Форум

«Мистер Принс, или Немного о природе смелости», ГП/СС, drama, romance, R. Закончен

mummi: Название: «Мистер Принс, или Немного о природе смелости» Автор: Mummi Беты: главы 2-4 - Рыжая-бестыжая, главы 8-12 - kasmunaut Пейринг: ГП/СС Жанр: drama, romance Рейтинг: R Отказ: все принадлежит Роулинг Аннотация: 19 лет спустя после победы над Волдемортом Мундунгус Флетчер становится свидетелем необычной встречи… Комментарии: Еще немножко прописных - или очень спорных - истин для успокоения души :) Предупреждения: Слэш, возможно, ООС персонажей, авторская пунктуация Статус: закончен Посвящается Рыжей-бестыжей, автору и человеку :) Начало здесь и здесь.

Ответов - 70, стр: 1 2 3 All

ikarushka: mummi Блинн, все так 8) И жизнью он дорожил, как каждый из нас, и смерти, возможно, не искал. НО. mummi пишет: Ну вот представим, что он выжил все-таки. Приходит в себя и узнает, что Лорд сдох, Поттер жив. Т.е. и Лили отомщена, и многолетняя миссия завершилась достойно. А дальше-то что? Человек с десяток, даже больше лет живет, в основном, одной целью. И вот - он выжил, цель достигнута... Тут вопрос в том - найдет ли ли он, чем заполнить новообразовавшуюся пустоту? Человек, который годами не смог восполнить ту пустоту в сердце, которую оставила Лили?.. Понимаешь, ты - благородством души - дала ему ориентир: Поттера. А если представить, что у Снейпа такого ориентира нет? Что все, для чего ты жил - либо мертво, либо благополучно живо и в твоей поддержке не нуждается? Можно, конечно, чем-то увлечься - вышиванием, вязанием, зельеварением и тп. Но это уже не то, после всех пережитых страстей. Вобщем, фиг знает. Если б я была на месте канонного Северуса и выжила - то купила бы домик на побережье и лакала коньяк, глядя на море 8)

mummi: ikarushka пишет: А дальше-то что? Человек с десяток, даже больше лет живет, в основном, одной целью. И вот - он выжил, цель достигнута... Тут вопрос в том - найдет ли ли он, чем заполнить новообразовавшуюся пустоту? Человек, который годами не смог восполнить ту пустоту в сердце, которую оставила Лили?.. Да, это вопрос, конечно... Можно только гадать, при скудости информации, насколько огромной была эта пустота - или все-таки было что-то помимо любви к Лили, не замечаемое, не осознанное даже... Да хоть та самая привычная учительская рутина, привычный круг общения - конечно, можно фыркать и первым вставать из-за стола, когда все это есть, а вот когда ты все потерял - тут-то и начинаешь ценить. Как и к Поттеру не осознавал - не хотел осознавать - истинного отношения, пока Дамблдор не ткнул носом) Что все, для чего ты жил - либо мертво, либо благополучно живо и в твоей поддержке не нуждается? Опять вопрос - все, для чего он жил - только месть и долг перед Лили? Или появляются новые цели? Хочется верить, что появляются, что он действительно будет стремиться заполнить пустоту и найдет что-нибудь - или кого-нибудь - кто в нем нуждается. Далеко, на мой взляд, ходить не надо, Хогвартс - вот он (даже Поттер в какой-то момент понимает, что Хог для Снейпа единственный дом), и драгоценные слизеринцы. которым ох как нужна поддержка, никуда не делись) А можно и с чистого листа, тоже вполне в его характере. Но твой вариант с домиком на побережье тоже очень нравится - по крайней мере, на первое время, поправить психику и здоровье) Кстати, на дженовом фесте прекрасный фик "... ergo sum", как раз о постхогвартском Снейпе - в магловской школе! Очень рекомендую!!

Leta: Я не фаталист ни разу и профа таковым не считаю, поэтому верю, что такой человек как Снейп нашел бы себе занятие при благополучном для него исходе, т.е. останься он в живых. Ведь во многом психологическое состояние определяют обстоятельства. И то, что он столько лет жил любовью к покойной женщине, не значит, что не мог никого кроме нее полюбить, всего лишь значит, что у него не было на это шанса. Работа, ожидание Его возвращения, шпионаж, ожидание чьей-нибудь гибели, работа, постоянное чувство вины, Поттер маячит перед глазами, ненавистный Блэк оказывается невиновен, Люпина берут в школу. Снеп бы и рад выкарабкаться, да постоянно случается что-то, что снова отбрасывает его в прошлое. А он еще и склонен к самоедству и самоуничижению. В общем, голову поднять ему так и не дали. Ему вообще не стоило в Хог устраиваться, имхо, и тогда бы его жизнь сложилась бы совершенно иначе. Херр его знает, понятно ли я выразила свою точку зрения и вчем именно она заключалась, но... В общем и целом, я считаю, что если убрать лишние раздражители, то Снейп вполне способен найти себе смысл жизни и дожить до старости довольным собой и миром человеком.


mummi: Leta пишет: Я не фаталист ни разу и профа таковым не считаю, поэтому верю, что такой человек как Снейп нашел бы себе занятие при благополучном для него исходе, т.е. останься он в живых. Ведь во многом психологическое состояние определяют обстоятельства. И то, что он столько лет жил любовью к покойной женщине, не значит, что не мог никого кроме нее полюбить, всего лишь значит, что у него не было на это шанса. Работа, ожидание Его возвращения, шпионаж, ожидание чьей-нибудь гибели, работа, постоянное чувство вины Согласна! Вы прекрасно сформулировали то, что я пыталась высказать) Ему вообще не стоило в Хог устраиваться, имхо, и тогда бы его жизнь сложилась бы совершенно иначе. Только вот с этим бы поспорила - в том его состоянии "хоть в петлю" работа в Хоге была, имхо, единственной возможностью не замкнуться в себе окончательно. Как раз от самоедства школьная рутина должна была отвлекать, от чувства вины хоть отчасти избавляло сознание, что кому-то нужен. Вообще, мне кажется, это ощущение невостребованности, ненужности - при таком-то потенциале! - то, что его всю жизнь мучило, что и к ТЛ в итоге привело. И позже все эти бесконечные вопросы Дамблдору "вы мне не доверяете" - читай "я для вас что-то значу?". Чем директор умело и пользуется.

Leta: mummi пишет: работа в Хоге была, имхо, единственной возможностью не замкнуться в себе окончательно. Да, но он мог найти все то же самое в любом другом месте. В любой другой школе. Имхо, Снейп немного мазохист, раз остался жить именно там, где все вокруг пропитано не самыми приятными для него воспоминаниями. Но с другой стороны, он сам определил степень своей вины и сам себе назначил наказание. Никто его не заставлял, не было угроз, вроде: если ты не будешь работать на меня, то сидеть тебе, не пересидеть. Снейп вообще сложный человек, немного дикий и в достаточной степени отшельник. Но это не значит, что он просто не мог быть счастлив в жизни, только потому, что Роулинг так сказала. Хех, моя беда в том, что я все же слишком плохо умею выражать свои мысли Главное, чтобы эта дискуссия не затронула отношений между Снейпом и Лили, а то я разойдусь так, что фиг кто остановит

mummi: Leta пишет: Но с другой стороны, он сам определил степень своей вины и сам себе назначил наказание. Снейп вообще сложный человек, немного дикий и в достаточной степени отшельник. Но это не значит, что он просто не мог быть счастлив в жизни, только потому, что Роулинг так сказала. ППКС Не-не-не, туда я сама не полезу, во избежание))) Да и фик, слава Мерлину, не об этом)))

pani Irena: mummi, я прочитала Ваши ответы. если Вы не против, отвечу немного позднее - что-то никак аргументы не формулируются, но я их думаю.) Leta Leta пишет: Да, но он мог найти все то же самое в любом другом месте. В любой другой школе. Вряд ли в Британии много школ магии... А Хогвартс - это дом, это родное, где по крайней мере, знаешь, чего ожидать. Особо некуда ему идти-то было. В маггловскую школу? Благодаря папе Тобиасу, боюсь, к магглам его было калачом не заманить. А занятие при благополучном для него исходе само собой нашлось. Гарри жив? Жив. А значит, нужен за ним глаз да глаз. Мало ли что? Северус-то самолично гибели Волдеморта не видел... Всё это, как Вы понимаете, махровое ИМХО.)

mummi: pani Irena Конечно, не против)))

ikarushka: mummi пишет: Но твой вариант с домиком на побережье тоже очень нравится - по крайней мере, на первое время, поправить психику и здоровье) Ну вот, честно, если и представляю себе выжившего Снейпа, то таким... кхм... Мизантропом, отдалившимся от общества, опасающегося "отношений" вообще, живущего в тишине и спокойствии, наслаждающегося "простыми" вещами - природой, независимостью и тп. Хотя, со временем... Фсё может быть, даже Поттер ;) Седина в голову - бес в ребро 8) Спасибо за рекомендацию, обязательно прочту 8) У меня пока руки не доходят, я тут по RSYA шарюсь. И, кстати, поздравляю тебя с великолепными результатами! Так держать! 8)

Raelis: Ура! Продолжение, да еще и именно та часть, которую я особенно ждала. Как всегда, невероятно эмоционально, насыщенно, здорово. И очень чувственно и нежно. Могу только подписаться под словами ikarushkа по поводу каноничного снарри... Любовь, от которой щемит сердце. При всей моей симпатии к этой паре, ваш фик - один из редких примеров очень (на мой взгляд) достоверного развития отношений между этими двумя. Я тоже предпочитаю думать что у Снейпа были причины хотеть жить. В конце концов, он был молод (к тому же, судя по Дамблдору, волшебники живут достаточно долго, а значит, Снейп в свои 38 умер практически юношей). Исполнение долга помогло бы утихомирить гнетущее чувство вины (хотя сомневаюсь, что полностью) и начать все сначала. Не думаю, что он ринулся бы в отношения с кем-либо, но очень хорошо представляю себе Снейпа занимающегося наукой и получающего от этого удовольствие . А то ведь дейтсвительно, с такими способностями он, можно сказать, практически себя не реализовал. Очень обидно и несправедливо. Leta пишет: Ему вообще не стоило в Хог устраиваться, имхо, и тогда бы его жизнь сложилась бы совершенно иначе. Может быть, я не права, но мне всегда казалось, что Снейп остался в Хогвартсе, потому что у него не было выбора. Он должен был проводить достаточно много времени с Дамблдором, чтобы потом предоставить Волдеморту достоверный "компромат" (Снейп говорит в 6й книге, что предъявил Лорду информацию о директоре собранную за 16 лет нахождения рядом с ним). Это было необходимо, чтобы Лорд ему поверил. А также пост учителя в Хогвартсе был единственной возможностью выполнить желание директора и присматривать за Гарри. Вообще у меня сложилось ощущение, что сам Снейп вовсе не мечтал об учительствовании. mummi пишет: Только вот с этим бы поспорила - в том его состоянии "хоть в петлю" работа в Хоге была, имхо, единственной возможностью не замкнуться в себе окончательно. Как раз от самоедства школьная рутина должна была отвлекать, от чувства вины хоть отчасти избавляло сознание, что кому-то нужен. Согласна, и, как мне кажется, Дамблдор тоже так считал.

mummi: ikarushka Да, мизантропом-отшельником я его тоже очень хорошо представляю! Но недолго) Спасибо за поздравление, держусь)))

mummi: Raelis Я тоже очень сомневаюсь, что он когда-нибудь до конца себя простит. И думаю, что в последние годы он действовал не только из чувства вины или долга, не вынужденно расплачиваясь за грехи, а просто потому, что уже не мог по-другому) мне всегда казалось, что Снейп остался в Хогвартсе, потому что у него не было выбора. Потом - да, уже не было. Выбор он уже сделал в кабинете Дамблдора, а ведь спокойно мог бы отказаться. Но вот не смог)

fairodis: mummi Такой чудесный,потрясающий фик! Но так давно не было продолжения...

Julia: Верные читатели - ждем и надеемся.

mummi: fairodis Julia Обязательно будет, и довольно скоро!

Rainbow: mummi Очень ждем продолжения!

Пухоспинка: Обязательно будет, и довольно скоро! Ура! :)

pani Irena: Дорогая mummi, как же страшно я соскучилась по Вашим Северусу и Гарри... Написать Вам в приват так и не собралась из-за реальских завалов на работе и т.д. Надеюсь ещё всё же написать и спросить. Но очень надеюсь прочесть в скором времени продолжение и, может, там найду ответы на незаданные в привате вопросы... Вот из-за таких, как Вы, люди и становятся снарриманами.))))

mummi: pani Irena Спасибо) И я по ним соскучилась, и расставаться жалко) Надеюсь, все покажется достоверным) Rainbow Пухоспинка Прошу прощения за то, что пришлось ждать так долго, и спасибо за терпение!

mummi: Глава 11 Конечно, я молчу слишком долго. Непозволительно долго – и для врача, и для профессора. Наверное, ты решил, что я попросту не расслышал вопроса. Но сдерживаешься, не торопишь. Даже легилименцией воспользоваться не пытаешься – или усовершенствовал ее настолько, что проникновение практически неощутимо. Если так – браво, до сих пор это удавалось только Дамблдору и Темному лорду. Впрочем, в моем случае ни тот, ни другой не пытались скрыть свои попытки. Для Лорда бесцеремонное проникновение в чужой разум было одним из любимейших удовольствий, он пользовался заклинанием как сектумсемпрой – безжалостно взрезая слои, калеча и раздирая в лохмотья незначащее, чтобы добраться до единственно важного. Легилименция Дамблдора проникала в сознание как световой луч, ярчайшей вспышкой освещавший потаенные мысли и желания, безжалостно разоблачавший твоих собственных демонов… А легилименция Гарри, моего Гарри – в последний месяц ему хватало одного-единственного взгляда – была как дуновение прохладного ветра, осторожно высвобождавшее важную информацию, а несущественное разлеталось словно пылинки, оседая в закоулках сознания и пряча то, что ни он, ни я до поры до времени видеть не хотели. Он мог и по-дамблдоровски, именно этому способу я его и учил; не сомневаюсь, сумел бы и по-волдемортовски, но предпочитал – так, осторожно и нежно. Любовно, как я однажды, не скрываясь, подумал – и он, не скрываясь, прочел это и улыбнулся, взяв мою руку и поцеловав запястье. Я не совсем понял, за что он благодарит, если этот жест был благодарностью – в последний месяц я уже ничего от него не скрывал, не ставил никаких блоков. В конечном счете это и спасло мне жизнь. … – Знаешь, я иногда жалею, что ты не такой бессердечный гад, каким я тебя считал. Можно не спрашивать, о чем это он, и даже глаза открывать не обязательно – я и так знаю, что он нахмурился и складка между бровями прорезалась глубже, так что Гарри теперь напоминает мое отражение, только не такое бледное. Впрочем, в зеркало я давно не смотрелся, да и без того знаю, что выгляжу отвратительно – наверное, даже инфери смотрелся бы живее. И чувствую себя в последние недели примерно так же, как выгляжу, только моральные терзания здесь совершенно ни при чем, и это ему тоже прекрасно известно. – Не преувеличивай степень моего альтруизма, – ворчу я, но не пытаюсь отстраниться, когда он, подтянув одеяло повыше, так, что шерстинки щекочут мне подбородок, быстро проводит по лбу и щеке кончиками пальцев. Я мысленно повторяю его жест и вздрагиваю, почти осязаемо ощутив под пальцами влажный липкий холод. Вспоминается детская сказка о принцессе, взявшей в постель лягушонка, и брезгливо наморщенные мамины губы – да, Север, ей пришлось это перетерпеть, чтобы в конце концов заполучить в мужья королевича. Я кивал, не глядя ей в глаза, мне тоже было противно – противно и жалко лягушонка, которого взяли в постель даже не из жалости – из-за выгоды. А вот Поттеру – нет, не противно, хотя у его несчастной окоченевшей лягушки нет никаких шансов превратиться в принца. Удивительно, но он сумел убедить себя и, кажется, даже меня, что ему нужна именно лягушка. Когда он растирает мои ледяные руки, дышит на них и наконец, отчаявшись согреть, сует их к себе подмышку, тепло, которое он пытается отдать, минуя кожу, просачивается прямо в сердце, застревает там жарким угольком, и в такие минуты я боюсь дышать, чтобы не выдохнуть, не растерять этот жар. Он чувствует такие мгновения, и в следующую секунду я все-таки выдыхаю – прямо в горячую, влажную глубину его рта, отдавая тепло и жадно вдыхая новое. Это длится и длится, и наступает миг, когда череда наших вдохов и выдохов подчиняется уже иному ритму, а моим дрожащим пальцам позволено и согреваться, и согревать, дана иная, новая, жаркая свобода. Мысли тоже отпущены на свободу, минуя наш бессмысленный шепот. … Так, Северус, да… Господи, только сейчас… Только рядом с ним… Только когда это знание не выплеснуть иначе, как в бессвязных возгласах, я понимаю, насколько был до него несвободен. Как, заковав себя в броню вины и стыда, отказал себе в праве жить и быть счастливым, видя в этом даже некое мужество, а ведь это… … здесь, Гарри, здесь… … запретил себе привязанности, упивался всеобщей неприязнью, искренне считал окружающих сборищем идиотов – конечно, к чему искать расположения идиотов? – и стискивал зубы, глядя, как эти идиоты… как этот не в меру самоуверенный идиот улыбается… позволяет себе улыбаться, влюбляться, геройствовать… в то время как ты позволяешь себе жить только памятью и местью, а ведь это… … да… ох, я… мне так… … а ведь это трусость. То, что полтора десятка лет я считал мужеством, было трусостью, то, в чем видел искупление грехов – просто страхом, что опять оттолкнут, не поймут, не услышат… Проще оттолкнуть самому, запереть себя в клетке высокомерия и мстительного злоязычия и метаться внутри, убедив себя, что выбираться не к кому, никто не ждет снаружи… И не видеть, в упор не замечать того, кто стоял совсем близко и мог бы стать родным… …еще чуть-чуть… …а стал больше чем родным. Пришел и разрушил клетку парой случайных – неслучайных – взглядов и жестов и выпустил меня в огромное небо, в котором только одна звезда, яркая и горячая. Одна, а больше мне и не нужно для света, чтобы летать и жить. Оказывается, это так просто и нестрашно – жить и не бояться, ничего, даже смерти. А он знал это с самого начала, и все мои зельедельческие и прочие премудрости, то, в чем я мнил свое превосходство – ничто перед этим простым знанием. Жить. Согревать того, кто рядом, пока он еще рядом, раскрываться для ответного щедрого тепла. Только мне не нужно никого другого рядом. Лишь его, только с ним… а значит, когда он уйдет и солнце померкнет уже навсегда, и все закончится… … …но пока оно горит и пульсирует, жаркое, задыхающееся, упругое, трепещущее в моих потеплевших ладонях, и мне не остается ничего другого, как раскрыться ему навстречу и выпустить свой свет, разжечь собственный дрожащий светильник, который ему – я знаю – тоже кажется солнцем. Но это солнце светит только для одного, и это мое простое знание, темноватое и ущербное, но другого уже не усвоить. Я не Дамблдор, чтобы сиять для ближних и дальних, никого не согревая, и тем более не Поттер, чьего щедрого тепла хватает на всех. Лягушка может любить только свою принцессу… … вместе… Вместе. Мы взрываемся вместе, опаляя друг друга, и плавимся в жарких лучах, истекая и хватая губами капли, и вместе гаснем. Он приходит в себя первым и торопливо кутает меня в одеяло – так укрывают дотлевающие угли, сберегая жар. Шерстинки колют влажную кожу, и можно попытаться сделать вид, что морщусь я из-за этого, а не от резкой боли – сердце саднит, будто его прошили шершавой иглой. Впрочем, кого я обманываю? Поттер изучил мою мимику лучше потайных хогвартских ходов и морщится так же выразительно, осторожно приложив теплую ладонь к моей груди чуть ниже левого соска, словно пытаясь успокоить болезненные толчки. Хорошо хоть виноватым не выглядит – мы оба знаем, что причина не в любовном безумии. Зелье, черт бы его побрал, которое я вынужден ежевечерне пить уже две недели на случай, если Лорду возжелается избавиться от меня немедленно. А я должен выжить, прожить еще хотя бы сутки после того, как он меня убьет – надеюсь, мне хватит этого времени, чтобы передать дневному Поттеру последнее поручение Дамблдора, а Лонгботтом и компания успеют разделаться с Нагайной. Затем я уничтожу то, что останется от ее хозяина, и сожгу труп, чтобы не осквернял землю, в которой лежат мои любимые. А потом можно и самому успокоиться. – Северус, перестань сейчас же, – я виновато улыбаюсь, но это не спасает от чувствительного щипка, правда, ладонь он не убирает. – Так еще больше разболится. Чем хоронить себя заживо, лучше попробуй сварить менее ядовитую гадость. И, может, все-таки не стоит травить себя каждый вечер? Я давно не ощущаю его гнева. Он ведь не вызывал тебя сегодня, я не ошибся?.. Давай на всякий случай посмотрю еще?.. Я молча качаю головой и отворачиваюсь. Не хочу. Не хочу снова вспоминать, как помертвело и исказилось его лицо, когда две недели назад он нащупал в моем сознании отпечатки мыслей и эмоций Лорда. Не представляю, как это у него вышло, он и сам не мог внятно объяснить – с разумом Лорда у ночного Поттера не могло быть никакой связи, а вот с образом, отпечатавшимся в моем мозгу – каким-то непостижимым образом установилась… Помню, как он, запинаясь, пытался пересказать, что почувствовал, и я, раздраженно прервав его – Мерлин, даже будучи сновидением, мальчишка умудрился вляпаться в какую-то пакость! – сам применил легилименцию и увидел… нет, скорее ощутил. Cмазанные, зыбкие, словно тени на мутном стекле, полные холодной злобы, угрозы и вязкого страха мыслеобразы удивили и несколько позабавили – вот как, меня опасаются потому, что я слишком безупречен для хорошего слуги! Но было и другое опасение, неясное, но таящее иную угрозу – угрозу и обещание уничтожить. И последний образ, отчетливее и ярче остальных – оскаленная пасть Нагайны, и Поттер дернулся и судорожно вздохнул, не понимая, чему я улыбаюсь. Как же ты не понимаешь, Гарри, меня опасаются настолько, что не рискнут связываться лично. А Нагайна – это не Авада, это… преодолимо. Он машинально кивнул, но в ту ночь мне пришлось дольше и изобретательнее обычного доказывать, что мы оба еще живы. А днем я впервые за последние месяцы разжег огонь под котлом и сварил зелье, единственный наблюдаемый эффект от которого пока заключается в том, что у Поттера стало больше поводов сочувственно морщиться и укутывать меня одеялом. Менее ядовитое зелье, увы, еще и менее эффективно. А высокая концентрация в крови необходима для того, чтобы оно начало действовать, едва я воспользуюсь запускающим процесс невербальным заклятием – по счастью, взмахивать палочкой не потребуется, так, еле заметный жест. Мы вместе наблюдали, как это будет выглядеть – я капнул отмеренную в нужной пропорции дозу снадобья в чашку, опустил туда трансфигурированного из чайной ложки тритона, чуть шевельнул палочкой – и через пять минут земноводное безжизненно всплыло на поверхность, растопырив лапки. Вот так же мертво и я распластаюсь перед Лордом. Остановка дыхания, сердцебиения, всех процессов жизнедеятельности – никакой Энервейт не оживит. Полная иллюзия смерти, которая, будем надеяться, вполне убедит параноика в том, что я больше не представляю опасности. «Иллюзия?..» – Поттер недоверчиво покосился на остекленевшие глазки тритончика, – и тут земноводное моргнуло и зашевелилось, сначала вяло, затем живее. Через полминуты тритон бодро пополз из чашки, и мальчишка облегченно заулыбался – эксперимент прошел на ура, с воображением дело у него обстояло неплохо и, конечно, он уже представлял, как я, придя в себя, аппарирую в безопасное место и, наложив повязку, угощаюсь припасенными заранее заживляющими зельями. Я не стал говорить о том, что чудесное воскрешение – далеко не все. Что убить меня могут прямо здесь, в Хогвартсе, аппарировать я тогда не смогу и, если тело останется лежать на виду, умру уже безо всяких иллюзий. Что, придя в себя, буду слишком слаб от потери крови даже для того, чтобы достать из кармана нужную склянку, не говоря уж об аппарации. Что, валяясь в коме, рискую опоздать и не успею передать дневному Поттеру информацию… Десятки случайностей, которые можно предвидеть, но не предотвратить – так какой смысл их обсуждать? Мы и не обсуждали. Мы вообще мало что обсуждали в эти последние недели – с нас достаточно было взглядов, жестов, прикосновений. Поцелуев, быстрых и неспешных, умиротворяющих и дразнящих. Признаний на кончиках пальцев – их следы стали нашими точками и тире, нашей розовеющей на бледной коже азбукой Морзе: ты жив, я жив, мы живы. Потом – переплетение, слияние, сияние. И после – колыбельные покачивания в неловких и слишком тесных объятьях, и мне не было стыдно, что он укачивает меня как ребенка, а он с тихой улыбкой засыпал, не разжимая рук, и тогда уже я покачивал его и думал, что на излете удостоился подарка, которого не заслужил. При всем том мы, конечно, ссорились. Однажды – как раз во время так раздражавших меня экскурсов в прошлое, когда он попытался постфактум примирить меня и Блэка, одновременно и обвиняя нас обоих, и оправдывая, – я не сдержался. Не сдержался настолько, что опомнился, только когда, прервав ледяную уничтожающую тираду, чтобы набрать воздуха, поймал его ошеломленный взгляд – он словно привидение увидел. А секунду спустя дошло: он увидел меня прежнего – ненавидящего весь мир, привычно готового к ответной ненависти, расчетливо упреждающего удар, метящего в самое уязвимое… Эгоистичного ублюдка, который, как я думал, нашими совместными усилиями остался в прошлом – а он даже не слишком далеко ушел. Я закрыл рот, глядя в потрясенное поттеровское лицо. Попытался что-то сказать и понял – надо уходить, совсем. Я умею только разрушать, и всей его любви не хватит, чтобы… В следующую секунду меня притиснули к стене, почти пришпилили, как мотылька, обожгли яростным взглядом: – Опять пытаешься сбежать? Нет уж, не уйдешь, не пущу, не позволю… – Да кто ты такой, чтобы… – я проглотил остаток фразы и мысленно застонал – Мерлин, этого он мне точно… Но Поттер будто ждал чего-то подобного и жарко выдохнул, подавшись еще ближе: – Я? Так, ничего особенного… Мальчишка, которого ты за что-то любишь. Который опять вломился куда не следует, и ты готов в порошок его растереть – как тогда, на окклюменции, да? Думаешь, я сейчас испугался тебя, как раньше? Испугался, это верно – что ты наговоришь гадостей, а потом опомнишься и свалишь, и черта с два я тебя еще увижу с твоей дурацкой гордостью. Ведь не вернулся бы, правда? И что бы я тогда делал? А ты – что бы ты тогда делал, Северус?.. На этот раз я не ответил – не потому, что сдержался, просто не смог ничего выговорить. Он препарировал меня, как флоббер-червя, заглянул в самое нутро – и не испугался, не убежал, не отпустил. Я был нужен ему любой – и именно поэтому я поклялся тогда, что больше не подпущу к нему прежнего Снейпа. Хоть и понимал, что клятва заведомо невыполнима. … – Ты что, заснул? – я чувствую, как, приподнявшись, он осторожно поворачивает к себе мою голову, взяв в ладони. – Если еще не спишь, открой глаза, чтобы я смог… Морщась, я неохотно разлепляю веки – вот ведь, теперь не отвяжется – и тут же понимаю, что сеанс легилименции на неопределенное время откладывается. Омерзительно знакомое жжение в левом запястье. Однако… В замке, должно быть, случилось нечто экстраординарное, если Кэрроу решились меня разбудить. Только бы не Выручай-комната. Только бы никто не попался. Но метка вновь начинает пульсировать – будто под кожей щелкают маггловской зажигалкой – и из ритмичного жжения складывается короткое и злорадное «Я поймала Поттера». Ай да Алекто. Жаль, что Лорд упразднил орден Мерлина – я бы, пожалуй, настоял на вручении. Вот и все. Мы молча переглядываемся – чтобы понять, что произошло, легилименция не нужна. Каким бы Поттер ни был безрассудным, он не рискнул бы появиться в замке до тех пор, пока не уничтожит все хоркруксы – все, кроме Нагайны. Значит, пришло время для последнего поручения Дамблдора. Значит… – Видишь, все-таки зря ты пил эту гадость, – молодец, он очень спокоен, только пальцы все гладят и гладят одеяло. – Ты успеешь поговорить с ним… со мной до того, как придется идти к Волдеморту. А потом тебе совсем не обязательно подставляться. Затаишься, выждешь и ударишь. Только, ради Мерлина, будь осторожен. Ты же не сможешь ударить со спины. Полезешь напролом, как тогда к Пушку или в Хижину… Ты… я ведь тебя знаю… такой же безрассудный дурак, как все гриффиндорцы… – задыхающийся всхлип – воздух в легких кончился, и самообладание тоже закончилось. Дрожащие губы и беспомощный страх в глазах, ставших почти черными – не за себя страх, за меня. Как все гриффиндорцы. Хорошая вышла бы эпитафия, короткая и емкая – правда, Блэк? Одушевленный сумрак в правом углу согласно кивает. Напишешь ее потом на надгробии, если оно будет, Люпин? Серая тень в левом странно улыбается. Это еще что? Не вздумай умирать, идиот, твоему волчонку еще долго нужен будет кормилец. Как все гриффиндорцы. Я носил бы эту надпись вместо ордена Мерлина, которого в любом случае не будет, – если бы в самом деле ее заслуживал. Знаешь, Нюниус, а ты ведь ее, пожалуй, заслужил – и надпись, и эпитафию, – Блэк как никогда убедителен. – Мускулами ты, правда, так и не обзавелся, да и последние мозги растерял, раз лезешь на рожон в лучших гриффиндорских традициях. Не знаю другого такого придурка, кто бы так мало ценил собственную жизнь. Кроме нас с тобой, Бродяга, – поправляет Люпин с той же странной мягкой улыбкой, – и вот его, – он кивает на дрожащий в моих объятиях взъерошенный комок. Не за себя дрожащий, за меня. Как все гриффиндорцы – не за себя. – Никакой я не гриффиндорец, – тихо говорю я в черную макушку, чувствуя его влажное дыхание под левым соском. – Я хитрый, изворотливый, дорожащий жизнью слизеринец, как все слизеринцы, готовый на что угодно, лишь бы выжить. – Врешь ты все, – кажется, он улыбнулся. – Не имею такой привычки. Конечно, я выживу, даже не сомневайся – хотя бы ради того, чтобы отравлять существование новым поколениям идиотов, не знающих, что получится, если смешать сок асфоделей с настойкой полыни. – Ага, – теперь он точно улыбается и даже поднимает голову – глаза блестят, и узкая полоска радужки – как пронизанная солнцем листва в Запретном лесу. – Будешь отравлять. А однажды какой-нибудь из этих идиотов тоже разглядит, что на самом деле кроется за твоим ехидством, и тогда… – Нет. – Кажется, я слишком сильно его стиснул, но он не охает, только зелень глаз темнеет. – Нет, Гарри. Никто больше. Темная зелень, пронизанная закатным солнцем. Пульсация под моими ладонями, горячие сухие губы, разомкнувшиеся для меня в последний раз. Потом я проснулся. А дальше ты знаешь – благодаря героическому, но весьма несвоевременному вмешательству Минервы очень скоро выяснилось, что травил себя я все-таки не зря. Взмах палочкой вышел именно таким, как нужно – вялым и нерешительным, и тварь презрительно усмехнулась – даже умирал я трусом. Дальше, несмотря на быструю потерю чувствительности, было очень больно – больнее, чем я себе представлял. Намного мучительнее, чем боль, что я ощутил, услышав от Лорда о Старшей палочке – значит, и это Дамблдор не счел нужным сообщить… Но потрясение и ярость вытекли вместе с первыми толчками крови, хлещущей из раны, – слишком уж обильно, надо будет сразу же двойную дозу кроветворного и повязку… Черт с ним, пока гораздо важнее было то, что Поттер затаился где-то совсем рядом – даже сквозь накатывающие багряным прибоем волны боли и дурноты я ощущал его присутствие так же ясно, как совсем недавно в замке. Ну же, мальчик, давай… – я выговаривал это, как мне казалось, очень отчетливо. Только не вздумай… не вздумай спасать – время идет, не успею, а потом ищи тебя… По счастью, он и не пытался. Склонился наконец надо мной – потрясенный, непонимающий… и ненавидящий, по-прежнему ненавидящий. Цвета стремительно тускнели, и в обморочной полуяви я почти не видел его лица, не различал черт. Только ошеломленно распахнувшиеся глаза, огромные зрачки и узкая полоска радужки – совсем как у моего Гарри час назад. Если бы этот Гарри так же владел легилименцией… Но ни сил, ни времени проверять это уже не было. Поэтому я просто отдал тебе все, что когда-то увидел твой ночной двойник. Успел. И поэтому позволил себе… попрощаться. Ты уже знаешь, с кем я на самом деле прощался. Черты расплываются, темная зелень выцветает, и я уже не различаю выражения глаз. Так легко представить, что там нет ненависти. Так легко… Вот и все, Гарри, вот и все. Мой мальчик. Мой любимый. Потом ты подумаешь, что это Лили… что это из-за Лили… если еще успеешь… Прощай.

mummi: Глава 12 … кроветворное… вроде был еще флакон… рука затекла, черт… … и палочка… надо повязку… Непослушные пальцы нашаривают скользкое дерево, и после третьего взмаха горло наконец охватывает тугая повязка. Еще пара опустевших флаконов откатывается к стене – почти беззвучно, сознание словно окутано ватой. Но отвратительный сладковатый вкус кроветворного приводит в чувство не хуже Энервейта. Можно сесть… попробовать сесть, прислушаться к нарастающей пульсации под бинтами, – обезболивающее я прихватить, разумеется, не догадался, – и поздравить себя с возвращением к жизни. Правда, смысла в этой жизни осталось на пару заклятий. Но о невещественных материях я еще успею подумать, если выживу. Сейчас нужно попытаться понять, куда я, собственно вернулся – за стенами хижины удивительно тихо. Когда начался штурм замка, даже сюда доносились вопли великанов, хриплый рык оборотней и топот кентавров. Теперь все стихло. Значит… Что гадать – причина может быть только одна. Замок взят, и здесь ты уже ничем не поможешь. Так что дыши… просто дыши, вот так, вдох-выдох, если сейчас тебя вытошнит сладкой дрянью, что с таким трудом протолкнул сквозь искалеченное горло, других зелий взять неоткуда. Но в сознании вспыхивают непрошеные яркие картины, гораздо более отчетливые, чем плывущие перед глазами бурые пятна – кровь уже почти впиталась в щелястые доски. Стены Большого зала – поверх копоти и проломов струятся зеленые с серебром слизеринские знамена. Рассевшиеся на возвышении Кэрроу, Яксли, Макнейр, а в центре, в резном дамблдоровском кресле – победитель и повелитель, безгубый рот змеится в торжествующей усмешке, и из палочки, которой он поигрывает, кажется, еще струится дымок последней Авады – зеленый, как глаза последней жертвы. А напротив – жмущаяся друг к другу горстка оставшихся в живых защитников замка. К горлу подкатывает так, что приходится зажать рот ладонью. Почему там дети? Минерва должна была сообразить, увести, уберечь как можно больше… Хотя да, конечно… Сухой смешок царапает гортань. Разве члены Дамблдоровой армии – кажется, в последний месяц в нее вступили все, кроме младшекурсников и слизеринцев – ушли бы из Хогвартса? Малолетние герои, черт бы их… Лонгботтом, Криви, Патил – никто не оставил бы замок… только мне вот пришлось… А теперь они стоят там, цепляясь друг за друга, приготовившись к самому страшному, взгляды потухшие, но не покорные – и не догадываются, что безгубую тварь с миром живых уже ничего не связывает – ни древние артефакты, ни Нагайна, ни человеческая душа. Хотя змею, возможно, не успели умертвить – ну что ж, на две Авады подряд сил у меня, пожалуй, хватит. Значит… Значит, надо подняться... нет, не попробовать, а встать, вот так, и не цепляйся за стены. Можно наколдовать посох, но сначала лучше выпить Оборотное, похвалив себя за предусмотрительность. Одышливый полноватый старик, опирающийся на палку, – далеко не такое подозрительное зрелище, как ковыляющий Снейп, особенно если всем уже известно о блистательной победе господина над зарвавшимся слугой. Надеюсь, в Хогсмиде не станут слишком уж приглядываться к чужаку – но выбора все равно нет, самое безопасное – проникнуть в замок через «Сладкое королевство», тем более что я сам запечатывал этот проход в начале года. А Дезиллюминационные чары применю уже в Хогвартсе – для них тоже требуются силы, которые лучше поберечь для Авады. Впрочем, умертвив Нагайну, чары я, разумеется, сниму, и собственный облик к тому времени должен вернуться – пусть Лорд видит, кто его убивает. И остальные пусть смотрят – а я напоследок полюбуюсь на лица Кэрроу. А дальше… ну что ж, дальше – как все гриффиндорцы. Валяй, кивай самому себе, продумывай десятки раз просчитанные действия. Все равно не выкинуть, не вытравить другие мысли и другие картины, особенно ту, что наверняка увижу в Большом зале сразу как войду. Неподвижная фигура, распростертая на возвышении или медленно вращающаяся в воздухе – Лорд любит эффектные сцены. Остановившийся взгляд сквозь грязные стекла нелепых очков. Взлохмаченные волосы, которые мне уже не пригладить. Дыши, дыши. Нож еще не раз провернется в ране, которую не заживить никакому зелью. Но эту рану никто не увидит. Надеюсь, у Дамблдора хватит такта – если он знает, что это такое – не обмолвиться при новом директоре, что я «все-таки привязался к мальчику». А бледность на похоронах – если доживу до его похорон – спишут на последствия яда. После, после. Сейчас – стереть пятна там, где хватался за стены. Уничтожить пустые флаконы. Очистить мантию, замотать горло наспех наколдованным платком, спрятав под ним повязку. И аппарировать, успев услышать далекое, но явственное эхо чьих-то шагов по подземному ходу. Неужели Лорд решил подстраховаться и послал кого-нибудь проверить, насколько качественно я умерщвлен? Что ж… ход из «Сладкого королевства» ненамного длиннее. Успею. Раннее утро, удивительно ясное. И не по-хогсмидски тихое. Впрочем, хорошо, что в деревне пустынно – наверное, все попрятались по домам, даже ставни закрыты – аппарировал я как шестикурсник-недоучка, удержавшись на ногах только благодаря посоху. Зато почти к самым дверям – конечно, тоже закрытым. Быстро палочку, отпирающее заклятье… О, черт… – Сэр, а чего это вы?.. – дементоры бы взяли этого запыхавшегося крепыша – ко всему, он еще и несся по улице с такой скоростью, что чуть не сшиб. Придется обездвижить резвуна. Но пока я, кряхтя, поворачиваюсь, готовясь применить заклятие, парень успевает выпалить дюжину фраз – и уже на третьей я едва не роняю палочку. – Вы, верно, в «Три метлы» собрались, сэр, да, видать, дом перепутали – тоже нездешний?.. Так рано еще для сливочного пива, а вот вечером будет не протолкнуться! Это сейчас народ в Хогвартсе празднует, хотя и горюет, конечно – страсть сколько погибло… Но вечером – святое дело, как победу не отметить! Так что подходите, сэр, прямиком к открытию, чтобы и вам местечко досталось… – К-какую победу?.. Парень явно принял мое карканье за последствия возлияний – сочувственно хмыкнув, он подхватывает меня под локоть: – Э, папаша, да вас и ноги еле держат… Пойдемте-ка, вот тут, за углом, наша бакалея – мы и зельями приторговываем, то есть дядя, а я у него месяц как в помощниках. Найду для вас какую-никакую настойку. Хорошо вы, видать, приняли, если и Битву проспали, и радость такую – мальчишку, ну, Поттера, все убитым считали, а парень каким-то чудом выжил! Да вы садитесь, садитесь… Живехонек, говорю, оказался, и сам эту тварь прикончил! – Прикончил?.. – ноги и впрямь не держат, и собственный шепот слышен как сквозь вату. Должно быть, я так и не пришел в себя и валяюсь сейчас в хижине, галлюцинируя от потери крови. Но едкая горечь дешевого похмельного зелья – в безденежной юности я сам такое варил, три сикля пинта – возвращает к невероятной реальности, не вмещающейся в мозг, как в громкий голос моего самаритянина не вмещается восторженная радость: – Прикончил, умертвил, укокошил – в общем, сдох Волдеморт – видите, говорю и не страшно, уже не страшно! И Упивающихся почти всех похватали – дракклово отродье, столько народу в замке успели положить и изувечить! Затем меня в лавку и отправили – зелья нужны, срочно, все что есть полезного… Да, вот еще – главный Упиванец, убийца Дамблдора – ну, он и до этого, говорят, был отвратным типом, не знаю, я у него не учился – так вот, этот гад оказался совсем не предателем, а… Да что я рассказываю, сами посмотрите! – торопливо укладывая склянки в саквояж, он выуживает из кармана сложенный вчетверо «Пророк». – Экстренный выпуск, только-только с совой!.. Глядите, вот он, Поттер – хотя его-то кто ж не знает! – а девчонка рядом, говорят, его девушка. Красотка что надо, правда? И храбрая, раз не побоялась вернуться, а что хмурая такая – слышал, брата у нее убили. Поттер-то с нее прямо глаз не сводит, должно, месяц-другой – и поженятся… Он продолжает рассказывать, возбужденно выпаливая фразы, – про какого-то смелого парнишку, убившего Нагайну, про план Дамблдора, про количество жертв, – и я пытаюсь вслушиваться, но шумные возгласы почти не задевают сознания. Слишком быстро мое спланированное с таким тщанием путешествие оказалось бессмысленным. Слишком ярко бликует майское солнце на сгибах «Пророка». Слишком длинна статья со скорбным заголовком, – пытаюсь и не могу заставить себя вчитаться. Слишком ясен и прям измученный, но счастливый взгляд воскресшего из мертвых – мельком в объектив и снова на нее, на ту, чье рыжеволосое сияние, хоть и притушенное скорбью, слепит глаза даже с дрянной газетной колдографии. Убористый шрифт теряет четкость, краски меркнут… Нет, Северус, здесь этого делать не стоит. Хорошо, что камин совсем рядом. Что-то неразборчиво прокаркав, – надеюсь, парень сочтет это благодарностью, – я зачерпываю горсть дымолетного порошка и наконец оказываюсь там, куда почти не рассчитывал когда-нибудь попасть. Последним усилием заблокировав камин, мешком валюсь в кресло – но сознания, как ни странно, не теряю. Даже в мыслях я редко называл эту убогую халупу домом, а здесь, оказывается, может быть так хорошо… Тишина, полутьма, и никто не тычет в списки погибших. Полулежа, пытаюсь сфокусировать взгляд на грязной лампочке, и невероятная реальность потихоньку оседает в сознании – как облачка потревоженной пыли на шаткий столик у кресла, рисуя перед мысленным взором новые призрачные картины. Вот Лорд – мертв, уродливая сломанная кукла в каморке без окон, чтобы даже солнечный луч не осквернился прикосновением к нежити. Вот другие тела – в другом, светлом покое, прикрытые факультетскими флагами. Лица размыты – очень милосердно со стороны воображения, не хочу, не могу сейчас узнавать погибших... Вот выжившие, суетящиеся в Большом зале – тоже не различаю лиц… Но одно вижу отчетливо. Такое повзрослевшее, такое спокойное. Столь спокойным своего Гарри я почти не видел, в слишком плотно сжатых губах, в складке между бровей всегда таилось напряжение. А этот Поттер очень спокоен, даже, пожалуй, чересчур – подозрительно смахивает на нервное истощение. Ничего, главное, выжил – не хочется сейчас вдумываться, каким образом, примем это как данность, будем просто тихо любоваться чудом. Остальные тоже любуются – шумно, радостно, хлопая по плечу, поминутно стискивая в объятиях. Он встряхивает головой, отросшая челка падает на лоб… а отводит ее тонкая девичья рука. Еще робким, но уже привычным жестом. И в зеленых глазах сквозь усталое спокойствие пробивается другое – так хорошо знакомое мне золотистое сияние. Все справедливо. Он спас свой мир и завоевал средоточие этого мира. И некто в черном, угрюмой тенью притулившийся в углу, совершенно его не интересует – ни его, ни остальных. Нет, будем справедливы. Он подошел бы – может быть, не сразу, после Макгонагалл, после Люпина. Дня через два навестил бы в больничном крыле, куда меня непременно упрячет непреклонная Помфри. Посидел бы рядом, глядя в сторону, поставил на тумбочку флакон с серебристой субстанцией: «Вот, сэр, это ваше». А когда Помфри, ворча, стала бы выпроваживать посетителей, в глазах, все оттенки выражения которых я научился считывать даже сквозь веки, мелькнуло бы облегчение – наконец можно уйти от этого чужого, непонятного и по-прежнему неприятного человека, которому слишком многим теперь обязан. Оставить тягостное прошлое за дверью и сбежать вниз, выбежать к озеру, где рыжее солнышко, сняв чулки, мочит в прохладной воде нежные розовые ступни. Конечно, потом он начнет отдавать собственный долг, как его понимает, – искренне и добросовестно. Выступит в суде, настоит на вручении ордена. Будут приглашения на семейные праздники, редкие визиты, открытки к Рождеству. А мне придется принимать, стиснув зубы, но не подавая вида, – кивать, пожимать руку, надписывать его детям карточки из шоколадных лягушек, благодарить мисс Уизли – ах, нет, конечно же, миссис Поттер – за чудесный яблочный пирог. И медленно сходить с ума, проклиная день, когда решил вернуться, потому что такую дневную реальность невозможно, немыслимо сочетать с ночной. Потому что, глядя в глаза дневному Поттеру в безумной надежде поймать хотя бы отблеск предназначенного только мне света, к которому так привык в другой реальности, увижу лишь вежливое дружелюбие – самое большее, на что вообще могу когда-нибудь рассчитывать. А позже, обнимая его ночного двойника, не смогу избавиться от мысли, что один-единственный взмах палочки – и они могли бы стать для меня единым целым. Точнее, два взмаха палочкой – синхронно, глаза в глаза. Но даже в полуобморочной яви невозможно вообразить, чтобы дневной Поттер когда-нибудь осознанно решился бы на подобное. Или хотя бы снизошел до связи. Хотя нет, это как раз можно представить – если у ночного Поттера ничто не вызвало отвращения, то и в дневном дремлют те же склонности. Но я не собираюсь будить физическое влечение, не надеясь увидеть за ним большее. Будем честны – мне не нужны… отношения, стыдливая тайная связь как попытка благодарности. Я не хочу быть лишь частью его мира, после того как слишком долго был средоточием. Не хочу милосердных объедков от чужого пирога. Не хочу, черт возьми, разрушать – нет, даже не чужую жизнь – свою собственную. И кое-чью еще. Он ведь ждет. Лежит без сна, глядя в потолок и растравляя себя всякими ужасами. Так легко это вообразить – и перед глазами уже не призрачные, а невероятно живые картины. Живые, как его улыбка, горячие, как руки, которыми он притянет меня к себе для первого быстрого нетерпеливого поцелуя – и охнет, увидев повязку с проступившими бурыми пятнами, и запретит рассказывать, чтобы поберег горло – прочтет все сам, осторожно взяв лицо в ладони, как сегодня ночью. Побледнеет, молча вытянется рядом, и новый тихий поцелуй будет нашим прощанием с теми, кого мы не смогли уберечь. Всего лишь сновидение, да. Для кого-то – только ночной морок, фантом, существующий лишь в воображении, знающая свое скромное место ночная реальность. Для меня – единственная настоящая реальность, единственный человек, рядом с которым я по-настоящему жив и собственные демоны кажутся нестрашными. Единственный, который любит не за подлинные или мнимые заслуги… который вообще любит. И я не только его – себя бы предал, отказавшись от него ради призрачной надежды. Значит… Значит, я не вернусь. Суховатая сердечность Макгонагалл, протянутая ладонь Люпина, хмурое уважение Уизли, – образы вспыхивают, подразнив напоследок, и гаснут. На мгновение, заслонив книжные полки и отсыревшие обои, перед глазами встает последняя картина, ярчайшая и подробнейшая из всех, – знакомые до мельчайшей трещинки в кладке стены, башни, крыши с позеленевшей черепицей. Место, которое я никогда не называл домом, ни в мыслях, ни вслух, но другого дома у меня не было и не будет. Дыши, дыши. Это только стены, только камни, где ты свернулся клубком, как еж, и пятнадцать лет зализывал рану. Та рана наконец закрылась, и что с того, что твои колючки так срослись с камнями, что отдираются с кровью, что с того, что каждую ступеньку знаешь наощупь и помнишь название каждой книги в библиотеке и цвет каждого флакона в лаборатории. «Врешь ты все», – я почти слышу, как он скажет это сегодня ночью. Что ж, ты и сейчас прав – но, сам посуди, что я должен был выбрать? Это все-таки не предательство, камням не больно, они даже не вспомнят. А в моей власти – помнить, прохладу подземелий, темень Запретного леса, тишину в больничном крыле, шум Большого зала. И лица помнить, нарисованные и живые, – хорошо, что не вчитался сегодня в ту статью, смогу представлять себе всех уцелевшими. Будем вспоминать их вместе, – для моего Гарри я тоже его единственная реальность, так что все справедливо, – мертвых и живых, вместе, и не станем гадать, кто теперь лишь восковая фигура в паноптикуме. Мы живы, и они всегда будут живы для нас. Что-то ты не вовремя расфилософствовался, Северус. Если решился – действуй, или ждешь, пока в дом явятся авроры или, не дай Мерлин, Рита Скитер? Снейпа выжившего и почему-то пожелавшего сбежать будут искать гораздо дольше и упорнее, чем исчезнувшего невесть куда мертвеца. Значит, останусь мертвецом и, повинуясь зову магловской крови, сойду в их унылый ад с электрокаминами, ломающимися лифтами и искусственными елками. Впрочем, там может быть даже забавно. Особенно если не забыть захватить с собой состряпанный как-то ради развлечения – не слишком тщательно, но ни один магл не различит подделку – диплом Норвичского университета о том, что некий Чарльз Принс «удостоен права на ведение профессиональной деятельности…» и проч. Потребуют рекомендации – применю Конфудус. Заодно и попрактикуюсь. Так, что еще?.. Трансфигурировать мантию во что-нибудь унылое и добропорядочное – темно-серый плащ с высоким воротником сойдет. Тощую пачку фунтов – удачно, что так и не удосужился обменять на галлеоны – в карман, на первое время хватит. Конверт с завещанием – на видное место, я написал его еще в январе. Надеюсь, вина Поттеру понравятся и книги пригодятся. Ласково провожу ладонью по темным корешкам, задержавшись на одном. Бабушкин «Целебник». Рецепты из него я нараспев повторял, едва научившись читать, и терпкие пряные названия трав и минералов были волшебной музыкой, заглушавшей вечные родительские ссоры. Да, здесь я, пожалуй, и оставлю записку. Приятных снов, Гарри. Сейчас ты измучен, опустошен, но счастлив. Но когда-нибудь победная эйфория схлынет, и сможешь ли ты тогда сам справиться с пустотой и чувством потери – кто знает… Кто знает, с кем ты встретишься потом в собственных снах. Кто знает, чем станет для тебя другая реальность… Хотя, скорее всего, ты так и не откроешь «Целебник», подарив его Слизнорту или Помфри. Или, обнаружив пергамент, пожмешь плечами, решив, что это закладка. Кто знает… Кажется, перед сошествием в ад полагалось оставить надежду?.. Что ж, так я и поступлю. Оставлю себе надежду. Я вспоминал эту не слишком удачную шутку и год, и два, и пять лет спустя, и с каждым годом она казалась все менее смешной. И когда я окончательно уверился, что Данте не стоило толковать буквально, Джоан – когда эта достойная во всех отношениях дама не в духе, мы общаемся письменно – оставила мне лаконичную записку. И вот я здесь. И вопреки всему пытаюсь поверить. Собственно, уже почти поверил. Но проверить… Знаешь ли ты, что нас ждет в случае неудачи? Я рискнул бы применить заклятие, если б был убежден, что тебе известно о его природе. Оно ведь очень простое, как все старинные заклинания. Хорошего дня, вот и все – невербально, разумеется. И, кроме синхронного взмаха палочками, от магов требуется не так уж много – всего лишь созвучие желаний, абсолютное совпадение намерений. И если мой ночной двойник рассказал тебе и о заклятии, и о последствиях хотя бы ничтожного несовпадения, значит… значит, он действительно смог увидеть в тебе моего Гарри, моего бесстрашного мальчика, который – мне ведь не показалось! – нет-нет да и выглядывал из-за лощеной маски безупречного мистера Эванса. Если же твой Северус ничего тебе не сказал… Нет, конечно, расскажи я сейчас, ты согласишься, бесстрашно поднимешь на меня заблестевшие глаза, – они совсем не изменились, та же темная зелень, пронизанная закатным солнцем, – и решительно вскинешь палочку. Но не из любви ко мне и желания соединиться со своим ночным двойником, а из-за дурацкого стремления что-то доказать самому себе. Прости, но тогда я сразу же уйду. Кроме нас с тобой и ночных двойников есть еще Джеймс, Лили и Альбус Северус, и мне не хотелось бы оставлять их без отца, который впал в детство и перепутал смелость с безрассудством. Впрочем, это проверить как раз нетрудно. Я поднимаюсь – кажется, чем-то напомнив тебе твоего Северуса – и выговариваю негромко и отчетливо, как когда-то на зельеварении: – Пожалуй, в вашем случае миссис Дурсль переоценила мои скромные возможности. Сожалею, но вам, мистер Эванс, я ничем помочь не смогу. Придется вам поискать себе другого врача. Мерлин побери, мальчик, ты и впрямь стал первоклассным аврором – то, что, закончив тираду, я невольно задержал дыхание, я и сам толком не осознал. А ты заметил – и впервые не пытаешься спрятать улыбку, такую светлую, такую прежнюю, что щемит сердце, и бесстрастное выражение лица сохранить уже не получается. Думаешь, поймал меня на эту улыбку, как щуку на блесну?.. Но тут ты тоже встаешь и выговариваешь такое, что уже не до сравнений, сердце бьется так, будто я хлебнул своей экспериментальной отравы, и я понимаю – мой ночной двойник рассказал тебе абсолютно все. Потому что ты произносишь: – Мистер Принс, другого врача отыскать нетрудно. Только вот сомневаюсь, найдется ли у него подходящее лекарство. Но раз вы так уверены, – простите, я хотел сказать, не уверены, – настаивать не буду. Просто пожелайте мне перед уходом хорошего дня, ладно? Можно про себя, я не обижусь. И достаешь палочку. *** …Вот. Поднялся он, значит… ну оба они, короче, того… встали. Да не пьян я, еще подлей, стручок ты эль… эльфийский! И себе плесни, не убудет с твоего хозяина. Поднялся, говорю, и выдает: – Мистер, другого врача найти – что великану пернуть, плевое дело! Так что валите на все четыре стороны, мне вы без надобности! Только, это… скажите че-нить перед уходом. Типа хорошего дня, идет? И палочку достал. Ну да, и я чуть со стула не рухнул – точно, думаю, крыша у нашего героя съехала. Еще смертоубийство того и гляди устроит – больно уж глаза блестят, и улыбка такая широкая-широкая, как у этих, которые в эффекте… в аффекте… короче, вот-вот сбрендят. Но профессор ничего, не струсил. Р-раз – и тоже палочка в руке – из рукава он ее вытащил, что ли? Тряхнул этак головой, тоже улыбнулся – уголками губ, совсем чуток, но твоего хозяина так и качнуло навстречу – и говорит: – А что, денек сегодня и впрямь не баран чихнул! Неплохой! Так чего ж не пожелать хорошему дня хорошему человеку! Готовы? И на Гарри уставился так, что я вчуже перепугался – вот где смертоубийство, думаю, испепелит ведь своими углями, насквозь прожжет. А твой хозяин тоже глаза распахнул, широко-широко, как улыбался до этого – только уж без улыбки. Серьезные оба стали и молчат. А потом разом взмахнули палочками – и… Вот тут мне по-настоящему жутко стало. Нет, с ними-то ничего, стоят себе, только побледнели малость и не шевелятся, как фигурки на магловских фотках. А со мной что-то неладное началось. Мерлиновы яйца, думаю, что ж за Оборотное мне тот гад подсунул? Какой же он туда дряни насовал, если средь бела дня такое мерещится – будто не двое передо мной застыли, а четверо! А вторая-то пара… Вылитый Снейп, каким сюда заявлялся, и длинные патлы, и мантия, и надменная рожа, ну точь-в-точь покойник! – и твой хозяин, наш Гарри, молоденький такой, точно семикурсник из Хогвартса на пасхальные каникулы приехал! На призраков не похожи – непрозрачные, но и на живых тоже не больно-то, оба словно из белого тумана сгустились. Улыбнулись друг другу, шагнули вперед, к своим двойникам – и как не было, будто туман от ветра развеялся! Точно, думаю, примерещилось. Проморгался, гляжу на нашу парочку и понимаю – я-то в порядке, а эти явно не в себе. Профессор покачнулся, будто огневиски успел насосаться, а Гарри – самого шатает, как пьяного – рванулся к нему и обнял. Крепко. Как выжившие после Битвы обнимались. А после и того чуднее – усадил на стул и руки его холеные принялся растирать и гладить. И шепчет: – Такие же холодные… Как лягушка. Профессор не ответил, улыбнулся только, да так, что ажно сердце зашлось – как мой мальчонка, когда я ему первую палочку покупал. Словно впервые в жизни собственными руками чудо сотворил, и поверить боится, и счастлив. Джек-то мой до сих пор в Азкабане… да… Ладно. Улыбнулся, значит, руку осторожно так протянул и вихры твоему хозяину пригладил. Сказал бы – как ребенку, только не отцовская это ласка была, совсем не отцовская. Я прям засмущался, отвернулся даже – ну да, и о чарах своих забыл. Только этим двоим что есть я, что нет – без разницы, плевать им было на окружающих, хоть бы весь Саутворк посмотреть сбежался. Ну а потом они того… аппарировали. И я засобирался, чего, думаю, сидеть, галлеон не высижу. Только о деньгах подумал, смотрю, а под профессорским стулом блестит что-то, да так приманчиво! Я и счастлив, и поверить боюсь – ну прям как Снейп минуту назад. Нет, гляжу, и впрямь – часы! Вот они, полюбуйся – родненькие мои, славненькие! Считай, пара месяцев сытного житья в кармане. Вот ведь хитрюга, сразу, поди, раскусил, кто я есть, ну и оставил подарочек – чтоб, значит, не болтал лишнего. Не от доброты же душевной, в самом-то деле! А я что, я и молчу. Только тебе, а остальным – ни-ни! Ну а Салли и Джон из Дырявого котла не в счет – свои люди, не проболтаются, да и кто пьянчужкам поверит, коли что. Только недолго этот секрет тайной останется. Чует сердце, скоро в «Пророке» увидим кой-чего интересненького. Как вейловская кровь сказывается, как оборотня в себе не спрячешь, так и счастье промеж двумя надолго не утаишь. Так что плесни еще чуток, выпьем за них, за их счастье, чтоб цвело и горело. Чтоб жилось им легко и радостно, а уж где – неважно. Потому что любовь – в нашем ли мире, в магловском – она и есть настоящее чудо. Единственное настоящее чудо.

netttle: Мумми, спасибо за это снарри! Так трогательно, светло и чудесно. Потому что любовь – в нашем ли мире, в магловском – она и есть настоящее чудо, да? Как ты вытянула такой запутанный сюжет - ты просто молодец!

mummi: netttle Это так))) Обещала немного прописных истин - вот и... ))) Таки вытянула) Спасибо, что хватило терпения распутать!

xelen: Отличное окончание, и - что для меня самое важное - счастливое для всех пар (я их три насчитала). И счастье настолько чистое, что это даже Мундугус заметил :) mummi, спасибо большое за такой душевный и трогательный фик! Эмоции не могу передать словами, окончание удивительно точно легло на внутренние какие-то переживания (вот буквально с утра вспоминала об этом фике), поэтому с чувствами никак не могу справиться. Спасибо!

Wilwarin: mummi я прочитала... Какое чудо, ох! Спасибо за него просто преогромное! Ты волшебница, ты знаешь?

Marta: mummi Спасибо. Чудо дающее не надежду на счастье, а спокойную уверенность в нем. От фика осталось ощущение как от одной звезды вияющей в ясном небе, дарующей теплый свет. *засмущалась* Еще раз спрасибо.

fairodis: mummi,вот это окончание! Чудесная история,особенно главы,написанные от лица Снейпа! Ваш фик хочется перечитывать и перечитывать. Радуйте почаще поклонников Вашего таланта!

Venom_VR: mummi Поздравляю с окончанием работы над фиком.

kasmunaut: mummi Поздравляю с прибытием в пункт назначения и с разрешением виртуознао закрученной интриги!

Harry: mummi Можно, я пока только одно скажу? ЖАААААЛЬ!!! что это чудо закончилось. Это было невероятно! Ушла перечитывать все разом и потом искать адекватные слова благодарности. И поздравляю с блестящим окончанием!



полная версия страницы