал Северус однажды, когда Ремус решился упомянуть о нескончаемой битве с волком, - предложи, дай ему что-нибудь, раз уж ты так теснишь его. Пойди на небольшие уступки - и он, может быть, станет сговорчивее. Нет, не согласился Ремус, незачем: тварь посчитает это за слабость и усилит натиск, и кто может сказать, что тогда произойдет! Не думаю, что что-нибудь случится, пожал плечами Снейп, вы ведь лет тридцать сосуществуете? Мне кажется, волк уже хорошо знает тебя… Разговор этот много раз всплывал у Люпина в памяти, но лишь сейчас Ремус словно услышал недосказанное: мне кажется, волк уже хорошо знает тебя - так почему же ты не знаешь его? И ведь он был прав, признал Люпин, со вздохом облегчения покидая кафе, Север был прав: иметь дело с тварью бывало легче, если ей делались послабления. Если выводили гулять в полнолуние, если поили зельем, облегчавшим превращение… На сей раз волку предстояло провести ночь взаперти и перенести ничем не смягченные тяготы метаморфозы - но и теперь для него еще можно было кое-что сделать. По пути домой Люпин купил кусок свинины, справедливо рассудив, что голод его по-настоящему можно утолить только мясом; и что даже если придется поколдовать над ним и кусок посинеет, то волку это будет безразлично. Зрение у твари было черно-белым. При попытке мгновенно согреть мясо оно действительно посинело. Ремус поморщился, выложив кобальтово-синий с голубыми прожилками и лиловой костью кусок в огромную желтую пластиковую миску - увы, более подходящей расцветки ему не попалось - и, не выдержав, вновь полез за палочкой. Волку что - а человеку зачем мучиться? Пусть уж лучше будет синее на синем, авось разглядит… а нет - так учует. Следующее заклинание оправило миску в ванную. Тут можно было не беспокоиться: синее эта посудина и ее содержимое стать уже никак не могли. Еще одну миску - красную - он отнес в ванную собственноручно. В красной была вода. Рядом с мисками он устроил лежанку: на резиновый коврик набросал кучу полотенец - а одно, спохватившись, оставил на стуле снаружи. Потом с сожалением закрыл и запер окна (в квартире немедленно воцарилась пыльная духота), задернул шторы и, раздевшись, убрал одежду и палочку в шкаф. Вернулся в ванную. Запер за собой дверь на хитрую щеколду - спасибо тому, кто выдумал засов, который не открыть ни лапами, ни зубами... Забрался в чашу ванны и включил горячую воду. Купание помогло унять зябкую дрожь и даже отчасти расслабиться, и в голове у Люпина неожиданно прояснилось. Гнусно? Ну конечно, его объяснения в разговоре с Джорджи звучали гнусно - потому что, будучи правильными, оставались насквозь фальшивыми. Именно так: он чувствовал, что обманывает мальчика, потому что сам не верил собственным словам. Может быть, потому, что видел Снейпа в разных ролях и мог представить в еще нескольких - вот только мертвым вообразить его был не в силах. Северус и в самом деле умел многое, но быть мертвым у него получалось хуже всего. Волк, поджидающий на темной стороне рассудка Люпина, одобрительно заворчал. Логикой в этом открытии и не пахло, зато в нем была убедительность. Значит, так тому и быть, сказал себе Люпин, глубоко вздыхая сырой и теплый воздух, в котором с каждой минутой проступало все больше запахов - холодный, синтетический аромат геля для душа, сладковатый, с оттенком корицы запах шампуня, слабая, но острая вонь чистящего средства… от полотенец мягко, неярко пахло чистым хлопком, у воды тоже появился свой собственный запах; и звуки проступали все четче: далекое журчание воды в трубах, тихое гудение вентиляции, тени голосов за стеной - значит, на том и порешим: я стану считать его живым. Не потому что это справедливо или правильно - а потому что мне это нужно. Не могу больше идти против себя. Еле различимый даже для его обострившегося слуха - оставайся до появления твари хоть капельку больше времени, он бы ничего не услышал - кошачий вой донесся с крыш, напоминая Люпину, что за попытки следовать своим порывам ему, как правило, быстро приходится расплачиваться. Ремус несколько раз глубоко вздохнул - и, закрыв глаза, с головой ушел под воду. Пусть хоть все коты города соберутся под его окна. В этот раз он не отступится. Через некоторое время, после плеска, болтливых пузырей и бурной возни из обомлевшей воды вынырнул волк. *** - Уаааааооооаааа! - плакал кто-то жалобно. - Уааааа, вааа! Младенец. Где-то вдалеке… где-то поблизости плакал младенец. Снейп шевельнулся на своем неудобном ложе. - Уааао, уааа! Почему никто не уймет его, слабо удивился Снейп, поднимая тяжелую голову, почему до ребенка никому нет дела? Отчего это? Он попытался оглядеться. Да оттого, что возле него нет никого, кроме тебя, объявил он сам себе. Вокруг больше никого, а ты лежишь на камнях, и, похоже, лежишь с ночи, так что они больше не кажутся холодными; твоя мантия промокла насквозь, не от росы - судя по стоящей среди камней воде, ночью шел дождь… ты лежишь навзничь на вершине холма в луже, дышишь жидким льдом и не испытываешь никакого желания шевелиться; и не стал бы даже пытаться, если бы не этот младенец. Этот хренов младенец. Вокруг поднимался розовато-белый, как яблоневый цвет, туман, и окрестности неуверенно проглядывали сквозь него. За туманом, похоже, уже светило невысоко поднявшееся солнце. И нигде не было ни малейшего движения. - Ваааавааа... Сыро. Тут слишком сыро для младенцев. Умрет ведь. Чтоб его. Снейп заставил себя согнуть одну ногу. Потом другую. С трудом сел. Тело слушалось плохо, а рассудок, кажется, еще не решил, стоит ли служить своему хозяину. Мысли были красочными и бесформенными, как горячечные видения. Туман наливался золотистым светом - где-то за туманом начинался день. Младенец скрывался в нем и обреченно молчал. - Эй! Где ты? - воззвал к нему Северус. - Эй! Ээээй… Получилось какое-то тусклое шипение. Однако бедняга оказался непривередливым. - Уааа, - отозвался он откуда-то справа. Все же не слишком далеко, как показалось Снейпу. Делать было нечего - надо было идти на звук. Если получится. - И кой боггарт тебя сюда занес, - бормотал Северус, поднимаясь, вопреки собственным опасениям. Вероятно, можно было призвать младенца к себе заклинанием… но идти с ним едва ли окажется легко, а чтобы доставить куда-нибудь их обоих… кто знает, куда его в его нынешнем состоянии занесет! И... проклятье, осенило Снейпа, он же в маггловском районе! И уже рассвело, а в сельской местности люди встают рано - обязательно какая-нибудь кумушка увидит что-нибудь такое, чего простецам видеть ни в коем случае не следует! Медленно и очень неуверенно он начал спускаться туда, откуда доносился плач, и с каждым шагом ему делалось все яснее, что он и в самом деле провел эту ночь на камнях - да к тому же, как подсказала пробуждающаяся память, во время грозы. В сущности, объявил ему рассудок, ходить он не мог; но младенец ждал его впереди, именно на крутом склоне, и время от времени издавал жалкие, слабые звуки. Приходилось идти дальше. Если бы не этот паршивец, констатировал Снейп, он бы и не подумал двигаться; ему и в голову не пришло бы, что он вообще в состоянии это сделать. Но сейчас уже было несомненно, что он не только доберется до младенца, но и сможет нести это злополучное существо. Ему всегда удавалось делать то, что нужно, если было зачем или ради кого это делать. Тут он остановился, почувствовав, что идет уже слишком долго. По его расчетам, он миновал уже больше трети склона, а младенца не было и в помине! Северус прислушался. Вдалеке залаяла собака. Покатился вылетевший из-под его ноги камешек - и застрял где-то поблизости. Несколько мгновений вокруг царила полная тишина. Потом совсем рядом кто-то хныкнул, следом вздохнул ветер, легко повел плечами - и покрывало тумана разлезлось и поползло с холма. И в просвете перед человеком проступили тропинка, ведущая в деревню, и грязно-рыжий корноухий кот прямо посредине этой тропинки. - Ууууаааавааа! - взвыл он голосом ребенка. - Ах ты! А ну! - рявкнул Снейп, и кот, не дождавшись «брысь» и прочих слов, прыснул вниз по склону, к деревне. Чуть помедлив, Северус со всеми возможными предосторожностями стал спускаться следом. *** Вода вокруг. Он в воде. И она воняет. Выскочить! Едва не упал обратно. Когти скользят - из-за эмали, шепчет кто-то. Пусть шепчет, он не знает, что такое «иззаэмали». Знает только, что едва не упал. Зато превращаться было не так больно, шепчет тот. Молчи, начинает сердиться волк. Едва не упал! Он отряхивается. Прислушивается. Где-то далеко орет зверь вроде того, с которым он дрался в прошлую луну. Это кот, шепчет некто. Волк озирается. Вокруг никого, но тот зверь орет так надрывно, что волк беспокоится. Для острастки он кусает то, что оказалось рядом - блестящий край большой светло-серой штуки. Край не поддается. Волк рычит, а едва замолкает, как его слуха вновь касается кошачий вопль. Теперь он звучит чуть ближе. На всякий случай волк затыкается и убирается в тень, на мягкое. *** Обманут! И кем! Вон он - дрянь мохнатая, Минервин прихвостень! Теперь Снейп спускался быстрее. Мгновенная его растерянность при виде корноухого мерзавца сменилась не разочарованием, а спасительной вспышкой ярости. В ее отсвете Снейпу казалось, будто перед ним еще мелькает, маячит рыжий хвост подлеца, и он твердо вознамерился догнать его и устроить хорошенькую выволочку. На деле подлый хвост, как и его обладатель, давно скрылся в кустах, и Северус возвращался в деревню, сопровождаемый лишь своею тенью да собственными заблуждениями. У подножия холма последние расступились, и Снейп ясно увидел, что корноухий подлец был совершенно ни при чем. Он, Северус, обманул себя сам. - Это ж надо быть таким идиотом - поверить в то, что тут бросили младенца! Другому бы и в голову не пришло, - бормотал он, в сердцах стискивая кулаки и невольно еще ускоряя шаг. - Что, думал, отделался от Поттера - и свободен? Нееет, дурь - это на всю жизнь… кретин! Тоже мне, опекун-благодетель всего живого… Вечно мне больше всех надо! На настоящий момент это «больше всех» представляло собой галлон кофе по-ирландски с вдвое большим в сравнении с обычным количеством спиртного. Показавшаяся наконец гостиница обещала удовлетворение по крайней мере этого желания. Снейп представил себе, как доберется до номера, сделает заказ, и когда принесут заказанное, завернется в одеяло и будет глотать обжигающую жидкость, а работники гостиницы будут интересоваться, чем еще ему услужить, и, возможно, если он расскажет им, где провел ночь, выразят сочувствие и посоветуют обратиться к врачу, как это принято среди выражающих сочувствие - не так уж плохо, а? Пожалуй, даже совсем неплохо; пожалуй, он этого хотел… Но больше всего ему хотелось сейчас оказаться в темной, пропахшей пылью и лавандой комнате, той, давно не существующей; той, где не доставало времени для разговоров - мало его было, совсем мало; едва хватало для прикосновений, да и то сказать - хватало только потому, что он знал: не оторвешься сейчас - никакого «потом» уже не будет, все кончится, захлопнется дверь, ключ сам ускользнет с кольца, замок заржавеет, волшебство умрет, Аломохора перестанет действовать. Мне просто жалко себя. Я, вероятно, болен, вот мне и жалко… и мне жаль той жизни, что мы не прожили, Рем, и уже не проживем, если только не случилось чуда и сторож, заверявший меня в том, что на кладбище не происходило ровным счетом ничего необычного, не забыл твоего появления. Но этого не могло быть: кто сталкивался с оборотнем - никогда не забудет, а уж если зверь выберется из-под земли… Сторож не лгал, уж не сомневайся, я точно знаю - за свою жизнь наслушался лжи. Да я и не поверил ему на слово: в конце концов, опыт опытом, но есть ведь еще и легилеменция, а мне надо было знать наверняка, так что я хоть и понял, но потом все равно проверил. Все было кристально ясно: он никуда не уходил и не лгал. Я не выяснил только, почему дверь в сторожке была недавно починена и отчего он не знал причин ремонта. Но память ему не стирали, так что, возможно, что-то случилось в его отсутствие. То есть, конечно, он не мог отлучиться с работы так, чтобы и самому не заметить, что уходил, а это означает… …что в ту ночь там мог находиться КТО-ТО ДРУГОЙ, идиот! Если сторож там теперь один, это еще не означает, что другого никогда не было! Гостиница перед ним не провалилась в тартарары - факт, достойный удивления, если вспомнить о последствиях бесконтрольных выбросов магии. Но «Белый кот» лишь беззвучно отпрыгнул прочь, уступив место решетке ворот на кладбище Энтроуз. Разумеется, еще запертых в столь ранний час. *** Мясо? Невидимка положил мясо? Наверняка отравленное... а, все равно съем! Пусть потом мучается. Заперт? Да он эту дверь выбьет вмиг... А там капкан. За дверью. Невидимка - подлец. Поставил там капкан и думает, что попадусь! Ох. Ну и что, что раньше не ставил! А сейчас мог и поставить. Он и мяса раньше не давал. Ууууууууоооооууууу! Вот так... пока вою - все вокруг молчит. Вот так им. Ууууууууооууиииииииууууу! Соседи оглохнут. Да пусть хоть издохнут. Не слушать же того зверя там, на крышах! Ууууууууооууиииииииооооооууууу! Нет, дверь пока не трогал. Хм. *** Два часа в кафе, пабе, молле, но не домой - лишь бы не домой, не туда, где ютится узкая кровать, на которой он, приходя в себя (умирая), понимал уже ясно, что Люпина нет на свете. Не туда; а куда же? В «Мятный гиппогриф»? Что ж, пусть в туда. В «Мятном гиппогрифе» судьба устроила на Северуса засаду: на первых же минутах ему пришел крупный выигрыш. Спустя еще несколько минут выигрыш удвоился. И вновь удвоился. Вот уж некстати, с отвращением прокомментировал происшедшее Снейп, на кой мне, спрашивается, это сейчас? Нет, мне же непременно надо поймать удачу так невовремя, когда через пару часов меня ждет куда более существенное дело! Впрочем, а что в моей жизни бывало вовремя? Так что порядок вещей не нарушен, и не стоит рассчитывать на то, что фортуна из любопытства сопроводит меня и на кладбище… да у меня и вообще-то с кладбищами не ладится. Не стоит надеяться и на то, что та старуха отлучилась куда-нибудь. Нет, должно быть, обе - и фортуна, и эта - маячат где-то рядом, пересмеиваются: еще бы, забавно наблюдать за тем, как идиот строит планы… Все эти рассуждения были не слишком приятны, но были в настоящем вещи и более тревожные. И одной из них была та, что Северус никак не мог перестать выигрывать. Он ставил на цвет - выпадал его цвет, на четное или нечетное - и тоже угадывал. Рулетка вращалась словно для него одного, горка жетонов перед ним росла и немногие досидевшие в клубе до утра и даже крупье стали коситься на подозрительного игрока. И было отчего: в своем стремлении проиграть, наконец, хоть что-то Снейп решился поставить на номер - и этот номер выходил уже в третий раз подряд. - Как хотите, а что-то здесь нечисто, - обратился куда-то в пространство между официантом и своим соседом один из завсегдатаев клуба, - пожалуй, что не обошлось без магии! Официант почтительно, но неопределенно качнул головой, не то соглашаясь, не то возражая: обсуждать с посетителями работу клуба в «Гиппогрифе» строго воспрещалось, а кроме того, в других обстоятельствах никому из постоянных игроков Мятного зала и голову не пришло бы беседовать с обслугой, как с равными себе, и ответа от официанта никто не ждал. - Я слышал, тут недавно какой-то старик проигрался в прах, - отозвался другой игрок. - Может быть, как раз этот… - прибавил он с сомнением. - Какой же он старик! - первый смерил любимца фортуны оценивающим взглядом. - Седой? Так это еще ничего не значит, вы посмотрите, как он держится! Снейп и в самом деле сидел, подобравшись, как кот перед прыжком, и хотя прыжок его должен был состояться почти часом позже, - Арагог задери тех, кто выдумал, что могилы нельзя посещать до девяти утра! - мыслями он в значительной мере пребывал уже по ту сторону ограды кладбища Энтроуз, а потому до этих самых слов не замечал даже, что сутулость его исчезла и дрожь в руках ушла. Теперь же, услыхав, что говорят о нем, попытался незаметным образом снова съежиться и принять жалкий вид. Но справиться с этим оказалось не легче, чем с судорогой. Однажды, давным-давно, когда (они) еще учился (учились) в Хогвартсе, курсе на третьем - или то было на втором? Скорее на втором все же - он, только научившийся плавать мальчишка, надумал переплыть озеро. Надо сказать, что в те времена в холодных глубинах озера действительно жил Гигантский кальмар, которым они по сей день пугают непослушных детишек; так вот, наплававшись вдоволь берега, Северус повернул на глубину, хотя и чувствовал уже, что замерз. Но ему жаль было расставаться с свежеобретенным чувством собственного могущества, да и трудно было поверить, что он действительно научился хорошо держаться на воде и хотелось убедиться в этом еще разочек… ну, просто еще разок. К тому же, говорят, на глубине плавать легче - и как было не проверить? И вот там, в нескольких метрах от берега, там, где в тот момент никого не было, ему показалось, будто вода под ним внезапно потемнела и, может быть, что-то ледяное скользнуло вдоль его ноги. Он рванулся в сторону - и пришла судорога, сковавшая шею и плечи. Это просто ключ, холодный ключ, они часто бьют со дна озера, уговаривал он себя, уходя в ледяную (никакую) воду с головой и снова выныривая, это только струя холодной воды, сейчас я отплыву подальше - и все пройдет. И снова погружался с головой, потому что обе руки отнялись сразу и полностью. Спустя несколько секунд пришла вторая мысль: я тону. И следом за нею еще, почти забавная: и я забыл все заклинания и даже то, как надо звать на помощь. А значит, я все-таки утону. Потому что если кричать: «Извините, пожалуйста, не могли бы вы…», то дыхания не хватит, а если и хватит - то никто не поверит, что это всерьез. Потому что такое не кричат всерьез, не кричат; потому что это точно не то, что полагается кричать в таких случаях. С «полагается» у него всегда были проблемы. И еще он понял тогда, что совершенно не согласен умирать в двенадцать лет. Никак не согласен. Может быть, позже согласится - но не сейчас. Сейчас - нет. И он может рассчитывать только на себя. А потому он не стал кричать. И все-таки выбрался сам. Судорога тогда прошла только на берегу, когда он повалился на грязный и такой замечательный - во сто крат лучше воды - песок, задыхаясь от счастья, что может дышать; а убеждение, что рассчитывать можно только на себя, укреплялось в нем с каждым вздохом и с тех пор оставалось при нем. И поколебать его в этом убеждении до сих пор удавалось только двоим: Минерве и Ремусу. Рему - в большей степени. При этом воспоминании он невольно снова выпрямился - а потом, опомнившись, заставил-таки себя согнуться. Держи себя в руках, Север, люди смотрят на тебя. Что, на их взгляд он недостаточно стар? Так это поправимо: сейчас он покажет им такую старость, что они удивятся, отчего он еще не рассыпался. И жаль еще, пожалуй, что они не видели его до того, как на входе в клуб швейцары окончательно высушили его волосы и одежду - там, на холме, в тумане ему толком не удалось привести себя в порядок. Вот уж когда он должен был выглядеть хуже некуда… - А еще говорят, что иногда так везет перед каким-нибудь несчастьем, - буркнул кто-то за его спиной. Возможность того, что старик, в нарушение правил, все же использует магию, наблюдавшие за Снейпом уже обсудили и отмели: приходилось признать, что в клубе за этим строго следили, а значит, причина должна была быть иной. - Тогда ему, видимо, сегодня же предстоит умереть, - скептически отреагировал на эту версию кто-то из игроков. Умереть сегодня же? Снейп уцепился за эту мысль, принялся разглядывать ее. Быть может, страх смерти поможет ему проиграть - и тогда, наконец, на него перестанут обращать внимание и он сумеет выбраться из клуба без затруднений и слежки? Но мысль о возможной скорой смерти не пугала. Может быть, это было не слишком хорошо; может быть, теперь бы он утонул, повторись история с озером - он легко мог себе представить это. И все же страха не было. А ведь может случиться и другое несчастье, осенило его. Может случиться так, что он убедится: в прошлый раз он все понял правильно, а сегодня лишь тешил себя пустыми надеждами. Может случиться так, что старуха все же обманула его. Или, как утром на холме, он сам себя обманул. Сутулиться ему сразу стало легче, а рулетка, словно опомнившись, сожрала его ставку - большую часть выигрыша. Настороженная тишина ушла из зала: жизнь возвращалась в колею, интрига утра разрешилась, и, никому более не интересный, Снейп покинул «Гиппогриф». *** Мясо тварь сож… Волк поднял голову и оглядел передние лапы. Тварь? Я? Ладно, пошел на уступки невидимый некто, мы. Мясо мы сожрали. То-то же, удовлетворенно воздохнул волк и с надеждой обнюхал пустую миску. Мяса в ней действительно больше не было, но запах подтверждал, что еще недавно оно лежало здесь. Он, впрочем, и так это помнил - и все же приятно было иметь дело с чем-то более вещественным, чем воспоминание. Если бы я лишился памяти, ее заменило бы обоняние, усмехнулся некто. Болван! Все на свете пахнет, подтвердил болвану волк. Жаль, что не все пахнет так хорошо, как мясо! Он снова тронул носом миску. А твой, который варил то кислое варево, пах… … полынью, Север всегда пах полынью, даже в душных закоулках особняка Блэков, благоухал полынью, хотя с нею и не работал, да и для чего бы эта трава ему понадобилась? Не было с нею зелий, да и если бы были - этот запах давно перебили бы другие. Так что запах не был именно таким и даже не был настоящим: просто мне представлялось, будто Севера окутывает облако горечи, давней, устоявшейся, глубокой - и оттого-то и мерещился полынный дух в его волосах, на его коже, в складках мантии. Эй! Твой человек пах… … полынью, перебил он, не желая слушать, полынью, хотя должен был бы - сотней других вещей, должен был бы благоухать или вонять, как ведовские ряды на блошином рынке, где он, скорее всего, и покупал кое-какие ингредиенты… Уооооррррр! Заткнись! уррррр... …как ряды на рынке. ПАХ, КАК РЯДЫ НА РЫНКЕ. Особенно в те дни, когда делал тебе варево. … и, наверно, по сей день покупал бы их там, если бы был жив, потому что, видите ли, не так-то просто бросить дело, которым занимался столько лет, и как бы Север ни ворчал, что сыт зельеделием по горло, он продолжал бы заниматься им и теперь, если бы только… Уооооррррр! Обозлившись на болвана, волк рыкнул… но потом утих и снова уткнул нос в изодранные полотенца. С него хватит! Пусть этот болван-невидимка помучается, если хочет - он-то будет только рад. Он-то не станет переживать попусту - тем более, что они решили считать того живым. Но ведь это потому так решилось, что я больше… А я бы, перебил волк, отправился искать его туда. В те ряды. Если бы Я хотел найти. Тишина. Тишина. Тишина. Спасибо. *** "Эленор Гонт, пять лет", - так и написано на ее могиле, и Снейп на миг замирает перед камнем, узнавая и ужасаясь. Гонт? Гонт… Именно так звали девочку, что провели мимо него во сне в том злополучном коридоре, где он ждал своей очереди, да так и не дождался; именно о ней говорила старуха: «Красивая вышла бы…» Красивая? Северус наклоняется над камнем, на котором прямо под надписью выгравирован и портрет ребенка. Эленор Гонт смотрит на него ясными глазами существа, которое знает, что любимо и бессмертно. Черты ее лица неправильны, но сейчас Северус отчего-то убежден: старуха сказала верно, девочка могла бы вырасти в красавицу. О прочем он не хочет думать: он уже побывал на могиле Люпина - напрасный труд, но туда он отправился первым делом, и вновь убедился в том, что оборотня под землей нет; а потом принялся разыскивать сторожа, который, как назло, куда-то запропастился. В какой-то момент Снейпу показалось, будто тот мелькнул на соседней дорожке; Северус заторопился туда - и очутился перед этим надгробием. Теперь он медлит - вместо того, чтобы искать сторожа, стоит и думает о красавице Эленор. О прочем думать страшно. Он не знает, отчего Эленор не смогли спасти, и чувствует, что не хочет знать; чувствует, что сейчас раздастся тоненький старушечий смех: «Не нашлось хорошего зельевара, миленький, просто не нашлось хорошего зельевара!» Но смеха нет - должно быть, старуха выжидает иного, еще более удобного момента. Должно быть, она ждет его разговора со сторожем. *** - Просыпайся. Пора, - шепчет Север, и он просыпается. Рядом никого. Память просыпается минутой позже. Рядом никого, а в ванной следы побоища - волк развлекал себя как умел. Ничего страшного, сейчас он встанет и быстро наведет порядок. Ремус поспешно одевается и берется за дело. Репаро! Да, дверь в ванную стала синей - но ничего, он потом ее перекрасит. Зато она снова похожа на дверь и уже не напоминает плохо сбитый штакетник, в который ее превратили когти волка. Удивительно, что щеколда устояла. По правде говоря, он думал, что волк все-таки вышибет дверь. Интересно, почему не стал… Репаро! - и клочья полотенец собираются воедино. Увы, куска мяса оказалось недостаточно, чтобы задобрить тварь. А вернее всего, ей просто было скучно… чего ни натворишь от скуки! Репаро! - безнадежно искореженная миска снова как новенькая. Очень все-таки полезное заклинание это «репаро»… ну, что тут еще нуждается в починке? Люпин торопится. Он хочет попасть на блошиный рынок как можно раньше. *** - Помню, как не помнить, - краснощекий сторож жует губами, - как тут забудешь, коли это был последний выходной! Аккурат четыре недели назад, ага. Старый МакАлистер свое отдежурил, мне заступать - по очереди мы с ним тут... Ну, я пришел. А он-то, он что учудил! Едва вышел за ворота - как под машину и угодил... Живехонек, ага! Ну, думаю, его быстро на ноги поставят - костерост там, заклинания разные… А только у него сделалось что-то вроде припадка. Колдомедики говорили, что от испуга, да только, - тут сторож огляделся и, хотя вокруг не было никого, понизил голос, - смекаю я, что горячка у него была. Выпил он крепко - бутылку из-под «Огдена» я потом нашел. Выпил он, значит, и в сторожке заперся - утром, как я пришел, он и открывать мне не хотел. А потом ушел куда-то в дальнюю часть кладбища, мне ничего не сказал. Что? Долго от горячки лечили, ага, недели полторы… А после он еще и отпуск взял и поехал куда-то. Ну, да я не против - мы со старым Маком всегда договоримся. Надо ему - так я тут побуду, а он меня потом подменит… Вот и торчу на кладбище, почитай, с месяц - а как иначе? Надо ж, чтоб все присмотрено было… Нет, сообщать никуда не стал - что я, нелюдь, что ли? Уж простому человеку и выпить нельзя, получается! Сторож испытующе смотрит на посетителя. По лицу Снейпа ничего не прочесть, - по правде говоря, он и сам пока не знает, что чувствует. В голове у него гудит, поет и жжется то, что он никак не решается додумать: а что если МакАлистер был сильно напуган еще до того, как его сбила машина? Что, если он напился как раз от ужаса, что, если запирался от него же? Что, если в прошлую луну старый Мак - Снейп представляет себе его маленьким и рыхлым, с бледным одуловатым лицом - дрожал за этой дверью, слыша, как оборотень крушит ее, дрожал, то взывая к Мерлину, то бормоча «Репаро!», пока волк не убрался прочь; дрожал, а потом пил огневики, не пьянея, пока не прикончил бутылку. А утром вышел за ворота - и разом опьянел уже оттого, что сумел спастись, настолько опьянел, что и не заметил машины… Похоже ли это на правду? Могло ли все так сходиться с этой версией без причины? Нет ничего страшнее надежды для того, кто отвык от ее общества, и Снейп гнал от себя воспоминание о покосившемся - не случайно же покосившимся - могильном камне; об отсутствии малейших следов пребывания Люпина под этой плитой; о маленькой Эленор в том коридоре и здешнем ее надгробии, а пуще всего - воспоминания о старухе, ее ухмылке и сомнительном разрешении: «Забери кого сумеешь». Да будет мир свидетелем, он забрал бы - да только того, кто, кажется, и без его помощи уже… а он, идиот, не почесался! Аконит, всплыло у него в памяти, ликантропное зелье. Да, если Ремус вернулся, то благодаря волку. И если он предпочитает прятаться, - а о его возвращении до сих пор нигде не было ни слова, - то благодаря волку его можно будет найти. Потому что он, конечно, будет искать зельеваров - и вероятнее всего, начнет поиски с ведовских рядов. Снейп встряхнулся. Он отправится на блошиный рынок, а если не преуспеет, - вообще говоря, время упущено, да и подходящих мест слишком много, напомнил ему неуместный здравый смысл, - то он призовет на помощь навыки мистера Эрроукромби. И найдет тех, кто станет его ушами и глазами в других городах. *** Может быть, где-то еще стоит тишина, но блошиный рынок просыпается рано и уже гомонит, как птичий базар. Запахи плывут над ним такие, что ничего не стоит потерять голову и обычному человеку, но выделить в этом букете те несколько нот, что свойственны самым ценным для зельеделия веществам не так-то просто. Погоди, просит Люпин волка, не уходи далеко, ты нужен мне. Подскажи, куда идти. Тот с раздражением соглашается. *** А это уже морок, должен быть он - мне мерещится, будто за мною следят… а вернее - ищут, меня ищут… глупости! За мною никто не шел, и не думаю, что я выгляжу привлекательной добычей для шлюх или воришек, никогда не выглядел, а уж теперь и подавно, пусть даже в «Гиппогрифе» мою мантию и привели в порядок. Это морок; не меня ищут, а я ищу. Но принять меры будет нелишним. *** Он не сунулся бы в эту забегаловку, если бы не тень. Пока седоволосый стоял к нему спиной, изучая содержимое ближайшего лотка, он был лишь одним из прочих, представлялся прямо-таки образцом неприметности, и Люпин отвернулся от незнакомца, дал ему уйти; и только когда тот уже сворачивал за угол паба, Ремус краем глаза уловил это: скольжение, разворот, взмах - танец в пыли, исполненный тенью этого человека; манера движения, которую он знал так хорошо. За углом той тени не было, но был вход в паб, и Люпин, не раздумывая, нырнул туда, и там, в полутьме зачем-то свернул влево и еще раз влево - к сортиру, должно быть, мелькнуло у него в голове, и зачем меня туда понесло! - свернул - и в горло ему уперлась волшебная палочка. *** Три… четыре… пять секунд, очень долгих секунд - вот сколько понадобилось Северусу, чтобы опомниться, и все это время Ремус стоял неподвижно и молча. Будь это недруг, я бы уже давно погиб - это вялое подобие мысли было единственным, что пришло Снейпу в голову, и за этим последовало: кажется, его жизнь в моих руках. И: но в действительности я ничего не могу с ним сделать. Мне ничего не сделать. *** А глаза у него прежние. Не знаю, в себе ли он вообще и что такого произошло, чтобы он так сильно изменился, но глаза у него все такие же - черные и в то же время пугающе яркие даже посреди здешнего полумрака. *** И что теперь? Не стоять же так вечно... Снейп опустил палочку. Я знаю, чего хочу, но не вижу, как этого достичь. И можно ли вообще это получить. *** По крайней мере, я нашел его. Не знаю, что в том толку для нас обоих, но по крайней мере я знаю теперь, что он жив. И я нашел его. Нашел. Ремус слегка шевельнулся. - Интересно, - вполголоса проговорил он, - ты угрожал мне потому, что узнал меня, или потому, что не узнал? *** - Здесь не лучшее место для обсуждения подобных вопросов. Каких бы то ни было вопросов... Но если мы пройдем в общий зал… - Где достаточно шумно для любых разговоров. - Да; и где торгуют огневиски. Пиво здесь дрянь, но что покрепче можно пить. Ремус кивнул: - И я бы позавтракал.

Samira: Вот теперь я поняла, почему "Кот на крыше"!

Только сказки: Samira И этот, вероятно, не последний.:)



полная версия страницы