Форум
Седьмой круг, драма, боевик, макси. NC-17. мультипейринг. новое от 2 июля
http: Название: Седьмой круг Автор: http Бета: Menthol_Blond Пейринг: ЛМ/СС, ДМ/СС, АД/?, МФ/ДМ Рейтинг: R Жанр: драма, боевик Дисклеймер: Ну, вы знаете Саммари: Седьмой канон глазами той стороны. Их война, победа и поражение. приквел к "После Седьмой" ( http://hp-fiction.fastbb.ru/?1-20-1320-00001564-000-10001-0 http://hp-fiction.fastbb.ru/?1-2-0-00000942-000-0-0-1198457638 http://hp-fiction.fastbb.ru/?1-2-0-00000967-000-0-0 ) Начало здесь: http://hp-fiction.fastbb.ru/?1-2-0-00001116-000-10001-0
Ответов - 41, стр:
1 2 All
http: Поднял рейтинг - в основном впрок, в свете предстоящего вскоре.
http: Драко Мамины письма из дому звучат все спокойнее. Она сообщает, что большая часть гостей покинула Малфой-мэнор. Белла теперь большую часть времени проводит у себя, она занята блэковским домом, медленно выздоравливающим Руди; к тому же у нее тысяча обязанностей в организации; она появляется и в Грингготсе и в Министерстве. Все как-то забыли, что Белл не только воительница – отец готовил ее, как старшую, к управлению наследием семьи, да и у Лорда до ареста она выполняла далеко не только боевые функции, была причастна и к финансам и к штабной работе. Теперь, когда бойцов хватает, Белла занята более важными делами. Лорд всерьез прочит ее в Уизенгамот. Яксли и Ранкорн дни и ночи проводят в Министерстве, изо всех сил пытаясь не позволить масштабным проверкам и чисткам в аппарате прервать рутинное функционирование департаментов. Штурмовики вернулись на Базы, в Ставке остаются лишь дежурные из личной охраны Лорда, и те, кто вызван на полигон Мэнора для тренировок. В полигонах, впрочем, теперь тоже нет недостатка, все тренировочные площадки аврората к услугам людей Лорда, и Долохов, Роул, Сельвин, старший Эйвери, командиры обеих Баз пропадают там, гоняя не только своих, но и служащих аврората. Милорд почти не бывает в Ставке, в его комнатах лишь Петтигрю, его личный слуга, обязанности которого почти полностью ограничиваются уходом за Нагини. Подвалы практически пусты – мама не уточняет, но Драко понимает, о чем речь. Большинство врагов Лорда содержатся вполне официально в Азкабане или в подвалах аврората, гораздо лучше, чем старинные подземелья малфоевского замка, оборудованных для интенсивных допросов. В Мэноре – лишь наиболее важные пленники. Об отце мама пишет мало и очень осторожно. Папа лучше себя чувствует, он, наконец, позволил позвать колдомедика и, кажется, выполняет предписания – из этого «кажется» Драко должен понять, что отец по-прежнему не позволяет маме хоть как-то заняться его азкабанскими травмами, даже узнать, в чем они состоят. В грифятнике новый помет, и это большое облегчение – теперь отец, по крайней мере, бывает на воздухе. Это практически все. От самого отца – короткие безличные приписки. Знакомый с детства тонкий и разборчивый почерк. Сдержанные похвалы по поводу оценок – учится Драко блестяще, на фоне полного раздрая в школе его глубокая погруженность в учебу приносит ему одни «выше ожидаемого». Сведения из жизни нового поколения гиппогрифов, там два серых мальчика и снова одна белая девочка, которую Люциус предназначает для сына – вероятно, она будет окончательно объезжена как раз к выпуску. Ни слова о том, как происходит начальная объездка молодняка, и Драко знает, почему. Это практически невозможно делать без палочки, малыши еще не могут выдержать наездника, их необходимо контролировать с земли. Драко, разумеется, не задает вопросов. Больше тем нет. Формальный поклон декану, пожелание удачи, чек на пару десятков галлеонов. Вместо наличности. Это значит, что выйти из дому, чтобы дойти до банка, ни мама, ни отец по-прежнему не имеют права. Жизнь Драко в Хогвартсе неожиданно оказывается куда более размеренной, чем можно было ожидать. Он очень много учится – тем более, что и на зельеварении, и на ЗОТИ теперь можно узнать намного больше нужного и полезного, чем в прошлые годы. Слагхорн с удовольствием задает студентам такие зелья, которые раньше разрешалось готовить только лицензированным зельеварам, и только по заказу аврората. Драко ставит котел под веритасерум – процесс длится месяц, но это его не смущает, потратить время для него сейчас важнее, чем сэкономить его. Веритасерум это важно, веритасерум – это правда, это информация; а ценить информацию его научили. Он не забрасывает и целительных заклятий и зелий, к которым с презрением относятся многие его одноклассники. Возможность исцелить это тоже власть, ничем не менее существенная, чем возможность повредить. Он даже заходит в лазарет к Поппи Помфри, и та, хоть и косится недоверчиво на юношу из семьи высокопоставленных сторонников Лорда, не отказывается от его услуг. При новой системе взысканий, сменившей соревнование факультетов, Помфри не справляется с потоком пострадавших, а благородные гриффиндорцы, толпами забегающие подбодрить наказанных друзей, вовсе не жаждут являться по расписанию и проводить часы, вливая по капле зелья в рот тому, кому не повезло сегодня. Драко лечит с холодным любопытством экспериментатора, не пытаясь ни задеть подопечного, ни усугубить его физические страдания, ни, тем более, облегчить нравственные. Ему интересен результат – методы, вариации зелий, возможности человеческого организма. Благодарность его тоже не интересует. Другие слизеринцы в восторге от возможности взять реванш за прошлые обиды – на занятиях у Кэрроу круциатусы отрабатывают на провинившихся, как правило, разумеется, с других факультетов. Драко в это время со скучающим видом сидит в стороне, в сто двадцать пятый раз накладывая на подопытную крысу поочередно сглазы близорукости, дальнозоркости и глаукомы, детально прорабатывая каждую тонкость, различающую близкие по сути эффекты. Даже на маггловедении, которое он в этом году решил посещать – только ради того, чтобы поменьше показываться на уроках у старых преподавателей, нанятых еще Дамби – оказывается довольно интересно. Он узнает о магглах то, о чем не подозревал раньше. Магглы, оказывается, давно уже не верят в полезность сожжения ведьм, зато верят в странную штуку под названием СПИД, и организовав такой диагноз – всего лишь чуть изменив состав крови и податливость к разным болячкам – вы можете гарантировать остракизм практически любому лицу. Магглы научились закладывать информацию в странные счетные ящички – компьютеры – и тем сделали знания настолько сложными и непроверяемыми со стороны, что видимость объективного факта можно теперь придать чему угодно. Они верят в жизнь на других звездах, а многие и в то, что эта жизнь контролирует их собственную. Увидев в небе мага на метле, они бросаются в больницу, крича, что допились до белой горячки, ибо точно знают, что такого не может быть, зато, наколдовав в небе несложную иллюзию в виде стометрового облака с ножкой, вы могли бы обезлюдить целое графство. Все это очень занятно. Он рад, что он больше не староста – ловить по углам провинившихся грифферов с целью отправить их чистить котлы или мыть полы в прихожей – тоже нововведение этого года – было бы невыразимой скукой в сравнении с тем, что он уже испытал в ставке Лорда. Он рад, что в замке нет Поттера – глупое детское соперничество больше его не прельщает. Поттером займется Лорд. Иногда Драко кажется, что он попросту в Хогвартсе не целиком – большая часть его души осталась где-то. Где-то в детстве, оборвавшемся позапрошлым январем, или в родовом Мэноре, где медленный голос Лорда руководил каждым его движением, или… где-то там, где он был в состоянии чувствовать не только досаду, любопытство, стыд или боль, но и тысячу других эмоций. По выходным Драко неизменно оказывается в Хогсмиде. Он привычно заказывает бокал-другой вина у мадам Паддифут – несмотря на смехотворный антураж, следующий традициям сезонных праздников, выбор напитков там неожиданно недурен – иногда угощает Пэнси, выполняя рутинные функции жениха и кавалера. Но чаще сидит один, смакуя напиток – так, как будто беседуя с бокалом столетнего благородного вина, когда-то просиживал время от времени вечера перед камином отец. Отец, о котором он очень не хочет думать. Он роется в книжках и покупает деликатесы. Захватывает бутылку огневиски, к которой вряд ли прикоснется – в традициях факультета, что совершеннолетние пополняют запасы спиртного в тайниках, которыми пользуются все желающие, но Драко предпочитает держать бутылку-другую хорошего вина лично для себя. В Хогсмиде он часто натыкается на Маркуса Флинта. У того всегда есть предлоги – то зашел навестить младшего кузена, то именно в Хогсмиде у Дервиша и Бэнгса можно купить какие-то там разиллюзионные шары высокого разрешения по дисконтной цене. Так или иначе, Драко знает, что бывший капитан слизеринской квиддичной команды оказывается в окрестностях школы из-за него. Тот изо всех сил пытается его развлечь. Рассказать что-то смешное, раскрутить на откровенность, чуть ли не мелочь какую-то подарить, как девчонке. Драко и сам хотел бы, чтобы общение как минимум не прерывалось – Марк ему чем-то симпатичен, да и внимание приятно. Проблема в том, что для того, чтобы заинтересовать беседой молодого Малфоя, нужно сейчас нечто большее, чем истории об очередном отловленном мугродье, обосравшемся при задержании, или героические повествования об осаде пары землянок в лесу, из которых пытались отстреливаться кухонными заклятиями и потоками холодной воды. Да и самому Флинту, кажется, после отчаянных диверсий и тщательно разработанных операций по ликвидации хорошо охраняемых лиц, слегка неуютно в роли чуть ли не аврорской ищейки. Будни боевки сейчас героизмом не блещут. Драко смеется истории про лестранжевского боггарта – и, кажется, это единственное, что случилось интересного за последнее время. Флинт по временам видит всех центральных деятелей движения. Он охраняет Яксли с министром, когда те посещают до конца еще не усмиренные Ливерпуль и Глазго – тамошнее мугродье попыталось организовать сопротивление и даже арестовало в какой-то момент нового начальника аврората. Он постоянно оказывается в операциях под руководством Беллатрикс или Долохова. Со стремительно набирающим влияние Тимом Эйвери он вообще по старой памяти на «ты». Он регулярно оказывается в Ставке во время редких появлений Лорда. Но расспрашивать его бесполезно, он в упор не замечает главного – кто с кем, как на кого посмотрел, с кем больше других говорит Повелитель, короче говоря, всего того, из чего складывается политическая расстановка сил в организации, а значит, теперь и в стране. Так что разговоры выходят вялые. С Флинтом нельзя говорить ни о чем, из того небогатого набора тем, которые сейчас действительно интересуют Малфоя. В зельях и целительстве тот не понимает, политикой не интересуется, разведение охотничьих псов и гиппогрифов – занятие, интерес к которому у Драко не отбили даже последние события – ему тоже не слишком близко. Драко очень хочется спросить об отце, но никак не находятся подходящие слова. Продолжает ли Лорд демонстративно не замечать его, задевает ли снова? Хм. Остальные вопросы еще хуже. Помимо вялых встреч с Флинтом есть еще встречи в самой школе. Встречи, о которых Драко старается не думать все остальное время. У него что-то многовато стало предметов, о которых он старается не думать. Долохов Вот именно сейчас, когда победа, фактически, уже состоялась, когда надо было брать страну под контроль, Лорд вдруг переложил практически всю текучку на соратников. Он днями не появлялся в Ставке, а то и вообще в стране, возвращаясь, запирался в кабинете, изучал какие-то древние фолианты и пергаменты. Часто вызывал к себе Снейпа и других ученых, и крайне редко – политиков и штурмовиков. Боевка Тони работала как часы, проводились зачистки, давились последние очаги сопротивления. Все было как-то слишком легко. Тони практически не терял людей – Орден отбивался крайне вяло, после неубедительной попытки Кингсли с несколькими аврорами подкрепить сопротивление гоблинов в Грингготсе серьезных столкновений практически не было. Рейды больше напоминали охоту на мелкого и трусливого зверя; послав пару-тройку залпов, противник рассыпался, аппарировал прочь. Известные сторонники Дамблдора прятались; Долохов всерьез опасался диверсий, особенно после сентябрьского шухера в Министерстве, устроенного людьми Поттера. Чуть ли не партизанской войны ждал. Но те, кажется, предпочитали отсиживаться по дырам. Подпольное колдорадио абстрактно призывало к сопротивлению – но, в отсутствие центров управления, в отсутствие тактических решений, которые могли бы распространяться через то самое радио, никакое сопротивление просто не находило точки сборки. Выливалось в бессильные акты протеста, заканчивавшиеся лишь новыми арестами. Яксли беспокоился по поводу этого самого радио больше, чем по поводу всех остальных министерских дел вместе взятых, а Беллатрикс ухмыльнулась как-то на его страхи, и заявила: - Радость моя, если бы Кингсли с Люпином не вещали на этой волне, я бы тебя самого попросила в эфир выйти. К чему они призывают – надеяться на мальчишку Поттера? Вот и замечательно, меньше о диверсиях будут думать. Защищать магглов? Еще лучше, у аврората, надеюсь, еще не заржавели средства обнаружения колдовства в неразрешенных зонах. Об арестах и гибели своих? Да об этом надо во всех газетах трубить. Мы и трубим, собственно. Она поджала губы. Газеты ходили по струнке, ничем при этом не напоминая скучный скримжеровский официоз. Царила полная свобода слова – можно было писать о чем угодно и что угодно; прославлять мудрость министерства ни от кого не требовалось. Домыслы и расследования из жизни Темного Лорда даже поощрялись. Цензурная комиссия при министерстве была уничтожена. В газеты вернулось веселое и пестрое многоголосье. Прессинг осуществлялся на личном уровне – главные редактора, несколько ведущих журналистов. И как-то так само собой понималось, что о коррупции в департаменте финансов – сколько угодно, а о злоупотреблениях – конечно, они были, злоупотребления, - в комиссиях по проверке чистоты крови ни в коем случае. Что о способности Темного Лорда одновременно быть в десяти местах и о его мистических связях с темнейшими восточными сектами на здоровье, а о школьных годах, которым существовало немало живых свидетелей – не рекомендуется. Что об арестах неблагонадежных и даже о нарушениях законности в аврорате (впрочем, не с избранием в министры Пикнесса начавшихся, наследие прошлого режима, в одночасье неискоренимое, что ты будешь делать…) – смелость вполне умеренная, зато о единственной удачной диверсии в министерстве – смертельный риск. - Повелитель будет недоволен. Контрпропаганда…, Яксли, фактически оказавшийся главой правительства при марионетке Пикнессе, замялся. - Беллатрикс права, такую контрпропаганду можно только приветствовать, - отрезал Тим Эйвери, которого Долохов с каждым днем ценил все больше – у того оказался талант разбираться в лабиринтах аврорской бюрократии и пристраивать тамошних зажравшихся лопухов к делу, - они помогают нам выявлять потенциальных противников и деморализуют сочувствующих, не предлагая им никакой схемы конкретных действий. Решили частоту не глушить, а участников вещания прессовать для виду, чтобы не засиживались. У Тони отчаянно не хватало командиров – и в организацию, и в аврорат потоком хлынули новобранцы, а почти половина аврорской верхушки находилась сейчас не в своих кабинетах, а на допросах в подвалах Министерства. На руках у него вместо компактной боевки, гибко привлекавшей к операциям менее обученные, но вполне сыгранные отряды цивилов, оказалась чуть ли не целая армия. С отделом снабжения, с пузатыми штабными аврорами, больше приученными к перекладыванию бумажек, чем к разработке боевых операций, с запутанным документооборотом и неочевидной структурой подчинения. Долохов мучительно разбирался в полицейской рутине, матеря бюрократию на чем свет стоит, а в настоящие дела предпочитал отправлять своих парней, лишь для вида переодев их в красные плащи и придав, для законности, одного-двух осмысленных из настоящих краснопузых. Лорд, выслушав доклад об этих проблемах, практически отмахнулся. - Антонин, тебе нет никакой необходимости выполнять полицейские функции, - заявил он, - судьба войны решается не отловом недовольных. Недовольные есть всегда, их нужно давить или покупать. Готовь людей к штурму Хогвартса. Зачем нужно штурмовать Хогвартс, в котором директорствовал член организации, и любого учителя можно было снять или назначить в минуту, Долохов решительно не понял, но послушно начал поднимать макет – сложный, секретных переходов в Замке хватало - и потихоньку разводить позиции; возобновил тренировки. Это все опять было – хреново пророчество и хренов Поттер. В постоянное отсутствие Повелителя, да еще в ситуации крайней занятости, когда практически все решения, связанные с боевыми операциями, Долохову впервые пришлось принимать самому, почти без согласований с Лордом, комедия с Люциусом Малфоем практически выскочила у него из головы. Лорду было решительно не до Малфоев, у Повелителя и до важного-то руки не доходили, и Тони с большим удовольствием оставил Люциуса в покое. Перестал подходить в зале совещаний, прикрывая от косых взглядов – да и взглядов не было, сплетня забылась и не до того было всем. Старался лишний раз не смущать своим вниманием. Похоже, что малфоевская проблема рассасывалась сама собой. Тони только в какой-то момент обратил внимание, что Люциус, кажется, несколько воспрял духом – по крайней мере, в движениях его появилась прежняя энергия и в глазах – хоть и неуверенный, но блеск. Малфой даже позволил себе подать голос на совещании – в отсутствие Лорда, когда в очередной раз обсуждались проблемы отлова подозрительных. - Я не вполне понимаю, почему вы непременно хотите решить проблему военными методами, Белла, Антонин, - задумчиво сказал он, побарабанив пальцами по столу, - В стране после чистки авроратов полно безработных с полицейской подготовкой. И, хорошо зная господ Яксли и Амбридж, я позволю себе предположить, что далеко не все они являются фанатичными сторонниками Ордена Феникса. Стоит назначить за головы наших друзей из Ордена награду, и от желающих прочесывать леса и следить за их домами отбою не станет. А чтобы дело не выглядело уж слишком опасным, заодно можно объявить награду и за поимку магглорожденных. Охота на наших противников в две недели станет массовой профессией. Воцарилось молчание. Долохову никогда в жизни не пришло бы в голову ничего похожего; зато это было чертовски похоже на то, как решал задачи Том. Ну, раньше. До. – Тони так и не смог сформулировать для себя, до чего. До того, как уверился в Пророчестве. До развоплощения. До того, как стал… не совсем собой. - Яксли это не понравится, - первым протянул Тим Эйвери, - но идея – блеск. Тем более, тем, кого отсеяли не по делу, надо дать хоть какую-то лазейку реабилитироваться. Мы ж их как крыс в угол загнали. Ты гений, Люц, как всегда. Помимо Долохова Тимоти Эйвери был вторым человеком в верхушке организации, кто ни разу не позволил себе ни смеха, ни бестактного взгляда в сторону Люциуса. Даже когда насмешки исходили от самого Лорда, Тим только молчал, глядя в стол. - Ты не больше не решаешь стратегические вопросы, Люциус, - отрезала Беллатрикс, - ты… - Зато ты решаешь, - перебил Тони, взглянув на боевую подругу исподлобья, - На мой взгляд, так вопрос вполне в твоей компетенции. Будем Шефа звать, или примем решение самостоятельно? Лорд в последнее время на любые попытки обратиться к нему по поводу рутинных управленческих дел или конфликтов в организации, вообще на попытки отвлечь его от того, что, видимо, было сейчас главным, реагировал с таким нескрываемым раздражением, что лишний раз этого испытывать на себе никому не хотелось. Белле, чуть не в слезы бросавшейся от немилостивого взгляда Повелителя, в особенности. - Я попытаюсь согласовать это с Министерством и с Грингготсом, - не слишком охотно согласилась Белла. - Люц…, - Тимоти помялся, - а давай пока не будем особо рекламировать, что это твоя идея. Потом уже, если Повелитель одобрит. - Разумеется, - Люциус поднял голову, - Иначе каждый, чье согласие понадобится, пальцем не пошевельнет, пока лично не получит «добро» от Повелителя. А время дорого. Не так ли, Белла? Инициатива должна исходить от тебя. - Завтра же займусь, - кивнула миссис Блэк-Лестранж. Тим с Люциусом обменялись понимающими взглядами, и Долохову показалось, что что-то они еще такое имели в виду. Что-то, чего остальные не уловили. - Фернир Милорда просьбами об отпуске замучает, - хмыкнул он, - как раз по нему и по его волкам дело. - Совсем хорошо, - спокойно подтвердил Тим, - Волкам и карты в руки, а делать им у нас до самого штурма все равно нечего. Пьют, балдеют и на арестованных зарятся почем зря. В парке вот гадят. И все-таки… как-то все было слишком просто. Слишком мало было потерь, слишком удачно проходили рейды, слишком быстро ложились под новую власть чиновники, аврорат и газеты. На удивление мало давал о себе знать еще недавно казавшийся таким сильным противник. Слишком четко работала боевка и быстро разворачивались пропагандисты. Все происходило как бы само собой. Слишком легко – почти всегда добровольно, по первому же вызову - являлись на проверки люди, прекрасно знавшие, что могут не вернуться или вернуться без палочки. И главное – как-то легко, легкомысленно почти, принимались в отсутствие Лорда решения. Терки и конфликты были, куда же без них, была игра самолюбий, были интриги – но перед ними лежала, ложилась под них почти без сопротивления, целая страна, и простора пока что хватало практически всем. Тони, привыкшему думать, что Организация живет и дышит только волей, харизмой и гением Повелителя, было от всего этого как-то не по себе. После совещания Долохов ткнулся было в кабинет Лорда, в надежде узнать, когда тот появится в Ставке – была у него пара дел, которые следовало бы обсудить лично с Повелителем. Однако же Петтигрю, как всегда, ничего не знал. - Ждите, - сказал гриффиндорский коротышка, - Хозяин мне не докладывает. Возможно, он появится утром. Нагини мирно ужинала в углу какой-то дичью. Долохов вздохнул. По всему выходило, что принимать решения опять придется самому. Сразу несколько ребят из боевки просились кто в отпуска, кто в отставку – наступало время брать в собственные руки дела фамильных поместий, восстанавливать заброшенные дома. За два года войны и скримжеровских чисток многие оказались старшими в своих семьях, и теперь, когда организация больше не была вне закона, разумеется, хотели вернуться домой. Судьбы потомков чистокровных родов Лорд всегда решал сам – кому воевать, кому продолжать семейное дело, кому идти в политику. Но и мурыжить ребят, чьи семьи настойчиво требовали внимания, было предельно некорректно. Тони сообщил эльфу, что ночует в Ставке, потребовал ужин в свою комнату, и вышел прогуляться. Под ногами шуршали сухие осенние листья, деревья стояли уже наполовину голые, конюшенный эльф в зеленой попоне выгуливал по дорожке крупного темно-серого гиппогрифа. Тони подманил животное поближе. Поклонился – выездка выездкой, а чужаку в отсутствие хозяина стоило быть вежливым. Медленно, давая рассмотреть, протянул руку, почесал чувствительное местечко под клювом, отстранился – гигантская птица потянулась за рукой, пригнула шею. Долохов обнял гиппогрифа за шею, подтянулся и вспрыгнул тому на спину, прямо так, без седла. Похлопал чуть сбоку, направляя. Гриф послушно поднялся в небо. Уже сто лет – еще с до первого ареста – Тони не летал просто так, для себя. Гиппогриф, действительно великолепно объезженный, равномерно и плавно махал крыльями, перекатывая мышцами под теплой кожей спины; внизу расстилался осенний лес, поблескивали ручьи и озера, влажный ветер бил в лицо и солнце садилось позади Малфой-Мэнора, подсвечивая мраморно-белый замок оранжевыми лучами. Внизу с шорохом промчался олень-подросток, и Тони почти инстинктивно направил грифа вниз. Ветки деревьев зашуршали под самым крылом. Гриф несся стрелой, рискованно почти задевая брюхом верхушки деревьев, олень так же несся по земле, почти не уступая в скорости. Авадить оленя сквозь ветки было бы явно неспортивно, а охотничьего инвентаря под рукой не было, и Тони, дождавшись, пока животное выскочило на открытое место, прикрикнул на грифа, направляя к земле, проскользил над спиной оленя. Гриф не подвел – схватил когтистыми лапами добычу и, подчиняясь руке всадника, успел резко уйти в небо раньше, чем впереди встали стволы с противоположной стороны полянки. Долохов засмеялся, погладил умную птицу по шее, и неспешно направился к дому, вернее, к грифятнику. Тони соскочил со спины гиппогрифа, в кои-то веки чувствуя себя молодым и легким, как в старое время. Подумав, не стал прикармливать чужую птичку, только придержал, поглаживая, дал эльфу возможность забрать добычу и предоставил тому самостоятельно вознаградить охотника куском свежего мяса. Засунул руки в карманы и медленно, опустив голову, побрел к дому, расшвыривая листья. Шум и хлопанье крыльев в стороне привлекли его внимание. Люциус Малфой стоял, прямой и необычайно стройный в своей расшитой колким серебром мантии, и наблюдал, закинув голову, как пытается выполнить в воздухе стандартный разворот совсем еще маленькая – не крупнее борзой собаки – белоснежная самочка гиппогрифа. В руке у него была палочка, очевидно, принадлежащая Нарциссе, и он напряженно страховал птенца. Карпатская выездка – когда на крыло птенца ставит не мать, а будущий хозяин – была знакома Тони лишь теоретически. Он остановился, с интересом наблюдая. Малфой наполовину левитировал маленькую хищницу, следя не столько за твердостью ее крыла, сколько за правильностью направления. Та то испуганно клекотала и била крыльями, то, почувствовав под крылом опору, писком выражала свой восторг от полета. Училась доверять человеку. Девочка все-таки полетела вниз, не удержавшись в воздухе. Люциус стремительно шагнул вперед, замедлил падение и плавно опустил детеныша на землю. Взял какой-то прикорм у подбежавшего эльфа и склонился, пытаясь успокоить взъерошенный комок, целиком, кажется, состоявший из страха и перьев. Люциус размеренным тоном приговаривал какие-то такие слова, с какими взрослый мужчина может обратиться разве что к младенцу, или к животному, к тому, кто не поймет ни слова, только тон – хорошая девочка, умница, молодец, все в порядке, все у тебя правильно и хорошо, маленькая. Его подросшие светлые волосы смешались с еще более светлыми перьями гиппогрифа, переливаясь в полумраке. Едва унялись жалобные писки, Люциус поднялся, и высоко поднял левую руку с прикормом, подманивая птенца кверху. Тот подпрыгнул раз, другой, все же подлетел, и Малфой тут же при помощи палочки облегчил полет белянки. Она схватила подачку и поднялась выше, отчаянно хлопая крыльями. Малфой улыбался, закинув голову к небу, следя палочкой за движением птицы и, кажется, его ничего сейчас не интересовало, кроме неловкого полета птенца, неба и отточенных, бережных движений палочкой. Долохову что-то вдруг резко расхотелось подходить, делать комплименты выучке серого красавца-грифа, извиняться за браконьерство в малфоевских лесах, заводить дружеский разговор о секретах охоты и грифоводства. Он снова сунул руки в карманы, и тихо пошел прочь, поеживаясь на прохладном осеннем ветру. Снейп Никогда еще в моей жизни это не было так. Так страшно, так реально, так против всяких правил, и так всерьез. Люциус… он иногда мог быть настоящим отморозком, Люциус. Его ярость, короткая и тяжелая, как удар хлыстом – в фигуральном смысле, только в фигуральном, конечно, у нас в жизни не водилось никаких хлыстов и прочего пошлого бордельного антуража – его ярость могла быть сокрушительной. Он мог ударить в лицо кулаком, мог ткнуть кровоточащей мордой в подушку до потери дыхания, мог всадить так, что потом было трудно подняться. Но это была его ярость, его собственная, перемешанная с любовью и исходящая из нее. Ярость на то, что я оказался недостоин его любви, или осмеял ее, или предал. Ярость, которую вызывал я сам – невольной ли ошибкой, слабостью ли, рассчитанным ли ударом по больному месту, не так уж мало больных мест я успел насчитать за эти двадцать лет случайных свиданий под его белоснежной напыщенной маской. И самое сладкое – ярость, перемешанная с ревностью. Я никогда не уставал заставлять его ревновать. Это было просто. Люц не терпел ни малейших сомнений в том, что все, что принадлежит ему, является его, и только его неотъемлемой собственностью. Малейший намек – и бешенство, порой тщательно упрятанное под маску, о, Люц прекрасно умел владеть собой, но все равно самое настоящее, болезненное бешенство переполняло его, переполняя меня самого чувством… нет, не просто нужности. Избранности. Что-то вроде клейма с изображением малфоевской кобры, которым помечена каждая мелочь в его замке. Сродни знаку поставщика королевского двора – признак того, что лучшего товара на данный момент в Британии и ее окрестностях не нашлось. Хотя поиски лучшего, самого уникального, разумеется, продолжаются. Ревновать самого Люциуса было попросту бесполезно. Весь мир принадлежал ему по праву рождения, и что толку было сердиться, если какой-то клочок этого самого сверху донизу порабощенного мира проводил ночь на шелковых простынях в его спальне, удовлетворяя его желания? Можно подумать, что, находясь где-нибудь еще, этот клочок принадлежал Малфою в меньшей степени. И все-таки… что бы ни происходило между нами в спальне, я не был его рабом. Я был его другом – для всех, кто не знал о большем. Да и для себя тоже. Конфидентом, советчиком, союзником; в молодости протеже, в последние годы, набрав опыт и вес, все чаще наоборот. Я выслушивал его бесконечные прожекты, критиковал его планы и гасил его порывы, когда он зарывался – а Люциус часто зарывался. Я был единственным, кому разрешалось потешаться над малфоевской страстью к дорогим побрякушкам и замечать откровенное сходство между ним самим и белыми павлинами, разгуливающими по аллеям его парка, а он – единственным, кто мог без особого риска пройтись насчет моего старомодного сюртука и жирных волос. Насчет моих странных отношений с Альбусом. Насчет моего мрачного вида и способности наживать влиятельных врагов. А главное… главное, он был единственным, кому разрешалось чуть снисходительно прикоснуться к моему плечу и промурлыкать: - Послушай, не дергайся, Сев. Все это не стоит нашего внимания, - и, в отличие от мягких увещеваний Альбуса, это помогало. Хотя бы на время. И, потягивая вино у малфоевского камина, перебрасываясь с Люцем ленивыми остротами, я вдруг забывал о том, что жизнь безнадежна, что я одинок, что я обречен. Я не догадывался, как много значило это для меня, пока безупречный мистер Малфой, с которым все это было возможно, не перестал существовать. Пока не позволил раздавить себя, сломать и согнуть, сделать посмешищем, недостойным даже презрительного взгляда. Впрочем, я не могу себе врать – я не равнодушен к этому новому Люцу. Совсем не равнодушен. Я ненавижу его за то, чем он стал. Убить готов, только бы не видеть, как мой бывший кумир сидит в зале собраний, не поднимая глаз, уставившись в стол; как страх сводит его плечи, как он вздрагивает от голоса Лорда. Как он оглядывается на Нарси в поисках поддержки и совета. Как… да что там. Как он чуть расслабляется, когда рядом оказывается его новый защитник. Я изо всех сил стараюсь не представлять себе, что происходит у них в койке, но за то, что гордый Люциус Малфой позволил неотесанной русской горилле с волчьими глазами стать ему еще и защитником – за это я ненавижу своего бывшего друга особенно остро. Наверное, этому новому Люциусу было бы предельно больно узнать, что у меня роман с его сыном. Наверное, я дал бы ему понять при случае – просто так, чтобы увидеть реакцию. Если бы я только мог хотя бы для себя, в глубине души, назвать это романом. Отношениями. Сексом. Чем угодно. Про себя я называю это «Это». Вот так, с большой буквы. Это – встречи в темном классе зельеварения, или в моем перевернутом вверх тормашками старом кабинете – я никак не соберусь приказать эльфам навести там порядок. Да и не очень-то они меня слушаются, хогвартские эльфы, все здание вообще сопротивляется моему директорству как может. Это – нереально светлые серебряные глаза, равнодушные вначале, горящие ненавистью в конце. Это – почти без прикосновений, как будто молодого Малфоя вовсе не интересует телесный контакт какого бы то ни было рода. Больше слов, чем прикосновений. Короткие команды и надменный, очень по-люцевски растягивающий слова голос. Он не говорит ничего особенного – не слишком много грязных ругательств, чуть-чуть холодных оскорблений. Он просто говорит мне то, что я всю жизнь говорю себе сам, говорю каждую минуту, когда мне не удается заглушить свой чужой и враждебный внутренний голос каким-либо внешним ощущением. И странным облегчением оказывается услышать эти слова от кого-то еще. И покорно кивнуть, признавая, принимая. Мне никак не удается вывести его из себя. Драко Малфой всегда был импульсивен, манипулируем, рассердить его или обидеть ничего не стоило. Но сейчас он как будто решил что-то раз и навсегда – не то обо мне, не то о себе самом – и любая моя попытка сказать неприятное кончается одинаково. Мой бывший ученик задумчиво наклоняет голову и без всяких эмоций произносит что-нибудь вроде: - Пожалуй, вы правы, профессор. Мои знания в области режущих заклятий действительно пока недостаточны. Кажется, я знаю пару книг, которые мне стоило бы пролистать прямо сейчас. И уходит, оставив меня распаленного, полуодетого, и куда более разочарованного, чем я согласен признать. Мне никак не удается заставить его наброситься на меня. Хотя бы с кулаками. С круциатусом, с авадой, с чем угодно. Я хотел бы, чтобы он взял меня насильно, в конце концов, но он никогда не доставляет мне этого удовольствия. - Я не сделаю ничего, профессор, о чем вы не попросите сами, - высокомерно цедит он, - Я не заставлю вас долго умолять, обещаю, но вы попросите. И он действительно заставляет меня сказать, чего я хочу. В подробностях. В таких подробностях, от которых кровь бросается в скулы, стучит в висках, застилает глаза яростным туманом. Он не теряет контроль, и не позволяет терять его мне, потому, что стоит мне застонать, и произнести «да…» - как все прекращается и меня спрашивают: - «Да» - что? Что конкретно? И продолжения не будет, пока я не заговорю. Он заставляет меня осознавать себя таким, каков я есть. Всю грязь, всю запредельную мерзость моих желаний. И я плачу эту цену за то, чтобы получить разрядку, чтобы в сотый раз взорваться диким оргазмом у его ног, и перевести дух, чувствуя, как призраки, гниющие в моей душе, ненадолго отлетают прочь. Отлетают так же, как шарахается всякая нечисть, когда ты громко, вслух, называешь ее по именам. А Драко усмехается и вежливо, почти церемонно произносит: - Надеюсь, я не позволил себе ничего лишнего, профессор. Ничего такого, о чем бы вы сами не просили. И поворачивается спиной, уходит прочь. Я так и не знаю вкуса его губ. И вряд ли узнаю.
http: Драко Помалу подступает зима, и Драко, пожалуй, даже этому рад. Жизнь школы скользит мимо него, почти не касаясь. Что-то там вытворяет сопливое гриффиндорское «сопротивление» - надписи на стенах вроде «Гарри Поттер жив», сорванные уроки. Ну да, Поттер жив, в этом нет ни малейших сомнений. Если бы он был мертв, об его уничтожении трубили бы все газеты. Не очень-то наличие Потти среди живых помогает оппозиции – магглокровок вылавливают по всей стране как дичь мобильные отряды добровольцев, последние очаги сопротивления додавливает аврорат под негласным руководством Эйвери и с помощью боевки. Драко внимательно читает газеты. И между строк тоже. Мистер Кэрроу дважды в неделю собирает желающих из шестого и седьмого класса в то, что по традиции именуется дуэльным клубом – реально это просто тренировки для настоящих и будущих рекрутов. Для желающих, разумеется. Драко потихоньку нагоняет ровесников в боевых заклятиях, в тактике и в приемах рукопашной. Деликатная Пэнси каждый раз старается встать с ним в пару – Винс до сих пор еще дает Малфою в спарринге изрядную фору, и это весьма болезненно для самолюбия бывшего чемпиона факультета. Ничего, немного тренировок… Именно об этом думает молодой Малфой, привычно потягивая Бордо в заведении мадам Паддифут, когда туда вваливается Маркус Флинт с парой длинных чехлов на плече. Отряхивает снег, чуть не снося парочку хрупких столиков, плюхается без приглашения за стол напротив и протягивает широкую лапу. - Привет, Малфой, - весело говорит он. - Ну и денек сегодня, холодина. Совсем зима уже. - Привет-привет, - тянет Драко, по привычке чуть насмешливо задирая нос, - какая неожиданность. Что ты тут делаешь, Флинт? На этот раз, в виде исключения, у Маркуса нет отмазки. - Тебя ищу, - так же весело сообщает он, - мне Тим отпуск дал до конца праздников. Так что я тут в «Трех метлах» вписался и хочу немножко квиддич повспоминать на досуге. Пропуск на стадион мне Кэрроу подписал без звука, так что... Компанию составишь? Это как раз кстати. - У меня экзамены, вообще-то, - для виду ломается Драко, - но если уж ты настаиваешь, Флинт… Тогда баш на баш. Два часа полетов – два часа тренировок по боевым. Мне инструктор нужен. Хотел кого-нибудь в Мэноре попросить на каникулах, но раз уж ты тут… Флинт, польщенный, скалится. Довольный… как слон. - Да запросто. Со всем удовольствием. Что, вкус почувствовал? - Я тебе еще тогда говорил, что мне в боевке нравится, – бросает Драко, - Кто же виноват, что Лорд готовит меня к более… значительному поприщу. Способность защитить себя не повредит все равно. - Это ты точно сказал, - кивает Флинт, - это дело никому еще не повредило. Так чего? Пошли, что ли? Драко решительно ставит на стол недопитый бокал. - Пошли. На стадионе Флинт, покопавшись в карманах, бережно вытаскивает и демонстрирует на раскрытой ладони снитч. Драко чуть прикасается к трепещущим золотым крылышкам и вдруг чувствует, как знакомо – и совсем уже забыто – бегут от груди к животу веселые пузырьки азарта. Он вскакивает на метлу и взмывает вслед за золотым пятнышком, мелькающим в сером небе, несется наперегонки, подрезает, ловит… смеется и слышит смех приятеля, который пытается зайти то слева, то справа, перехватить, оттереть. Замерзшие, запыхавшиеся, они вваливаются в Большой зал Хогвартса как раз к обеду, Флинт без церемоний плюхается за слизеринский стол, обнимается с ребятами, чмокает в носик Пэнси, и в ручку – чуть более церемонную Миллисент, вокруг него тут же поднимается веселый галдеж, расспросы о своих, о тех операциях, что пропустили школьники, воспоминания о летних подвигах. И Драко впервые за эти месяцы не чувствует себя чужим. Не чувствует себя на отшибе. Резкий голос директора школы прерывает веселье. - Что здесь происходит? - Снейп, как всегда, подошел из-за спины и каркнул в самый неожиданный момент, - Почему посторонние в школе? Флинт поднимается, переминается с ноги на ногу, краснеет как мальчишка. - Эээ… я хотел потренироваться на стадионе, господин директор, - неуверенно заявляет он. Гнева декана своего он побаивается, кажется, не меньше, чем в школьные годы, - мистер Кэрроу мне разрешил. Вот, - он сует директору изрядно помятый в кармане пергамент, который тот принимает с откровенной брезгливостью. - Это не дает вам права шляться по территории школы, мистер Флинт, - режет бывший декан Слизерина, - и отвлекать студентов от подготовки к экзаменам. - Это я виноват, господин директор, - холодно сообщает Драко, - я позволил себе пригласить мистера Флинта за слизеринский стол. - Марк ведь наш выпускник, - Панси смотрит на директора просительно, чуть ли не ручки складывает под подбородком умоляющим жестом, - Пожалуйста, сэр, мы его все очень любим. - Любите кого вам угодно, мисс Паркинсон, - язвительно чеканит Снейп, - но не на территории школы, и не в учебное время. Драко бросает салфетку на стол и встает. - Вы совершенно правы, господин директор, а я прошу прощения, - он приобнимает слегка оторопевшего Флинта за плечо, оказываясь у него практически под мышкой, и почти заставляет повернуться к выходу, - я просто не подумал. Больше этого не повторится. Флинт начинает ржать сразу же на выходе из Большого зала. - Ну дает беременный тестрал, а? Ну, ничего не меняется. - Кто-кто, прости? – Драко, все еще удерживающий на лице маску аристократической холодности, поднимает бровь. - Ну, тестрал. Беременный. Кликуха у него была такая в наши годы. «Мистер Флинт, мистер Монтегю, что за шум я только что слышал в слизеринских коридорах? Кто это орал тут после отбоя, как беременный тестрал?», - Флинт передразнивает не смешно и непохоже, но Драко вдруг буквально сгибает пополам от смеха. - Беременный тестрал, - повторяет он, - Беременный тестрал. Все, Флинт, ты меня убил. Ты что сделал, я же теперь на директора школы без смеха смотреть не смогу. А он легилемент, между прочим. Ты что ж делаешь, а, гад? Хоть в школу не возвращайся. Флинт ржет тоже. Нахохотавшись, наскоро перекусив в «Трех метлах», они находят в Запретном лесу подходящую полянку, и приступают к отработке боевых заклятий. Один на один с Флинтом – совсем не так, как в общем строю на тренировках на мэнорском полигоне. Флинт знает и понимает о боевых искусствах все. И он может объяснить. Не натаскать, а именно объяснить в деталях, и тут он вдруг становится и красноречив и внятен. Драко внимает. Старательно исполняет упражнения. Позволяет себя поправлять и одергивать, и даже не обижается ни на «корову на льду», ни на «палочку как указка у Биннса». Старательно повторяет раз за разом. Падает и встает. И – надо же – действительно радуется, когда инструктор приговаривает: «ага, молодец», «во, соображаешь». Хотя и понимает, что это просто отработанные мелкие поощрения, вроде крохотных подачек лошадям или борзым в процессе дрессировки. Все равно. Приятно. Одобрение мастера всегда приятно. - Ну чего, - Флинт топчется у двери «Трех метел», - зайдешь? Или проводить тебя до школы? - Нет, вот провожать меня не надо, - произносит Драко, - на территорию школы тебе без дела лучше не соваться, директор недоволен. Стукнет еще. - Кому? – Флинт хмыкает самоуверенно, - кому он на меня стукнет? Тиму? «Ваш боец позволил себе несанкционированное проникновение на территорию Хогвартса с целью поучить Драко Малфоя тройному инсендио». Ой, вот Тим меня нарядами замучает за такой беспредел. Или Тони, еще лучше. Долохов мне еще спасибо скажет, он любит, когда старшие за молодняком приглядывают. А что он Снейпу скажет… Тони за нас вообще, когда надо, - Флинт уже готов припомнить какой-то анекдот из жизни любимого командира, но с Драко в момент слетает легкое настроение. - Гуляй, короче, Флинт, - Уже совсем по-другому, коротко и холодно бросает он, - спасибо за урок. Счастливо. Он не оглядываясь, шагает к замку, и не замечает, что Флинт, потоптавшись, бросается его нагонять, пока тот не хватает за рукав мантии. - Драко, - он останавливается, преграждает дорогу, заглядывает в лицо, - Драко, что я сказал такого? Я чего-то не то, да? Малфой вскидывает голову и подбирает какие-то обидные слова, но Флинт смотрит на него так виновато и с таким искренним недоумением, что Драко вдруг не хочется язвить. - Флинт, - тихо говорит он, - если ты хочешь, чтобы мы были друзьями… мы же друзья, да? - Ну, - тот кивает, вслушиваясь, кажется, не столько в слова, сколько в интонации. - Про этого вашего «Тони» при мне, пожалуйста, даже не вспоминай. - Из-за отца, что ли? – сочувственно уточняет Флинт еле слышно. Драко изо всех сил вглядывается в его лицо, но там нет ни грамма насмешки. Только желание понять. Он молча кивает. - Так у них вроде, - Флинт, кажется, хочет сказать что-то типа «у них хорошо все», но, заметив выражение лица Драко, резко затыкается, - Все, я понял. Понял. Бывает. - Что ты понял? – тихо и отчаянно спрашивает Драко, - Что, мать твою, бывает, Флинт? - Бывает…, - Маркус мнется, - ну, бывает, что про родственников лишний раз вспоминать не хочется. У меня, знаешь… Хотя… потом расскажу. Драко медленно опускает голову. Он садится на какую-то сомнительной чистоты скамейку у обочины, и закрывает лицо руками. Он ни с кем не в состоянии об этом говорить. Флинт присаживается рядом. Делает движение, как будто хочет снова, как один раз уже было, обнять за плечи, но не решается. Просто придвигается плечом к плечу, достает пачку маггловских сигарет, предлагает товарищу. Драко берет, не глядя. Прикуривает от флинтовской палочки, затягивается, кашляет, но затягивается снова, пытаясь загнать назад неизвестно откуда подкатившие слезы. Маркус сидит рядом, от плеча его веет теплом и еще какой-то надежностью, что ли, и главное – он молчит, не пытаясь ни утешить, ни растормошить. Драко докуривает первую в своей жизни сигарету и точным жестом, как будто сто раз уже это делал, гасит бычок об каблук. - Завтра полетаем? – спрашивает Флинт нейтральным тоном. - Конечно. Я тебе филина пришлю, когда экзамен закончится, хорошо? – Драко закидывает лицо, и смотрит на звезды. Он как будто стал живее за сегодняшний день. Он чувствует ветер на лице, слышит шум сухих листьев над головой и тихий плеск воды от недалекого озера. - Хорошо, - Флинт встает первым, - один тут не боишься? Может, метлу возьмешь? Драко кивает. - Акцио метла, - Маркус протягивает ему подержанный «Нимбус» и без улыбки хлопает по плечу, - Бывай, тогда, ловец. Хороших снов тебе. Драко коротко кивает, и садится в седло. Свист ночного ветра в ушах так качественно заглушает тяжелые мысли, а физическая усталость так сладко ноет в каждой мышце тела, что молодой Малфой легонько улыбается, приземляясь на площадке неподалеку от сарая для метел, и продолжает улыбаться, взбегая по лестнице, и отмокая под душем, и, позабыв про ужин, засыпает в своей постели раньше, чем остальные возвращаются в спальню. Долохов Рождественские праздники гремят в Малфой-мэноре, как может быть, никогда раньше. Темный Лорд, прервавший свои поиски, в чем бы они ни состояли, ради большого смотра сил, открывает доступ в Ставку для всех, кто хоть в какой-то мере может считать себя посвященным. Уже начиная числа с двадцатого декабря Долохов сбивается с ног с организацией охраны – такого количества чужих и непроверенных не оказывалось вблизи Повелителя с середины шестидесятых. Несколько больших приемов – для широкого круга влиятельных лиц, для узкого круга политиков и финансистов, которым следует считать себя приближенными особами. Для огромной толпы сторонников – в плащах и масках, по всей форме, со всеми конспиративными ритуалами, имевшими реальный смысл годах этак в семидесятых. Потом будет еще настоящий рождественский бал. Для своих и для их семей, без всяких масок, как символ победы. Пока что Долохов разводит караулы, трижды в день лично осматривает защитные купола Малфой-мэнора, ругается с Ранкорном, Лестранжами и Яксли, наперебой норовящими провести в Ставку каких-то особо важных гостей мимо стандартного досмотра. Политики в этих делах как дети малые, мантикраба им в задницу, как будто нельзя найти способа продемонстрировать уважуху деловым партнерам, не подрывая при этом систему безопасности. Одна Белла все понимает правильно, но она по уши занята при Повелителе и отрывать ее по пустякам Тони не хочется. Выздоравливающий Руди Лестранж, с рукой на перевязи, все еще бледный и слабый, с утра до вечера ведет переговоры с теми, на кого у Лорда не хватает времени. Посетители идут рекой – у своих накопились вопросы, чужие спешат отметиться в качестве своих, пока еще существует Ставка, куда доступ открыт не всем. Понятно, что еще чуть-чуть, и преданность Темному Лорду окончательно перестанет быть заслугой, и станет обязанностью; опоздавшие лихорадочно спешат запрыгнуть в последний вагон. Метка легонько дергает ближе к вечеру. Это не тревога – просто вызов. Повелитель, в обществе Нагини, просматривает увесистый свиток, небрежно черкая что-то на полях. Поднимает голову от бумаг, улыбается еле уловимо. - Тони. Мне еще никогда столько раз за один день на тебя не жаловались. Долохов досадливо хмурится. Это еще не выволочка, конечно. Но по поводу безопасности Шефа он до умопомрачения готов спорить даже с самим Шефом. - Не верю перебежчикам, - заявляет он. - Если кто-то из новых имеет право свободного доступа, прикажите мне сами, Милорд. Нечего создавать впечатление, что такие решения можно лоббировать через политиков, а то от желающих отбоя не будет. Это же им как орден Мерлина сейчас – свободный доступ в Ставку. - Не учи меня политике, Антонин, - насмешливо перебивает Лорд; он и правда в недурном расположении духа, насколько с ним это вообще случается после воскрешения. - Все это я уже сказал Лестранжу два часа назад. Тони вздыхает и опускает голову. Вопросов, которые срочно – лучше бы позавчера – надо бы обсудить с Милордом, накопилось десятка два. Но Лорд начинает не с текущих проблем, а все с того же. - Что с Хогвартсом, Антонин? Тони привычным движением палочки призывает объемную схему. - Пока что, - он тычет палочкой в защитный периметр, обозначает точками слабые места на стыках полей, - похоже, что лобовой атакой мы тут ничего не добьемся. Есть как минимум семь подземных ходов, но внутри о них знают больше нас, и держать... Короче, людей положим. Защиту бы снять изнутри хотя бы, да и то... Стены. Ворота, считай, живые. Аппарации нет. Том останавливается над схемой и парой штрихов вносит дополнения. - Вот здесь можно открыть комнату Необходимости, - показывает он, - и отсюда тоже. Засада не повредит. - Засада это хорошо, мой Лорд, - вздыхает Долохов. - Но. На стенах будем терять людей. По трое наших за одного, не меньше, Основатели знали, что делали. Мы не можем внедрить диверсионную группу заранее? Молодой Малфой решил эту задачу практически в одиночку, а сейчас у нас там люди. - У Малфоя это заняло год, Тони, - холодно замечает Лорд, - Я не готов ждать так долго. - Кто нас вообще там будет ждать? – интересуется Долохов, - и почему Снейп… - Считай, что Снейпа там нет, - нетерпеливо перебивает тот, - Снейпа, Кэрроу, слизеринских недорослей, всех, на кого ты рассчитываешь. Мне нужно, чтобы там собрались все, кто готов умереть за Поттера. И мне нужно, чтобы мы блокировали их именно там. Там, откуда они не смогут разбежаться, как со свадьбы Уизли. И побольше заложников. Ты понял? - Так точно, - задача поставлена четко; Долохов снова обходит макет, прикидывая; при таком раскладе диверсионная группа и правда больше смахивает на заложников, только уже с нашей стороны,- Тогда слизеринских ребят имеет смысл эвакуировать заранее. - У боеспособных будет приказ, - коротко сообщает Лорд, - выбираться и присоединяться ко мне. Те, кто не выполнят приказ, меня не интересуют. Младшие… с младшими мы не воюем. А у их родителей будет стимул. Это точно. Дети в руках противника в осажденной крепости это стимул. Долохов молчит. - Разрешите мне рекогносцировку, мой Лорд, - говорит он, после раздумий, - прикажите Снейпу закрыть глаза на проникновение. Поброжу там с Тимом и с Маркусом Флинтом, прикину… - Визжащую хижину навести, - советует Лорд, - превосходное место для временной ставки. Долохов кивает, не отрывая взгляда от макета. Сейчас, когда столько ребят вернулись по домам, когда война выиграна и ошметки противника прячутся по углам, гнать цвет магической аристократии в лобовой штурм на эти стены кажется ему, страшно сказать, почти предательством. У Тома должны быть очень серьезные основания. Что-то далеко за гранью обычной военной логики. - Начать с дементоров, потом пауки и великаны, - предлагает он. - Потом попробовать подорвать защиту контрзаклятиями, и пустить боевку в бреши. Только боевку, без дилетантов. Авроров и цивилов в оцепление, чтобы никто не вышел. Снайперов на тестралах и грифах в небо, бомбардами накрывать бегущих. Чтобы шуму и пыли побольше, - он долго молчит, и добавляет, разводя руками. - И все равно мясорубка. - Что ж, в первом приближении подойдет, - Лорд усмехается как-то смутно и задумчиво. - Что же до потерь… Я надеюсь, после этого сражения противника у нас просто не останется. Не просто надеюсь. Я уверен. - Я попытался бы заранее убрать двоих, - предлагает Долохов, - МакГоннагалл и Кингсли. У них практически больше нет дееспособных лидеров, насколько мы знаем. - Не беспокойся об этом, Тони, - снова отмахивается Лорд, - их сила не в лидерах. Наоборот, должен же кто-то на той стороне организовать Поттеру общий сбор. Сам он вряд ли справится. Долохов резко выдыхает. Он очень не любит спорить с Повелителем. - У Поттера нет базы, - произносит он. - У него не должно быть больше десятка-другого людей – я имею в виду не сторонников, а людей, которых он реально может задействовать в операциях. Если он верит в то, что непременно должен убить вас, мой Лорд, - чуть с языка не сорвалось «так же, как верите в это вы», но Тони вовремя поправился, - как верят в это его сторонники, то почему бы вам не остаться в ставке под хорошей охраной, и не подождать, пока он начнет делать глупости? У нас сильная позиция, к чему делать первый шаг? - Ты предлагаешь мне сидеть под охраной в Ставке, Антонин? – в голосе Лорда появляются угрожающие шипящие нотки. - Прятаться от Поттера за спинами твоих штурмовиков? - Я предлагаю дать ему возможность сделать ошибку, мой Лорд, - устало ответил Долохов, готовый к вспышке гнева Повелителя. Но взрыва не последовало. - Слишком долго ждать, Антонин, - властно, но спокойно заявил тот. - Я не намерен ждать. Долохов склонил голову. Все точки над «и» были расставлены. - Да, мой Лорд, - покорно ответил он. - Что ж, к другим вопросам, - Лорд движением палочки убрал макет и вернулся к столу, - мне тут со всех сторон говорят, что мистер старший Малфой был бы полезнее мне в министерстве финансов или в отделе пропаганды, чем здесь, без палочки. Да и Белле в ее новом положении неудобно иметь опального родственника. Что скажешь? В мое отсутствие случилось чудо, и он действительно снова стал полезен? Долохов помолчал. - Не то, чтобы я сильно в этом разбирался, - проговорил он, - но у меня такое впечатление, что половина удачных ходов, исходящих от Беллы в ваше отсутствие, это идеи Люциуса. Политики зашиваются, стратегов у них нет. Привыкли смотреть вам в рот. Люциус умнее их на три головы, и к тому же думает своей собственной. - Хм, - Лорд иронически покачал головой, - Тимоти сказал мне примерно то же самое. С точностью до формулировок. Так что же, попросим мистера Олливандера заняться палочкой для Люциуса. Неспешно, после того, как он обеспечит тех, кому скоро в бой. Только не вздумай его обрадовать, - предупредил он с усмешкой, - я хочу, чтобы он был обязан Белле. Пусть это будет ее рождественским подарком. Тони кивнул. Ему было стыдно. Стыдно, что обманул доверие сюзерена и стыдно, что сам не доверился ему, когда следовало. - Мудрое решение, - выдавил он из себя какую-то глупость. Лорд не нуждался в его одобрении. Тот подошел вплотную и иронически заглянул ему в глаза: - Это говорит твоя преданность интересам дела, Тони, или твоя слабость к Малфою? – шутливо спросил он. Легкая ниточка легилеменции осторожно коснулась мозга и следующее, что ощутил Долохов – это резкий удар в самое нутро, сродни круциатусу. Это не было какое-то определенное заклятие; это была вспышка гнева Милорда. Направленная, чистая, как хрусталь, волна темной магии, всей мощью вырвавшаяся на секунду из-под контроля его титанической воли. Долохов с трудом устоял на ногах и приготовился к худшему, но Лорд практически сразу отошел назад, как можно дальше, до самого окна, ослабляя контакт, помолчал недолго, сложив ладони вместе, смиряя выброс магии, и подошел, уже спокойный, как всегда. - Ну, и зачем ты это сделал? – спросил он холодно. Долохов молча опустился на колени, готовый принять любое наказание. Оправдываться было нечем. Виноват. Лорд какую-то секунду посмотрел на него сверху вниз, что-то решая, а потом вдруг с отвращением поморщился. - Немедленно прекрати этот балаган, - брезгливо потребовал он. - Средневековых комедий мне вполне хватает в исполнении Беллы и остальных. Ты прекрасно знаешь, что я вырос в приюте, Антонин, а я прекрасно знаю, что ты вырос в семье нищих эмигрантов в маггловском Челси. У тебя не только родового замка – у тебя магического дома никогда не было, одна только аристократическая спесь и семейные легенды. Поднимись и внятно объясни мне свои мотивы. Что заставило тебя морочить мне голову ради Малфоя? Я слушаю. - Я не должен был тебе лгать, Том, - глухо сказал Антонин, поднимаясь; он низко опустил голову, и продолжил, - ты мой господин и я не смел тебе лгать. Я должен был убить себя или попытаться убить тебя в ту минуту, когда ты предложил мне взять в наложники чистокровного мага из Старой семьи; хозяина дома, где мы оба гостим. Если честно, я должен был сделать это раньше. Когда ты унижал его на глазах у его семьи и гостей. - Вот как, - Лорд, на удивление, не сердился; кажется, ему было интересно. - И почему же ты этого не сделал? Раз уж должен был? - Я струсил, - коротко ответил Долохов, опуская голову еще ниже. Темный Лорд помолчал, покачался с носка на пятку, и вдруг совсем другим, почти мальчишеским, голосом отрезал насмешливо: - Другому кому-нибудь расскажи. Тони невольно поднял глаза. Сейчас перед ним стоял, усмехаясь, его старый товарищ Томми Риддл. Единственный мальчишка на факультете, с которым можно было покурить, спрятавшись под лестницей, маггловскую отраву, сыграть не только в плюй-камни, но и в двадцать одно на щелобан, или, не рискуя нарваться на насмешливый взгляд титулованных сверстников, до потемнения в глазах разбираться в родословных древнейших британских семей, чтобы наутро не ударить в грязь лицом в гостиной. Поменявший внешность, могущественный и очень уставший – но несомненно тот же самый Том, который никогда не отвяжется, если чего-то не понимает, пока не выпытает всю подноготную. - Старые семьи – драгоценное достояние, - тихо сказал Тони, - я… Я до сих пор под впечатлением от того, что увидел в России. Ты почти уничтожил одну из Старых британских семей, Том. Больше, чем просто уничтожил, ты растоптал ее честь. Мы твои вассалы, Том, ты волен в нашей жизни и смерти. Люциус Малфой виноват перед тобой, и ты был вправе наказать его, заточить, или убить. Убить – и затем относиться к его наследнику со всем уважением, которого заслуживает глава благородного рода. То, что ты хотел сделать с ним взамен... Это невозможно допустить. Я не хотел, чтобы ты отдал его кому-то еще. Я…, - он замолчал, подбирая слова, - я просто не могу позволить такому случиться. В моем присутствии. Пока я жив. - И ты решил, что если ты поможешь Малфою выиграть время…, - Том помолчал, - то, возможно, я передумаю. Ну, а если нет? Как далеко ты готов был зайти? - Я не знаю, - честно сказал Долохов. Теперь параллельно с разговором шла легилеменция. Долохов подчинялся с готовностью, в надежде, что Лорд сам, за него, поймет то, чего он сам не в состоянии был сформулировать даже в мыслях. - Ну хорошо, - Лорд помолчал, - Как я вижу, ты просто не в состоянии вообразить, что я могу действовать подобным образом иначе, как по заблуждению. Довольно самонадеянно с твоей стороны, Тони, ты не находишь? Долохов помолчал. - В любом другом вопросе. Мой долг подчиняться тебе. Но… - Но – что? – Том отступил, разрывая мысленный контакт, - Давай, Тони, я не собираюсь делать за тебя твою работу. Если бы ты просто хотел умереть за Малфоя, ты умер бы три месяца назад. Ты хотел мне что-то сказать всем этим маскарадом. Вот и говори, я слушаю. - Мы твои вассалы, - упрямо повторил Долохов, - Мы честью клялись тебе повиноваться. И если ты хочешь мою жизнь, она твоя. Вся или по частям, как скажешь. Но если ты мараешь честь своих вассалов… в чем тогда наша связь с тобой? Что тогда наша метка – ошейник? Возможность причинить нам боль за неповиновение, и это все? Я не смею задавать эти вопросы тебе, я не вправе требовать у тебя отчета в твоих действиях, но себе, Том, себе я не могу их не задавать! Чем я клялся тебе, Том, если честь и чистая кровь ничего не значат? Если с сыном Абракаса Малфоя, который клялся тебе вместе со мной, можно обращаться, как с пленным магглом? Если ты, наш суверен, забираешь палочку у главы рода, оставляешь его беззащитным под его собственным фамильным кровом, на глазах у жены и сына, а мы, его гости, смеемся над ним в его доме, как послушные псы? И эти вопросы задаю себе не только я, пойми. Ты помнишь эту историю с боггартом в доме у Белл? Мои ребята чуть не скормили Лестранжа боггарту, потому, что мы позволили им забыть об уважении к чести равного. О бережном отношении к его чести, как к общему достоянию, черт возьми! Долохов отвернулся и в сердцах треснул кулаком об стену. Он задыхался, глазам было горячо, и он почти хотел уже, чтобы Лорд завершил разговор круциатусом, да хоть бы и авадой. Задумчивый голос Темного Лорда прозвучал как будто издалека. - Какая неожиданная в тебе деликатность, и какой накал страстей, - он хмыкнул и, помолчав, поинтересовался, - А может быть, ты действительно просто без ума от малфоевских серых глаз? Ты любишь его, Тони? Долохов не обернулся. Даже не поднял головы. - Ты знаешь, кого я люблю, Том, - глухо произнес он, - И ты знаешь, что я ни словом, ни мыслью не перечил тебе, когда… Наши жизни в твоих руках. Хотя, Мерлин свидетель, в поступке Игоря было столько же моей вины, сколько его. Длиннопалая рука Лорда вдруг несильно сжала его плечо. - При чем здесь вина, Тони? – сказал тот неожиданно просто и грустно, - При чем здесь вина? Именно потому, что никто не может этого выдержать, я просто вынужден был наказывать смертью каждого, кто раскроет рот в аврорате. Я не могу позволить, чтобы мои доверенные люди боялись их пытки больше, чем моего гнева. Иначе арестованные кололись бы пачками до первого настоящего допроса. Поступок Игоря был слишком известен, а мы были еще недостаточно сильны. Если бы я смог найти способ оставить его в живых для тебя, я сделал бы это. Малфоя я, как ты видишь, попытался пощадить. И сейчас прощаю. Ты этим недоволен? Долохов с трудом обернулся, вдохнул пересохшими губами воздух. Его снова ставили перед выбором. Жизнь Малфоя, или все, что было сказано сейчас? - Мой Лорд…, - начал он. - Не нужно, Тони, - перебил его Том, так и не снимая руки с плеча. - Я обдумаю все, что ты сказал. Я тебя услышал. Очень хорошо услышал. - Мой Лорд, - Долохов склонил голову, задыхаясь, - любое наказание… - Я ведь просил тебя прекратить балаган, Тони, - укоризненно заметил Том, отходя прочь. - Ты думаешь, я не вижу, как вы смотрите на меня – вы, те, кто знал меня другим? Признайся, вы шепчетесь, не сошел ли я с ума? - Не шепчемся, - еле слышно выдавил Долохов. - Не шепчетесь, но? – Лорд прошелся по комнате и остановился напротив. - Ведь есть еще «но»? Говори, мы сегодня уже достаточно сказали друг другу. Говори, или спрашивай. Я не хочу недомолвок. Тони помолчал, собираясь с мыслями. Или с силами. - Том, - тихо сказал он, вглядываясь в красные глаза того, кто когда-то был его другом, - тебе в этом теле, вообще, как? Прости, но больше двух лет уже, а… ни волос, ни кожи толковой… Оно как, стабильно, вообще? Не пора уже некроманта, или зелий каких-то? Вообще говоря, насколько Долохов мог себе представить из тех обрывков некромантии, что слышал когда-то от увлекавшегося этим делом Игоря, пребывание в искусственном теле, не застабилизированном специальными обрядами и жертвами, должно было быть – непрерывная адская боль. Постоянное умирание. Поэтому существовала тысяча способов вызывать мертвых, и ни одной – задержать их на земле. Тони сильно подозревал, что гомункул, сляпанный этим недоделанным Петтигрю, причинял душе Темного Лорда вполне достаточно страданий, чтобы объяснить всю эту новую немотивированную жестокость и вообще эмоциональные всплески, так несвойственные Тому Риддлу, которого он знал раньше. - В этом теле…, - Лорд прошелся по комнате взад-вперед, остановился у окна, глядя на кружащийся снег под фонарями парка; теперь наступил его черед отворачиваться, пряча лицо. - В этом теле, Тони, дружище, мне так себе. Но с этим ничего нельзя поделать, пока жив Поттер. Долохов помолчал, осознавая. - Тебе что, - голос его снова зазвучал хрипло. - Тебе нужна его кровь? - Мне нужна его смерть, - без выражения ответил Лорд. - Его смерть и непременно от моей руки, чтоб разорвать связку. Тогда он уйдет туда, а я останусь здесь. И, только перестав ходить по грани между мирами, смогу что-то сделать с физическим…, - он помедлил, как будто подбирал слова, и с отвращением закончил, - носителем. Долохов выпрямился. - Я его найду, - сказал он, как поклялся. - Мой Лорд, позвольте мне взять десять человек по своему выбору и уйти в свободный поиск. Тимоти вполне справится с боевкой. Я найду его куда раньше, чем мы будем готовы к штурму Хогвартса. Темный Лорд медленно покачал головой. - Хогвартс, Тони, - наставительно произнес он. - Хогвартс. Я должен убить его в бою и на глазах у его соратников. Иначе мы потом замучаемся двадцать лет вылавливать самозванцев и давить подпольщиков по лесам. А я обещал своим людям мир. Это, - Лорд снова с отвращением взглянул на собственную бледную костистую руку, и договорил, - подождет. Не так уж долго осталось ждать. Долохов низко склонил голову. - Как вам будет угодно, мой Лорд, - почтительно ответил он. И, получив разрешение уйти, сделал то, что делал, вне официальных церемоний, крайне редко – преклонил колено, и прижал к губам руку своего господина.
how: Эх, народ... что же вы молча читаете-то? Хотя бы спасибо сказали бы...
барон де Куртнэ: под такими текстами сложно говорить. я так, например, тихо восхищаюсь - языком, стилем, многоплановостью. и совершенно потрясающе выписанными характерами тех, кого большинство воспринимает как тупых нерассуждающих рабов Лорда.
how: барон де Куртнэ пишет: большинство воспринимает как тупых нерассуждающих рабов Лорда. ага, спасибо Ро у нее получается, что победить такого тупого врага - раз плюнуть... и заметьте, победить не просто, так сказать, сбрендившего на своем величии Лорда, а целую организацию со своей идеологией, финансовой подоплекой и политическими амбициями...
барон де Куртнэ: how вот именно - организацию. если они после воскрешения Лорда так быстро скучковались - значит, связей не теряли. и не только метка их к Лорду собрала. они же этого возвращения ждали, приближали по мере сил - тот же Люциус. если они вели такую войну - это далеко не плевый враг, которого пацаны щелчками по носу разогнать могут. они просто обязаны уйти в подполье - иначе зачем тогда их преследовать и сажать по тюрьмам, если они без Лорда ничего из себя не представляют. они опасны, без сомнения. а у Роулинг это какие-то картонные враги, которых одним движением палочки можно положить.
Tulipan: how Я прочитала Ваш фик на Дневнике, так что сейчас читаю еще раз и просто наслаждаюсь основательным, качественным, продуманным произведением. Не люблю Долохова, но здесь он мне напоминает офицера Белой Армии. И кто бы, что бы не говорил - он романтичен. А Роулинг - что Роулинг, она сказочку для детей писала, которую можно на ночь почитать (что, кстати, я и делала, все трое пацанов были довольны). Вы же создаете совершенно другой мир - настоящий, реалистичный, хотя и основанный на волшебстве. Очень нравится Ваш стиль (без соплей). Так держать.
Tulipan: how Я прочитала Ваш фик на Дневнике, так что сейчас читаю еще раз и просто наслаждаюсь основательным, качественным, продуманным произведением. Не люблю Долохова, но здесь он мне напоминает офицера Белой Армии. И кто бы, что бы не говорил - он романтичен. А Роулинг - что Роулинг, она сказочку для детей писала, которую можно на ночь почитать (что, кстати, я и делала, все трое пацанов были довольны). Вы же создаете совершенно другой мир - настоящий, реалистичный, хотя и основанный на волшебстве. Очень нравится Ваш стиль (без соплей). Так держать.
http: барон де Куртнэ Tulipan how Спасибо большое. барон де Куртнэ пишет: ни же этого возвращения ждали, приближали по мере сил - тот же Люциус. Мне как раз кажется, что большинство пожирателей, оставшихся на свободе в 1981, возвращению Лорда совсем не радовались. По крайней мере, те, кому удалось нормально устроиться, тот же Люциус. С другой стороны, должно было быть много и других - которым участие в организации навсегда сломало жизнь - мы ведь видим, что даже богатому, влиятельному, официально оправданному судом Люциусу его темное прошлое припоминают на каждом шагу. Менее изворотливые в подобном положении должны чувствовать себя лишенцами - вот они, может быть, ждали. Особенно когда пошли обыски на основании дел 15-летней давности. Tulipan пишет: Не люблю Долохова, но здесь он мне напоминает офицера Белой Армии. И кто бы, что бы не говорил - он романтичен. Ну, есть немножко. Каждый ищет смысл в происходящем по-своему.
Lea: супер. просто супер. настолько нравится такой Драко. сильный. крепкий. выносливый.
Nimfa: http Не смогла дождаться, пока вы тут до конца выложите и прочитала на дневниках. Спойлерить не буду))) Ваш Снейп мне очень понравился. Он такой...затягивает, как воронка, и это безумие очень сладкое и горькое одновременно.
how: Tulipan убедительно прошу переадрессовать ваш пост автору этого произведения http
Светлана_Ст: Все великолепно (кое-какие возражения против концепции в целом выскажу, когда дочитаю "После 7-ой"), но мадам Помфри все-таки зовут не Потти, а Поппи. И такой вопрос. В каком-нибудь фике Menthol_Blond есть рассказ о России без семи древних Семей?
http: Lea Спасибо... да какой же он крепкий? Почти сломался. Nimfa чтобы не спойлерить, можно прямо там отозваться Светлана_Ст пишет: В каком-нибудь фике Menthol_Blond есть рассказ о России без семи древних Семей? Нет, про дюжину Старых семей в каждой стране - это мой глюк. Еще с "Версии"
http: Драко Вагончик Хогвартс-экспресса покачивался, колеса постукивали, бледное рождественское солнце светило сквозь подмерзшее стекло, а Драко все никак не мог осознать, что едет домой. Он щурился, пропуская лучики сквозь свои белые ресницы, подставлял нос неверному теплу, и в двадцать пятый раз повторял в уме последовательность действий по установке локального антиаппарационного барьера. За эти десять дней Флинт показал ему столько, сколько в учебке проходили за месяц-другой; в сочетании с ежедневными полетами упражнения вернули телу прежнюю гибкость и подвижность, как в те годы, когда едва ли не каждый день Драко Малфоя начинался и заканчивался квиддичными упражнениями. И как-то само собой получилось, что Малфой – просто чтобы не прерывать занятий – пригласил штурмовика провести в Мэноре не день-другой, как все участники рождественского бала, а все каникулы, до второго января. Особой родни у Флинта не было, отец находился на службе Лорда, о матери бывший капитан говорить не любил, но понятно было, что ее уже нет в живых. Так что Маркус Флинт должен был встретить Драко на платформе – в экспресс чужих не пускали – и портключом переместиться в Малфой- Мэнор. И это обстоятельство почему-то делало куда менее важными те мысли, появления который молодой Малфой втайне боялся. О встрече с отцом, о новых заданиях Лорда, о том, что и директор школы тоже, вероятно, приглашен на бал. Вспомнив о директоре, Драко сморщил нос и с трудом сдержал смешок. Несколько дней он просто засыпал каждый вечер, едва коснувшись головой подушки, успевая лишь подумать, что его, вероятно, ждут, и что не являться на подобные свидания, оказывается, едва ли не забавнее, чем являться на них. Потом однажды встретил горящий яростью взгляд с директорского возвышения в Большом зале, и широко улыбнулся в ответ. Сегодня утром Снейп все же преградил ему дорогу в коридоре и резко спросил, почему не видит мистера Малфоя в обычном месте. Драко, хоть они и были одни, уважительно остановился, поприветствовал директора, и без всякой насмешки в голосе произнес: - Вы публично запретили студентам моего факультета личные встречи на территории школы, сэр. В моем положении, я думаю, рисковать взысканиями было бы особенно неразумно. - Что вы имеете в виду под «вашим положением», мистер Малфой? – с привычной язвительностью поинтересовался директор. - Неустойчивый статус моего отца, и то, что всем известна ваша дружба с ним, что же еще, господин директор? – Драко улыбался безмятежно и холодно, - Не стану же я в такой ситуации напрашиваться на особые поблажки. Он не позволил себе ни смешка, ни ухмылки, ни даже надменного взгляда. Просто поклонился учителю и без разрешения пошел себе восвояси танцующей походкой великосветского мальчика-повесы. И только зайдя за угол, выдохнул, и сначала пообещал себе, что больше никогда-никогда-никогда и ни с кем, а потом, подумав, решил не давать себе никаких обещаний, а просто порадовался, что его больше не тянет в темный кабинет зельеварения, а тянет – на свежий воздух, на метлу, к небу поближе, в погоню за снитчем. По коридору стремительно прошел патруль – трое в плащах и масках. Не аврорат, значит, не общая проверка, скорее за кем-то одним. Пэнси впорхнула в купе, как всегда с новостями. - Лавгуд забрали, - сказала она, привычно забираясь с ногами на диванчик. - И что нам сделала ненормальная Лавгуд? – лениво поинтересовался Драко, - Впрочем, не говори, сам знаю. Родилась у журналиста. - А, ну, тогда ей ничего не будет, - Пэнс пожала плечами, - А я думала, за меч Гриффиндора. Они меч какой-то их факультетский пытались стащить у директора. Он их поймал, конечно. От него укроешься… вчера Гринграсс с Винсом застукал, отправил полы мыть, как гриффиндорку какую-то. - Кого, нашу Дафни? – Малфой чуть щурится, - Вот зверь, а? Члена боевой группы – полы мыть. - Ага, - Пэнси беспечно улыбается, - и еще добро бы они правда целовались, а то…, - она хихикает. - Что? – Драко поддерживает разговор, чтобы хоть что-нибудь сказать. - Легилеменцией занимались. Винс комплексует, что у него проблемы, а к тебе обратиться боится. - Ну и дурак, - Драко настроен благодушно, - давно бы попросил. Можно подумать, мы не дружим с пяти лет, стеснительный тоже нашелся. А Гринграсс что у нас, знатный легилемент, что ли? - Нас мистер Мальсибер всех тестировал в конце августа, - сообщает Пэнси, - из новеньких отобрал Дафни, Блеза и Тео. А тебе-то какая разница, ты с третьего класса… а теперь вообще с самим Повелителем. После занятий с повелителем Драко сильно сомневается, что сможет без труда прочитать хоть одного подопытного, не находящегося на грани болевого шока. - Тьфу, кстати, чуть не забыл, - Малфой принимает чуть менее расхлябанную позу и небрежно интересуется, - Пэнси, дорогая, ты пойдешь со мной на бал? - Угадай, - фыркает его невеста. - Вот и чудно, - Драко улыбается. - Не угадал, - Пэнси смотрит на него лукаво, чуть искоса, - Меня уже давно пригласил Дик Монтегю. Я сказала, что право первой ночи за тобой, но… Сегодня утром дала согласие. Я просто не подумала, что ты станешь дожидаться последнего дня. Малфой хмурится и принимает серьезный вид. Паркинсон обижать он не собирался. - Пэнс, извини, - искренне говорит он, - Я осел. С экзаменами этими… - Да ладно уж…, - Паркинсон смеется, - скажи честно, с квиддичем в обществе Флинта и с ежедневными свиданками не знаю уж с кем в Хогсмиде. - Да с Флинтом тем же и свиданки, - расстроено сообщает Драко, - Он мне боевые заклятия ставит, а ты что подумала? Вам хорошо, вы в учебке и на практике, а я отстал за лето и до сих пор нагоняю. Пэнс, правда, извини. Если ты будешь на балу не со мной, мама… сама, в общем, понимаешь. - Дракуль, - Пэнси ласково берет его за руку, чуть сжимает пухлой ладошкой, - Я твоя невеста, а не домовой эльф, да? Я честно ждала до последнего, - она заглядывает ему в глаза и очень дружески улыбается, - А теперь я уже обещала Дику. Давай, мы вчера вечером поссорились, а послезавтра утром помирились? Хорошо? Поссорились по твоей инициативе, а помирились по моей, да? - А может мне твоего Монтегю лучше на дуэль вызвать? – вдруг ни с того ни с сего взвивается Драко. Паркинсон делает испуганные глаза и мотает головой. - Ты что? – страшным шепотом говорит она, - он же с Базы! С ним сам Флинт без форы спаррингует… Он таких, как мы с тобой, троих без палочки уложит. От этого деликатного «как мы с тобой» с Драко слетает весь гнев. Он откидывается на диванную спинку и смеется. - Ну, ты дипломат, Паркинсон, - сквозь смех еле выговаривает он, - хитрющая, как три лисы. Ладно. Так и быть. Поврежу колено на вечерней тренировке и лично попрошу Монтегю меня заменить в качестве кавалера. Но если я еще раз тебя с ним увижу… - Никто меня ни с кем никогда не увидит, - твердо режет Паркинсон; вся девичья взбалмошность слетает с нее в один момент, - Пока я сама этого не захочу. - Верю, - серьезно говорит Малфой, - А за бестактность с меня побрякушка, Паркинсон. Дай только до Диагон-аллеи добраться. Пэнси щурится. - Побрякушка это хорошо, - так же серьезно отвечает она, - Я тебя люблю, дорогой нареченный. А твоя мама меня поймет, не беспокойся. Она тоже, знаешь…, - девушка медлит, а потом лукаво улыбается, - не домовой эльф. Долохов Долохов добрался до зала, где кипел и кружился большой рождественский бал, с большим опозданием. Сначала сам обошел все посты – надежда в такой день на молодежь, даже самую обученную и ответственную, была, как ни крути, не стопроцентная. Старательно собрал все тщательно запрятанные и профессионально заколдованные на отвод глаз фляжки с огневиски, нисколько, впрочем, не сомневаясь, что в полночь что в караулке, что на периметре на каждом посту непременно что-нибудь да найдется. Притворно-сердито пообещал ровно в полночь прислать на каждый пост эльфа с парой бокалов шампанского в одной лапе и детектором спиртных паров в другой. Потом еще раз обошел Мэнор вокруг, уже без особой цели, просто для верности. Нарцисса с Люциусом еще стояли у самой двери, встречая запоздавших гостей, и Тони, проходя, мимоходом отметил, что тем, кто не в курсе, и в страшном сне в голову не придет, что этот статный и величественный волшебник принимает в своем доме цвет магической Британии фактически на положении пленника, лишенный палочки. Впрочем, непосвященных в эту рождественскую ночь в зале практически не было. Тем выше Долохов оценил надменное самообладание Малфоя. И оказался совсем рядом в тот момент, когда в зал черной вороной влетел нынешний директор Хогвартса и остановился напротив хозяина дома. Взгляды скрестились. - Северус. - Люциус. Два коротких кивка – ни один не отвел взор – Нарцисса что-то защебетала, уводя Снейпа в сторону, к кому-то, с кем ему непременно, непременно нужно было познакомиться прямо сейчас, пока не начались танцы. Драко Малфой картинно наполовину возлежал на кушетке с вытянутой ногой, и сразу три слизеринских девочки ахали вокруг, включая какую-то уж совсем малявку лет тринадцати, не больше. Рядом потеряно топтался смущенный Флинт, которому девицы на что-то сердито пеняли. Долохов махнул рукой и Флинт, с облегчением отцепив от себя розовое нечто в бантиках, тут же оказался рядом. - Что, - хмыкнул Долохов, - Только явился, уже бойца подранил? - С гиппогрифа навернулся, - уныло сообщил Флинт, - человеку бал открывать с невестой, а он… И все из-за меня, у меня с ними не очень. - Да видел я… Ну, давай с тобой как-нибудь полетаем, раз не очень, - предложил Долохов, - уметь там уравновешенному бойцу с координацией особо нечего. Но и с мальчишкой в качестве инструктора в первый раз в седло садиться я бы тебе тоже не посоветовал. Если бы ты, балбес, спросил меня вовремя, прежде, чем лезть. - Тони, - рыжий и порывистый Ивэн Розье нарисовался сбоку, какой-то непривычно вздрюченный, - Привет. Флинт, извини нас. Разговор есть. - Что случилось? – от сына Ванечки Розье можно было ожидать любых сюрпризов. Тот взял с подноса два бокала коньяка, один сунул, не спросясь, Долохову в руки. - Тут, это. Такое дело, - очень понятно начал он, - Разговор, Тони. - Это я уже понял, - сдержанно сообщил Долохов. Разговор явно намечался не по делу. По делу Ванька-младший в жизни не мямлил. - Тони, я тут…, - Ивэн опять замялся, - Короче, в посаженные отцы пойдешь? - Ты жениться собрался? – Долохов от неожиданности чуть не фыркнул в бокал, - шумный, взбалмошный, взрывной и абсолютно лишенный чувства самосохранения Ванька представлялся ему примерно таким же удачным кандидатом на это дело, как он сам. - Ага. Вон, - Ивэн кивнул через зал, где подпирала стенку совсем юная рыженькая девочка, показавшаяся Долохову смутно знакомой. - Поздравляю, - произнес Долохов, хотя больше всего ему хотелось пощупать Ванечке лоб и поинтересоваться температурой; невеста годилась Розье аккуратно в младшие дочери, - семья согласна, и все такое? - Все на все согласны. - Ну, тогда точно поздравляю, - Тони стукнул бокалом о бокал, и осторожно спросил, - А я тебе зачем, если все согласны? Дядюшки твои, небось… - Дядюшки ведут переговоры о приданом и прочем. Слушай, Тони, я себя таким идиотом чувствую. Вот я, взрослый мужик, сильный маг, диверсант со стажем. Сижу, как дурак в гостиной. И прислушиваюсь к шорохам, как за стенкой четыре ста… то, есть, я хотел сказать, очень почтенных пожилых мага договариваются о моей судьбе. Я ни одного из них двадцать лет не видел. И вообще… отвык. Курить в отдельной комнате для курения, двадцать столовых приборов, эльфа пнул – тетушка Настурция поднимает бровь, в приличных домах так с прислугой не обращаются. Уши прижечь в приватной обстановке сколько угодно, а пнуть при всех в жопу – некомильфо. Кузины климактерические, кузены с биржи, сорок восемь племянников, которых нужно выучить по именам к следующему воскресенью. Когда всей семьей в церковь идти. Короче. Я именно за это всю жизнь воевал, за семью, клан, чистую кровь и традиции, мать их. Но. Если я хоть что-то по-своему не сделаю, то так и не поверю, что это я женился, а не весь почтенный клан Розье. Руди шафер, ты посаженный отец. Иначе я прямо не знаю, как в это и ввязываться-то. - Так, - констатировал Долохов, - а ввязываешься ты в это исключительно по большой любви. - А ты как думаешь? – усмехнулся Розье, шевельнув жестким усом, - Смотри, какая прелесть. Долохов, для которого понятие «прелесть», что мужская, что женская, начиналась лет как минимум с двадцати пяти, смерил субтильное создание, поглядывавшее на них издалека, взглядом, и согласился, от души надеясь, что голос его не подводит: - Да, хороша. И масть как раз твоя. Единственный рыжий в огромном клане черноволосых Розье от души рассмеялся. - Тони, да скажи ты уже. Я тебя без легилеменции слышу. Скажи вслух, я не обижусь: Розье, ты сошел с ума, сколько дней ты ее знаешь, ты знаешь сколько ей лет, сто нарядов вне очереди. - Розье, ты сошел с ума, - послушно повторил Долохов, - Но на наряды от меня не рассчитывай, своей головой думай. Ты в бессрочном отпуску, забыл? - Ну, сошел, - Розье упрямо наклонил голову, готовясь к сопротивлению, - Я был чуть постарше Милли, когда в учебку к тебе пришел. Мне, по мирному счету времени… ну, на два года больше, чем ей, может. И знаю я о той жизни, которая нам предстоит, примерно вот столько же. Куда мне старше? Я ее люблю, Тони, раздери меня мантикора. Долохов поставил почти нетронутый коньяк на стол и взглянул серьезно: - Если ты это понимаешь про возраст, Ванька, то все хорошо будет, я думаю. Если ты так, ну… если ты считаешь, что дальше будет. Значит, оно тебе надо. Хотя что я об этом знаю, если честно-то… А что Руди говорит? - Руди говорит, что мне повезло, что невеста молодая и послушная. Долохов покосился в сторону высокой величественной Беллы в черном платье, осыпанном топазами, ни на шаг не отходившей от кресла Повелителя, и хмыкнул в усы. - Знакомить будешь? – поинтересовался он. Ивэн расцвел. Долохов поцеловал руку мгновенно покрасневшей молодой особы, и вспомнил, где уже ее видел. В учебной части, на тренировках слизеринского пополнения. Заиграл вальс и Люциус и Нарцисса Малфой поплыли в церемонном объятии в центре зала, перед толпой разряженных гостей. Зрелище было красивым. Таким красивым, что у Долохова некстати защемило сердце, но новые пары уже выходили в круг, заслоняя хозяев замка, и Тони галантно протянул руку юному созданию рядом. - Где же вы познакомились, Миллисент? – спросил он, бережно проводя свою даму между парами к свободному месту. - В деле, - зеленоватые глаза девушки блеснули восторгом неофитки, - В моем первом деле. Ивэн вел наш отряд. То есть… подразделение. - Значит, боевой товарищ, - Тони улыбнулся, - это хорошо. Он сделал круг, удивляясь тому, как легко тело вспоминает давно, казалось бы, забытые движения, и повел партнершу, как будто с тех пор, как он делал это в последний раз, не прошло уже больше двадцати лет. Девушка робко улыбалась. - Я еще стану боевым товарищем, мистер Долохов, - вдруг пообещала она, - я только выполню свой долг перед семьей, и стану. Тони усмехнулся, но малышка глянула с такой обидой, что он постарался ответить серьезно. - Даст Мерлин, не успеете, Миллисент. Войну мы до конца года должны закончить. Вашу свадьбу отгуляем, и сразу закончим ради такого дела. - Что-нибудь ведь будет, - почти прошептала девушка, - Вы ведь, например… что вы будете делать, мистер Долохов, когда закончится война? - Вам честно сказать? Только никому не говорите, Розье в особенности, – хороший такой детский вопросик. Долохов наклонился к розовому девичьему уху и тихо произнес, - Понятия не имею. Представляете? Она взглянула доверчиво, как будто ей и правда поверили великую тайну - Представляю…, - так же тихо сказала она, - Я тоже. Ну, то есть… Я понимаю, что для вас это смешно звучит, наверное, мистер Долохов. - Антонин, - снова усмехнулся Тони, - мой друг ваш возлюбленный, так что без церемоний. Вы наш боевой товарищ, тем более. - Антонин, - произнесла она почти что с трепетом, - Видите ли… я всегда знала, что вырасту и буду воевать за Темного Лорда. Как Беллатрикс Лестранж. Как моя тетя Амалия. Полюблю героя. И рожать буду героев. Для Темного Лорда. И сама… не буду сидеть дома. - Ну, героя вы, положим, уже полюбили, - констатировал Долохов, - Ивэн Розье, это, знаете… Он однажды в одиночку в здание ливерпульского аврората пробрался. Под разиллюзионкой, без палочки, чтобы детекторы магии не дрогнули. Маггловским ножом снял троих, и уже потом тихо-тихо чужой аврорской палочкой поменял... Бумажки там всякие. - А дальше? – Миллисент чуть не остановилась среди зала; Тони деликатно заставил ее продолжить кружение. - А дальше аврорат ходил с зачистками по домах мирных жителей и пачками греб своих, сочувствующих. Из чистокровных родов, но тех, кто не за нас был. А поскольку там Остров рядом, тащили их сразу в Азкабан к дементорам, а уже потом разбирались. Довольно много народу одним шухером удалось научить, что такое Азкабан, и как с ним бороться. Некоторые потом к нам же и пришли. - И кто это придумал? – с придыханием спросила девочка. - Руди Лестранж. У них такой тандем был – Лестранж придумывает такие вот фишки, а Розье на рожон лезет. Потом на пару огребают от начальства за самоуправство, и пачками собирают лавры. - А где были вы? – еще один хороший детский вопросик. Долохов взъерошил полуседую шевелюру и признался: - А я им вот как раз после этой героической операции по шее клал. Они мне попытку Баржу захватить сорвали, черти. Мы месяц готовили захват, хотели наших отбить, осужденных, в дороге, - он засмеялся, - Короче, мы с Розье сцепились. Прямо посреди заварухи. По паре раз друг друга заступефаили, я его в штаб хотел под связывающим доставить, но он не дался. Потом налетели авроры, и нам стало не до выяснения отношений. Отбились. И я пошел прямиком к Лорду просить его к себе в спецгруппу. Потом много лет вместе работали. Музыка закончилась, и Тони подвел свою партнершу к Розье. - Возвращаю в целости и сохранности, - сообщил он, - Я тут на тебя девушке компромата накидал немножко. Чтоб знала, с кем связалась. Ивэн взял свою миниатюрную подругу под руку с таким трепетом, что Долохов сразу заулыбался. - Не верь ни одному слову этого старого бабника, Милли, - безапелляционно заявил Розье, - я верный, преданный и всю жизнь ждал только тебя. Миллисент засмеялась. - Вот тут-то я и узнала кое-что действительно важное, - лукаво заявила она. Долохов покачал головой. - Спалился, Ванечка. Я-то все только про твое боевое прошлое… - Ну, я про твое тоже порассказать могу, - хмыкнул Розье, - и про боевое, и про небоевое. - Ну, вот я жениться соберусь, - пассажи «когда окончательно свихнусь» и «на малолетней» Долохов благополучно проглотил, - тогда и порасскажешь. Очень рад был познакомиться, леди. Девушка стояла неожиданно задумчивая, как будто понимала, что ввязалась куда-то не туда. И Тони подумал, что надо будет сегодня попозже зажать в темном уголке Лестранжа и сговориться на пару как следует вправить Ваньке мозги. Не куклу заводит, мать его. Знакомых вокруг было – полный зал, Долохов чокался, но почти не пил, с кем-то обнимался, делал какие-то незначащие комплименты, выслушивал новости. Через час ему было известно еще о трех помолвках – пусть не с такой скандальной разницей в возрасте, но столь же скоропостижных. Герои войны, приближенные Темного Лорда, потомки лучших семей магической Британии с пугающей скоростью бросились наверстывать мирную жизнь. Долохов чокался, улыбался, перешучивался с товарищами, большую часть которых он в то или иное время сам натаскивал для грядущих боев, и перед глазами у него все четче вставал макет Школы Чародейства и Волшебства, неприступного замка, построенного Основателями. Руди, легок на помине, нарисовался сам, подхватил под руку. С Лестранжем Долохова связывало чувство посильнее товарищества – застарелая уважительная неприязнь. На фоне признания взаимных заслуг. - Долохов, - Руди был слегка подшофе, да много ли ему, подраненному, было надо, - Долохов, послушайте, скажите мне. Мы что, всерьез готовимся к штурму Школы? Тони прекрасно помнил, как звучала недавно эта новость для него самого. - Как решит Повелитель, - сдержанно произнес он. - Слава Мерлину, - выдохнул Лестранж, - Штурм еще не решен. Тони промолчал, не желая разубеждать. - Антонин, давайте это обсудим, - Лестранж настойчиво тащил его куда-то вбок, поговорить. Долохов остановился, подхватил шампанское с подноса, и рявкнул через весь зал: - Белл, дорогая моя! Иди к нам с Руди! Разговор есть. - Антонин, Антонин…, - покачал головой Рудольф, пока его великолепная жена медленно, на высоченных каблуках, пересекала помещение, - Все бы вам шутить, - И встретил супругу улыбкой, - Ты знаешь, что Розье затеял жениться, Белла? На моей двоюродной племяннице Буллстроуд? Трое уединились в нише окна. Планы взбалмошного Ваньки Розье заслуживали самого подробного обсуждения. Рождественский бал катился своим чередом. Порхали пары – молодые и… очень молодые. Те, кто годятся в дети и те, кто уже скорее во внуки. Повелитель обсуждал что-то важное у камина, в том уголке, что был на сегодня назначен временным центром зала. Несколько почтенных патриархов – Трэверс, Эйвери, чуть младший их Нотт, когда-то бывший адъютантом у самого Гриневальда, а так же изысканный и томный Мальсибер – почтительно внимали. Люциус Малфой, на правах хозяина дома, стоял в стороне и глухо молчал. Амалия Буллстроуд, в своем бордовом официальном плаще члена Уизенгамота, вошла в залу Малфой-мэнора за четверть часа до полуночи. Задрав идеально выписанный подбородок, она одновременно стремительно и неторопливо пересекла зал, и, не обращая внимания на явную неуместность жеста, преклонила колено перед Темным Лордом. - Амалия, я всегда рад тебя видеть, - высокомерно ответил Милорд, и Долохову на миг показалось, что он с трудом удержался, чтобы не повторить одной из старейших и знатнейших своих сторонниц то, что недавно сказал ему самому: «прекрати этот балаган». Амалия поднялась, и дружески кивнула Люциусу. Тот поклонился в ответ. Об отношениях Малфоя с Амалией прежде болтали всякое, и Долохов понял, что пора вмешаться, - пока не вмешалась Белла, приветствовавшая старшую подругу кривой и едкой улыбкой. Или пока не взорвалась всегда спокойная Нарцисса. - Мелли, - Долохов выдвинулся из-за угла с лишним бокалом в руке, - Кого я вижу, дорогая моя. Шампанское и тур вальса? Он почти сам уже поверил, что слегка пьян. Обнял высокую – в один с ним рост – титулованную даму за талию, и повел, туда, где со смехом кружится мелюзга и слегка теряют самообладание старшие. Амалия прихлебнула шипучего напитка из вычурного хрусталя. Поставила, проплывая, но подвернувшийся столик. - То-ни…, - почти промурчала она на ухо, - Дорогой мой… Ты кого от меня спасаешь? Малфоя? - Я тобой спасаюсь, моя душечка, - так же интимно сообщил старой подруге Долохов, - Мне тут такие юные создания глазки строят… Юных созданий он придумал по ходу, но тут же без труда поймал на себе лучистый взгляд розьевской Милли. - Племяшка, - Амели свела густые фамильные брови, - Свежепросватанная. Ну, я сейчас… - Амели, потанцуй со мной, - Долохов не выпустил соратницу, наоборот, закружил лихо и бережно, - Дети подождут. Пробили часы. Лорд медленно встал, и потребовал бокал. Пары в разноцветных мантиях замерли, в ожидании каких-то решающих слов, но Том лишь поднял руку и ясным голосом сказал: - С Рождеством, мои друзья. И ритуально прикоснулся губами к хрустальному краю бокала. Зал взорвался такими криками, каких Тони не слышал ни на одном собрании, ни после одной вдохновляющей речи Лорда. Всех, кажется, пьянила сама атмосфера беспечности, свободы, начала чего-то нового. Война осталась позади, и поднимать дух соратников словами не было необходимости. Музыка заиграла вновь, Тони снова протянул руку Амалии, но почувствовал прикосновение к плечу и обернулся. - Я забираю у вас даму, Антонин, - безапелляционно заявил подошедший сбоку Малфой, - Амалия, прошу вас. Тони с улыбкой отступил, наблюдая, как Люциус изящно и уверенно ведет свою даму в вальсе, тихо рассказывает ей что-то на ухо, сдержанно улыбается и отвечает на вопросы, видимо, шутит, заставляя ее тихо смеяться. И потом непринужденно, как будто так и надо, выводит из зала в направлении малой гостиной. Долохов вздрогнул от резкого толчка под локоть, почти заставившего его пролить шампанское и хотел было уже перехватить грубияна и поучить манерам, но не стал. Северус Снейп, смотревшийся черным призраком в своем узком непраздничном сюртуке и глухом плаще, пренебрегая всяческими приличиями пролетел мимо танцующих и пьющих, мимо спорящих и флиртующих, и исчез в дверном проеме следом за тихо испарившейся парочкой. Долохов подумал, что, кажется, догадывается, кто в тот раз подслушал его разговор с Малфоем. Подумал, и решил не вмешиваться.
http: Снейп - Что у вас тут происходит, Люц? – Амалия Буллстроуд удобно расположилась в кресле у камина, неторопливо поправила складки бордовой мантии, и вертит в руке бокал бургундского, поспешно доставленный перепуганным эльфом. Меня они, поглощенные друг другом, в упор не замечают. Комната освещена лишь огнем камина, там переливается темно-красным официальная мантия Амели и светятся нестерпимым светом стянутые в тугой хвост волосы Малфоя. Я стою, прижавшись к стене, скрытый темнотой и изгибом арки, и в ушах у меня грохочет камнепад. - О чем ты говоришь, Амели, дорогая? – Люциус Малфой стоит в изысканной позе, небрежно прислонясь к камину, и тоже поигрывает бокалом. С шампанским, - Что происходит? Война. Практически уже победа. В Ставке столпотворение. От просителей и интриганов нет отбоя. Амалия тонко улыбается – это слышно по голосу. - Люциус, Министерство в руках Милорда уже четвертый месяц, а ты еще ни разу там не показался. И у нас тоже. Я за тебя волнуюсь. Лучше расскажи мне все, как есть. Люциус пожимает плечами. Он спокоен. Так же спокоен и так же надменно-любезен, как раньше, и я знаю, что Мелли Буллстроуд это спокойствие сводит сейчас с ума не меньше, чем меня самого. Когда-то я хотел ее убить. Когда-то Люц был готов оставить ради нее семью; семью, которая для Малфоя является главной святыней в жизни. Но Мелли выбрала войну. Войну и политику. И, кажется, так до конца и не простила себе это. - У меня сейчас немного другая роль в организации, - непринужденно отвечает он, - Мелли, прости, я не все могу тебе рассказать, все же ты действуешь в Лондоне, а я здесь, в ставке Милорда. Но, в общем, должен тебе сказать, что ты права, и через некоторое время я действительно появлюсь у вас. Возможно, в Уизенгамоте, но есть и такой вариант, что на скамье окажется Белла, а я, как всегда, где-то поближе к финансам и прессе. Я тебя успокоил? - А я слышала другое, - произносит Мелли. - Вот как? – Люциус хмурит брови, в его голосе – легкое беспокойство. Все-таки, он потрясающий лицедей, - Это нехорошо. Что именно? - Например, что ты в опале. Например, что Лорд отобрал у тебя палочку. Люциус смеется. - Вернее будет сказать, одолжил. Милорд оказал мне эту честь. Почему-то ему показалось – Мелли, но это сугубо между нами – что его неудачи с Поттером как-то связаны со сходной конструкцией палочек. Он взял в бой мою. Предположения не подтвердились, впрочем, так что я не могу похвастаться, что моей палочкой сам Лорд выиграл дуэль с кровным врагом. Амалия поднимается и подходит чуть ближе. - И ты до сих пор… Люциус продолжает смеяться, тихо и беззаботно. - Да, моя дорогая, малфоевские палочки традиционно делаются долго. Так что я сейчас перед тобой безоружен. Как всегда, впрочем, - он непринужденно обхватывает запястье Амалии своими длинными пальцами, забирает бокал, неторопливо ставит на каминную полку, и медленно, долго целует руку; и добавляет серьезно, - Но я очень благодарен тебе за заботу. Очень, Мелли. Больше, чем ты можешь вообразить. Та чуть прикасается к его виску - ласково. Так, как я никогда не умел. - Так я тебе и поверила, повеса, - заявляет она, - Благодарен, как же. Знакомо ли тебе это чувство, м? - Знакомо, поверь,- Люциус чуть наклоняется, ворошит уголья; по его лицу и волосам бегут оранжевые блики; он делает паузу, - Мелли, ну, конечно, это было непросто, - интимным, даже чуть смущенным тоном говорит он, - Но… ты ведь была в боевке. Ты знаешь, что потерю своей первой палочки можно пережить. В сорок лет это, разумеется, немного сложнее, чем в двадцать…, - он ведет ладонью по лбу и замолкает. - Как Цисс? – тихо интересуется Амалия. - Цисс, - Малфой пожимает плечами,- Цисс, разумеется, безупречна, как всегда. Идеальная жена, опора дома. Впрочем, ей это сейчас недорого дается. Тимоти Эйвери от нас не вылезает. Послушай, Амалия, - он вскидывает голову, снова становясь надменным, - Давай, пожалуй, я сейчас отвечу на все твои возможные вопросы, а потом мы перейдем к тому, что действительно интересует нас обоих. Амалия молчит. - Да, с полгода назад Милорд сделал мне выговор-другой в присутствии посторонних. Он вообще пребывал тогда не в духе, а я был болен после Азкабана и не мог так просто выбраться в Лондон гасить неприятные слухи. Потом…, - он чуть запинается, как будто ему не хочется говорить, - Потом у меня был роман. С мужчиной, о чем ты, вероятно, слышала. Не бог весть какой серьезный или долгий, но вызвавший неожиданно много грязных сплетен различного рода. В этом никто не виноват, кроме здешних идиотов с извращенной фантазией. Да, вероятно, еще того факта, что я не слишком похож на человека, способного добровольно заинтересоваться кем-то настолько, ммм... несветским. Да еще боевиком. Да еще иностранцем. Все это, разумеется, только между нами, Амалия, но с тобой-то я могу быть откровенен? Ты же хорошо знаешь Тони, не так ли? Ты можешь себе представить в его исполнении что-то хоть отдаленно похожее на то, что о нас болтали? А в моем, ради Мерлина и Салазара? – в его голосе сквозит хорошо рассчитанная нотка возмущения, раздражения даже, - Не представляю себе, с какой стати сплетники слепили из этого эпизода какой-то гаремный водевиль, оскорбительный для нас обоих, да и для Милорда, если подумать, тоже. Вдобавок, я был задействован кое в чем и не мог нигде показываться вне Ставки. Я никакой окклюмент, знаешь ли. Что же до всего остального… Нет, я не разорен, нет, я не под арестом, и да, мой сын действительно выполнял некоторое время при Лорде функции исполнителя, но мы ведь знаем, что он считает нужным прогнать через это испытание всех, кого прочит в большую политику. Сейчас Драко в школе, со всеми детьми, и на очень хорошем счету у Милорда. У меня все в порядке, Мелли, и как только я буду вправе показаться в Лондоне, от сплетен не останется ни следа. Ты можешь сказать это всякому, кто поливает меня грязью перед тобой. Особенно перед тобой, моя любовь. - Судя по тому, как Тони бросился уводить меня от тебя сегодня, для него ничего еще не кончилось, - усмехнулась Амалия, - Ты все тот же безжалостный сердцеед. На дуэль его вызвать, что ли? - Я думаю, он побоялся, что ты, не зная ситуации, что-нибудь выкинешь при Цисси, - серьезно ответил Люциус, - Тони очень трепетно относится к ее чувствам. Как и положено хорошему партнеру, впрочем. В любом случае, все уже в прошлом, и ни у кого нет ни к кому никаких чувств, кроме самых дружеских. Давай поговорим о нас. - О нас? – Амалия снова опустилась в кресло, забыв о вине, - А есть еще «мы»? Люциус подхватил оба бокала, и склонился к ней, близко, почти касаясь губами губ. Протянул бокал, разделяя лица. - Не знаю, как для тебя, моя дорогая, - промурлыкал он, - а я в последнее время вспоминаю все чаще. У меня было непростое время. Слишком непростое, чтобы по-прежнему не ценить настоящую близость. Ты дашь мне шанс заслужить прощение? - У меня всегда есть для тебя шанс, Люци, - почти прошептала она, снова прикасаясь к его волосам, - Но… Послушай, ты не хочешь подождать до Лондона? - Зачем? – Малфой поднялся и протянул ей руку. Теперь он действовал в своей обычной властной и стремительной манере, - Я в своем доме, - он вскинул голову, и привлек ее к себе резким жестом, - и я тебя хочу. Единственное, чего я согласен подождать, так это разъезда гостей. Я прикажу приготовить зеленую гостевую, а сейчас..., - он прикоснулся к губам усмиренной валькирии расчетливо-легким поцелуем, заставившим ее проглотить возражения, - сейчас я очень надеюсь, что ты меня простишь. Я еще должен оказать внимание гостям и жене. Ты позволишь, любовь моя? – еще один поцелуй, уже глубокий и медленный, и Люциус своей прежней, стремительной как стрела, походкой, направился прочь. Расшитая серебром мантия прошуршала в нескольких метрах от моего лица, мельком послав мне струю знакомого аромата – духи Люца, всегда один и тот же неизменный запах, - и я только сейчас осознал, что уже не стою, вжимаясь в неровную стену, а давно сижу на полу, сгорбившись и втянув голову в плечи, в нише под ложным подоконником, как в норе, и до боли сжимаю виски ладонями. Этот день начался с событий, похожих на пощечины, и закончился – событиями, больше напоминающими удар пули в висок или круциатус прямо в солнечное сплетение. День, собственно, начался вчера, когда я вышел из Хогвартс-экспресса, озабоченный и нервный, стараясь, как и добрая половина школы, не слишком коситься в тот конец платформы, где три высоких волшебника в черных плащах усаживали в глухую повозку скрученную заклятиями Лавгуд. Черные плащи означали – ее везут не в аврорат, а к нам, в ставку. То есть, в подвалы Малфой-мэнора. И я должен буду пить, веселиться и кланяться господину, зная, что прямо под ногами встречает Рождество в темнице еще одна моя ученица. Еще одна, кого я не уберег. И даже мысль, что Лавгуд, скорее всего, не грозят ни допросы, ни зубы вервольфа – она заложница, а не носитель информации – эта мысль не особенно меня утешала. Я стоял, стараясь следить за осанкой, сухо кивал расходившимся ученикам и ждал кареты, которая должна была отвезти меня и обоих Кэрроу в ставку, и не сразу обратил внимание, что в толпе встречающих мнется плечистая рослая фигура, которой здесь не должно было быть ни в коем случае. Маркус Флинт, с метлой на плече, топтался на одном месте, напряженно кого-то – впрочем, совершенно понятно, кого – высматривая. Драко Малфой легко соскочил с подножки – каждое его движение, и каждый волосок, светящийся на зимнем солнце, отпечатывались у меня в мозгу, запечатлевались навсегда, под клеймом «никогда больше». Он галантно помог сойти Паркинсон, и, тут же забыв о ней напрочь, стремительно и прямо, вот как Люц только что, прошел навстречу Флинту. Не то, чтобы они обнялись, или сделали что-нибудь еще, свидетельствующее об особой близости. Они просто пошли рядом, как будто и не расставались, остановились в стороне, и пространство вокруг них как будто свернулось в кокон, отделяя их от всего остального мира. Драко извлек крупный аметист в тонкой оправе – так обычно выглядели мэнорские портключи для своих – аккуратно положил на широченную ладонь Флинта, заглянул тому в глаза снизу вверх – близко, и с каким-то абсолютным доверием, и накрыл камень сверху своей рукой, сплетая свои и чужие пальцы вокруг него. Они исчезли практически сразу, и я почти увидел, как, оказавшись в мэнорском парке, они покачнутся при приземлении, и совершенно естественно окажутся в объятиях друг у друга. Разумеется, я не мог не увидеть их снова. Уже утром, выглянув в окно, я обратил внимание на полтора десятка гиппогрифов, одновременно парящих в небе. Чуть ли не все население малфоевского грифятника, и все под всадниками. Я вышел в парк, чтобы разглядеть маневры. Отрабатывалось что-то вроде воздушного оцепления; условный противник – три молодых штурмовика на конях – пытались выбраться из очерченного условным барьером сектора, а висящие в воздухе всадники преграждали им путь при помощи слабых инсендио – так, только обозначить попадания. Огонь шел не на поражение – мишени явно пытались загнать в определенный проход. Я остановился, гадая, к чему же готовит Долохов – именно он парил чуть выше основного отряда, без соноруса подавая команды – своих людей на этот раз. Похоже было на какую-то странную охоту, или на полицейскую операцию. Я похолодел, подумав, что речь может идти о воздушной облаве в лесах, где прятался Поттер. Но тогда зачем гнать к конкретной цели? Я в очередной раз проклял свое маггловское происхождение – в воздушных играх, во всех этих упражнениях с грифами и тестралами, я понимаю не больше, чем всякий, кого раз-другой посадили в седло на уроках по Уходу. Посадили, впрочем – это еще нежно сказано. Проклятая тварь меня так и не подпустила, на потеху Гриффиндору. В седло меня потом не посадил, а затащил почти силой – Люц, которого так раздражала моя неспособность общаться с его любимыми зубастыми тварями, что он однажды просто завязал хорошо обученному грифу глаза платком – чтобы тот не видел, как он выразился, неуважения в моих повадках – и протянул мне руку уже с седла. Птица взлетела, у меня на секунду закружилась голова, а потом я помнил только о том, что Люциус крепко и бережно, как никогда на земле, держит меня в объятиях, что его теплое дыхание в моих волосах, что он целиком, от ягодиц до макушки, прижимает меня к себе, и его уверенная рука направляет наш совместный полет. Короче, в небе в двойном седле я несколько раз еще оказался – ровно столько раз, сколько понадобилось Люциусу, чтобы понять, что я не слышу ни одного слова из его объяснений, и по-прежнему не способен подойти к животному, не вызвав мгновенного всплеска агрессии – но знатока из меня эти взлеты так и не сделали. Драко Малфой, невыносимо стройный в светло-сером охотничьем костюме, не прибегая к помощи эльфов, седлал в стороне белого подростка – грифенка не крупнее среднего пони. Он по десять раз проверял каждую подпругу, или как там называются все эти ремешки и веревочки, опутывающие торс гиппогрифа – и так погрузился в свое занятие, что не замечал ни меня, ничего вокруг. Я дважды напомнил себе, что на моих глазах сейчас готовится нечто, что может стать угрозой всем нашим с Альбусом планам, и подошел, с трудом удержавшись от желания откашляться, перед тем, как обратиться к молодому хозяину замка с вопросом. - Что происходит, мистер Малфой? – спросил я как можно более нейтральным тоном. Малфой прищурился, закинув голову к небу, внимательно следя за движениями крылатых всадников в небе. - Боевка отрабатывает блокаду купола, - с равнодушной любезностью сообщил он, - вероятно, кто-то из наших друзей укрылся в немаленьком родовом замке. Кто бы это мог быть, вы не знаете, господин директор? На той стороне есть родовитые семьи? Я хотел сказать, кроме Дамблдоров и Уизли, сэр. - Да хотя бы Прюэтты, мистер Малфой, - наставительно проговорил я, - не знаю, способна ли Молли Уизли поднять защитный купол над домом, но теоретически он должен ей это позволить. Она ведь последняя в своем роду. Драко кивнул, снова занимаясь своими ремешками, осматривая зачем-то низ крыльев и лапы гиппогрифа. Этот разговор – спокойный разговор учителя с учеником – так странно и больно не вязался со всем, что было. И все же я почувствовал что-то вроде тепла в груди. Тоже дежавю. В кои-то веки – в хорошем смысле. В отличие от Драко, я точно знал, что никаких родовых цитаделей Орден не занимал. Впрочем, этого запросто мог не знать Долохов. Интуиция молчала – никакой тревожный звоночек не зазвенел в мозгу. Утро накануне Рождества, подготовка к срочному налету исключена – слишком уж важным казался для Лорда сегодняшний общий сбор. Может быть, Долохов просто любит летать. В конце концов, они ведь тоже люди. Как будто в подтверждение моих мыслей, командир боевки вдруг пронзительно свистнул, рассыпая строй и прокричал: - Все, перекур, господа! На скорость до озера, и там привал на час. Кто грифа мне к воде подпустит, дежурит в полуночную смену. Кто первый придет – вообще на сегодня с дежурства сниму, так уж и быть. Малфой чуть ли не сразу замахал рукой, и откуда-то из-за кустов поднялся Маркус Флинт. Стая грифов медленно удалялась в сторону леса, всадники с шорохом и топотом пролетели вслед по аллее, заставив детеныша Драко испуганно шарахнуться. Молодой Малфой бесцеремонно подтащил Флинта за руку ближе, и принялся объяснять: - Смотри. Главное дело такое – поскольку она недоучка еще, с ней нужно очень вежливо. Ты должен ее любить и уважать. Внутри. Что ты говоришь, неважно, она слов не понимает. Она отношение понимает. Как… ну, как сестру младшую, понимаешь? Как невинную девушку благородного рода. Она же принцесса карпатская. Они все принцессы и принцы. Поприветствуй. Да не кланяйся ты, Флинт, как Хагрид какой-то. Ты ее с толку сбиваешь. Здоровайся. С достоинством. Привет, сестричка, я твой большой крутой старший брат. - Ты думаешь, я много девушек благородного рода охмурял, что ли? – усмехнулся Флинт. - Да при чем здесь охмурял. Вы должны быть на равных по уважухе, но ты сильнее по силе, так тебе понятно, морда бойцовая? – нетерпеливо фыркнул Малфой. Меня он не замечал. Не так, как тогда в зале. Действительно не замечал, полностью сосредоточенный на недоученной птице и растерянном боевике. - Ну, привет, - как-то неопределенно произнес Флинт, - животное. Это я на тебе полечу, что ли? А ты не переломишься? Я изготовился и взялся за палочку – неприязнь неприязнью, а позволить полудикому животному у меня на глазах атаковать моих учеников я был не намерен. Животное чуть шагнуло вперед и потянулось. - Вооо… - почему-то шепотом протянул Малфой, - Теперь смотри. Он протянул руку и медленно почесал у птицы под подбородком, в опасной близости от зубастого клюва, - Во-первых, здесь она не тяпнет – не дотянется. Во-вторых, поскольку не дотянется – они любят, когда тут чешут. Давай. Флинт медленно повиновался. Хищная птица закурлыкала и водрузила голову ему на плечо – росту как раз хватило. Тот вздрогнул, и с трудом удержался, чтобы не податься назад. - Смотри, а они тебя любят…, - опять почти шепотом медленно произнес молодой Малфой, - Отец говорит, тем, кого грифы любят, всегда можно доверять. Ну, то есть… не всегда, конечно, а… с ними можно по-простому. Сам не подводи, и тебя не подведут. Нарочно, по крайней мере. Флинт вдруг тоже зашептал. - Я тебя точно не подведу, - хрипло произнес он. Птенец встрепенулся и шарахнулся прочь. Драко поспешно обнял его за шею, пригнулся, зарываясь лицом в перья, шепча успокаивающее что-то. - Флинт, ты о чем сейчас думал? – вполне трезвым будничным тоном произнес он, выглядывая из-за шеи своего грифа, - Ты о ней думал, или о фигне какой-то посторонней? Ты понимаешь, что она тебя, если что, зашибет и не поморщится? - Меня не зашибет, - успокаивающе заметил Флинт. Палочка в его руке смотрела птице прямо в грудь с первого резкого движения той. - Дурак несчастный, - безнадежно поморщился Драко, - Один ступефай, и животное можно авадить сразу. Было в истории пару раз, чтобы кому-то удалось приручить гиппогрифа, пострадавшего от человека, но в принципе… проще сразу в расход. Если грифа ударить, он уже никогда людей за своих считать не будет. Ни оседлать, ни спарить по своему выбору. А это же, – у него в глазах мелькнуло что-то похожее на благоговение, - северокарпатская белая. Полную линию таких белых никому еще вывести не удавалось. А у нас в мэноре – уже четвертое поколение по белому птенцу почти в каждом помете. Вот красотка как по заказу прямо к моему выпуску вылупилась. Он обвел окрестности взглядом, и, наконец, обратил внимание и на меня, тоже стоящего с палочкой наготове. - Профессор, - Драко снова прищурился, - то есть, директор. Огромное спасибо, что вы нас подстраховали, но простите… Не зная гиппогрифов, на выездке молодняка присутствовать не стоит. Право же, не стоит. Я и за одним-то Маркусом боюсь не уследить. У меня попросту нет достаточного опыта. Если вам хочется пообщаться с гиппогрифами, пожалуйста, обратитесь к отцу. Уверен, он вам не откажет, грифов в конюшне в избытке, да и мастеров, как видите, полный дом. Он хлестнул символическим, никогда не используемым в выездке гиппогрифов, хлыстиком по сапогу, и снова вернулся к Флинту. - У тебя получается – классно, - от души произнес он, - Не обращай внимания, я просто с перепугу ругался. Теперь, смотри, как я на нее садиться буду. Он почти обвился вокруг шеи белого детеныша, лаская, убалтывая, а я развернулся, и, стараясь следить за прямизной спины, зашагал к замку. В конце концов, я здесь не для того, чтобы страховать Драко Малфоя, решившего взлететь в небо на полуобученном детеныше гиппогрифа в обществе безграмотного штурмовика. И уже от крыльца, оглянувшись, я увидел в небе отчаянно теряющего высоту взъерошенного птичьего подростка, и, чуть правее, белую стрелу – такого же мускулистого, такого же белоснежного, но матерого взрослого хищника, и пригнувшуюся к холке животного фигурку, в которой я безошибочно, шестым каким-то чувством, узнал Люциуса Малфоя. И еще двух таких же крупных, но серых, обычной масти, грифов, стремительными молниями скользящих навстречу слева, со стороны озера и леса. Я вытащил палочку, и бросился назад, но страховать было поздно, слишком далеко и слишком все-таки быстро. Я все же зашептал левитирующие заклятия – вдруг помогут – но массивный белый уже поднырнул под брюхо падающему птенцу, а с серых в две палочки уже говорили все, что нужно было сказать, и все четверо медленно приземлились – почти левитируя младшую пару – где-то в отдалении. Я подбежал, в готовности заняться пострадавшими; Драко сидел на земле, согнувшись и баюкая поврежденную, видимо, лодыжку, а Люц, как и следовало ожидать, тщательно ощупывал каждую косточку – не у сына, у грифа. Три мощных животных равнодушно паслись рядом. Мальсибер тихо что-то говорил как стенка белому Флинту, а Долохов просто стоял в отдалении, разглядывая дрожащего птенца. - Она была не готова к седлу, сын, - не поднимая головы, сообщил старший Малфой, - ты правильно ее взнуздал, но следовало не деликатничать и применить оберчек, чтобы не было соблазна при малейшем испуге свечкой уйти вверх. Вальтрап помягче тоже не помешал бы – у птенцов нежная кожа. И еще, я ценю твою выдержку, но одерживать такого малыша просто не было смысла. Нужно было давать более четкие сигналы. Даже простой окрик бы помог больше. Мальсибер подошел к Драко и протянул какую-то флягу. Не костерост, вероятно, просто обезболивающее. Флинт – как будто ему разрешили – тут же плюхнулся рядом и что-то забормотал. - Да ладно, Марк, я сам идиот, - отчетливо проговорил Драко, - Отец, как она? Малфой, между тем, заметил что-то у грифа под крылом, и сделал попытку заставить птенца перевернуться кверху брюхом. Тот возмущенно заклекотал. Долохов молча опустился на колени, то ли почесал, то ли погладил животное по шее, потом по бело-розовому пузу, скормил, порывшись в кармане, какую-то малоаппетитную дрянь, и, крепко обняв за шею, завалил назад. Люциус продолжил осмотр. Потом поднялся. Долохов продолжал сидеть на земле, поглаживая бессильно распластавшегося по траве птенца. - Она в порядке, Драко, - спокойно сообщил старший Малфой, - Потребует лишней пары недель выездки, но ничего фатального не произошло. Как твоя нога? - Пустяки, у молодого человека маленький вывих, - ответил за юношу Мальсибер, - к утру все будет хорошо. - К утру, - констатировал Люциус, - значит, ты не будешь открывать сегодня бал с Пэнси. Очень жаль. - Я думаю, вы с мамой справитесь, - то ли выплюнул, то ли простонал Драко. Обычная строптивость стремительно к нему возвращалась. - Я тоже так думаю, - нейтрально сообщил Люц, и снова опустился на колени возле птицы, - Позвольте мне, Антонин. Он нежно и властно обвил шею птенца руками, помогая тому встать, заставляя встать. И сам выпрямился тоже. И вот на этом месте меня ударило под дых. Он был прежний, Люци. Такой же, как раньше. Наличие или отсутствие палочки ничего здесь не меняло. Он был центром своей вселенной, а в его личную вселенную входило всё и все, кто только бросал на него взгляд. Или, что еще фатальнее, привлекал к себе его собственный. Я почти не помню, что было в промежутке. Уходящий по аллее в обществе двух белых грифов Люц; семенящие следом эльфы; Драко, чуть ли не с рыданиями бросившийся на шею Флинту, едва отвернулся отец. Рука Клода у меня на талии и его тихое – все в порядке, Север, слава Мерлину, все живы, а мальчику урок только на пользу, пойдем… Успокоительное зелье – я сварил бы лучше, но Клодиус Мальсибер не спрашивает, он просто протягивает лекарство, и у меня не так много сил сейчас, чтобы начинать профессиональную дискуссию о зельеварении. Воинственный голос Долохова сверху, и снова вскинутый подбородок Клода, и его резкий, усиленный сонорусом, вопрос: - Ты без меня сейчас обойдешься, Антуан? Мне нужно отлучиться, у нас пострадавшие. И насмешливое долоховское: - Вижу. Валяй. Грифа отдай эльфам. И этот час или два в комнате у Клода – ведь о чем-то же мы говорили? Не может быть, чтобы я просто молчал, уставившись в стену, а он подливал сначала успокоительного в кубок, потом, забрав у меня из рук зелье, коньяку в бокал. Мы, разумеется, друзья, старые друзья, из одной и той же когорты школьных пажей Люциуса Малфоя, только Клод старше меня, так что он успел проучиться с Люцем не год, а все четыре. И еще успел побыть главным на Слизерине, особенно когда вслед за Люциусом выпустилась Нарси, а потом и Рабастан. И все же. Не до такой же степени я расклеился в этот час-другой. Все это как в тумане. А вот что помнится четко – как я вошел в гремящий музыкой зал, и там стоял он. Люц. Настоящий Люц. Как будто никогда не было ничего между. Просто его величественная и лицемерная повадка, его серебряные волосы, его взгляд, которому невозможно сопротивляться. Просто под руку с женой, просто предельно вежливо и отстраненно: - Северус. - Люциус, - выдавил я – и тут же позволил себя увести прочь, и сам по инерции оказался у стенки, и смотрел-смотрел-смотрел, впитывая каждое его слово, жест или движение, с ужасом ощущая, как звонкие пузырьки снова пускаются в пляс внизу живота. Я смотрел, боясь упустить. Поклон Лорду, любовно-почтительный шепоток в ушко жены, кивок гостю, тур в вальсе, мимолетная усмешка в адрес приятеля, светская маска в кругу избранных, у кресла Повелителя. И так до последнего – до руки, протянутой Амалии Буллстроуд, до этого делового, двусмысленного и нежного диалога в полутьме, до назначенного места встречи, и до понимания, что, даже если я просто умру сегодня под дверью зеленой гостевой, то это ничего уже не изменит. Что там все равно будут брать не меня. И даже изменять там будут не мне, другому. Что меня нет вообще в его новых раскладах, и что я сам не понял, недооценил, проебал… Просто не сообразил, что Люц сильнее обстоятельств. Что он выдержит, распрямится и встанет во весь рост. И уже больше не взглянет на меня с этой высоты.
http: Долохов За всеми танцами и шманцами Тони никак не мог отделаться от своих мыслей. Хог. Штурм. Лобовой штурм превосходящими силами – потери от двадцати до сорока пяти процентов. Это без учета магии, по маггловским боевым пособиям, которые Тони не склонен был недооценивать. Хреново еще было и то, что на территории Хога не действовало ни одно маггловское оружие, даже в том, что простой пороховой заряд взорвался бы там как надо, имелись сомнения. Действовать предстояло одной магией, действовать не только против людей, но и против магии самого Замка. Тони улыбался, шутил и чокался, но мысли о предстоящем штурме – силами тех самых ребят, которые веселились сейчас вокруг, в кои то веки не ожидая от будущего дурного – не оставляли. Промаявшись так еще с полчаса, Тони, не дожидаясь окончания веселья, тихонько вышел из зала и, открыв дверь паролем, известным лишь немногим, вошел в кабинет Лорда. Призвал макет, добавил разметки, и погрузился в раздумья. - Что ты здесь делаешь, Тони? – голос Лорда прозвучал из-за спины резко и отрезвляюще. Долохов тяжело поднялся – в последние полчаса или час он переставлял по полу светящиеся шахматные фигурки, пытаясь придумать более-менее осмысленную схему прорыва. - Ничего, мой Лорд, - объяснять было нечего. Все было понятно и так, - Идей пока ноль. Лорд окинул взглядом макет замка, испещренный разноцветными пометками, долоховскую мрачную физиономию и запыленную мантию, и одним движением палочки погасил схему. - Иди отдыхать, - властно распорядился Лорд, - Это приказ. Темный Лорд стремительно прошел в глубину кабинета и, не обращая больше на Тони внимания, принялся перебирать что-то в шкафчике для зелий. Склянки звякнули раз, другой. Лорд выглядел еще бледнее обычного, и у Тони мелькнула мысль, что в последние месяцы Повелитель ни разу не показывался на людях так надолго. Он поклонился и поспешно вышел. Долохов только сейчас осознал, что с того разговора только и делал, что думал о штурме. Думал, выполняя рутинные дела, думал под музыку рождественского бала, и во сне, кажется, думал тоже. Он все-таки спустился еще пройтись по постам, зашел в караулку поздравить ребят – там половина была незнакомых, многие свои, Флинт тот же, были в отпуске. До срока сменил караулы и в подземельях тоже. Сдал объект Чаку Эйвери, и пошел, действительно, к себе. Он налил себе щедрую порцию огневиски, но пить не стал. Поставил, завалился на кровать прямо в одежде, закинул руки за голову и снова тяжело задумался. И крутящиеся в вальсе фигурки, и девочка, которой, кажется, нужен был не Розье, а просто индульгенция во взрослую жизнь, и прямая, как стрела, осанка Люциуса Малфоя, его почти вызывающе спокойное, без улыбки, лицо… И ребята, сменившие черные плащи или камуфляж на шелковые и бархатные мантии, подобающие высокородным магам… Ребята, флиртующие напропалую с цивильными девчонками, да не просто так, без налета партизанской беспечности, с замахом на будущее... Все это вытеснило из головы, наконец, башни, рондели, равелины, бастионы и бартизаны Хогвартса, длину его куртин, его многочисленные проходы и стрелковые галереи. Тони подумал, что можно было бы вернуться на праздник, выпить с ребятами, и вообще… Мелькнула такая мысль – просто взять и склеить себе кого-нибудь на ночь. Сто лет уже, как пора. Сколько можно? Но подниматься было лень, а более конкретных идей не возникало. Стук в дверь вывел Долохова из задумчивости. Он шевельнул палочкой, снимая запоры, и поднялся навстречу посетителю – невысокому, темноволосому молодому мужчине лет с бледным лицом и темно-карими глазами чуть навыкате. Незнакомому – впрочем, незнакомых в Ставке сейчас хватало. - Что случилось? – без особой тревоги спросил Тони. Движения незваного гостя были чуть медлительны, и меньше всего он был похож на вестника какого-нибудь аврала. Да и метка молчала. Тот постоял в дверях, и поднял глаза, без смущения заглядывая в лицо. - Я проиграл пари, - медленно, даже чуть задумчиво сообщил он, - Вы позволите мне войти? - Пари, - Долохов осклабился; шутки в караулке от поколения к поколению не менялись ни на грош, - Ну, входите. И что вы должны сделать? Тот подошел вплотную. Задумчиво провел пальцами по груди штурмовика, проследил движение собственной руки. Ниже почти на целую голову – вскинул выпуклые глаза и неопределенно ответил: - Ничего такого, что было бы против моих собственных желаний, - и, выдержав паузу, все так же без вызова и без малейшей опаски, - Не прогоните? В его дыхании Тони уловил легкий запах оборотного зелья. - Мы знакомы? – поинтересовался он, не отстраняясь. - Не до такой степени, - неопределенно отозвался тот. Ладони тихо скользнули выше по плечам. Долохов поймал подбородок пришельца, удержал в пальцах, всмотрелся в лицо. Очень прямой нос, очень гладкая кожа, внимательные глаза и короткие темные ресницы. Не похож ни на кого конкретно, и вместе с тем какой-то… очень свой типаж, что ли. - Вы не под империо, вы не давали нерушимой клятвы и за нами не подглядывают сейчас ваши друзья, - уточнил он. - И более того, если вы меня сейчас отправите восвояси, я не покончу с собой у вас под дверью, - в тон продолжил гость. Тони улыбнулся. Прогонять не хотелось. Трясущуюся жертву гость нисколько не напоминал. - Выпить хотите? – он не дожидаясь ответа призвал из буфета второй бокал. Ситуация начинала его забавлять. Гость подержал в руке тяжелый хрустальный бокал с золотистым напитком, покачал головой и отставил в сторону. Снова медленно поднял руки – не соблазняя, а как будто прислушиваясь к собственным ощущениям, впитывая тепло чужого тела ладонями – провел снизу вверх, завел за спину. Тяжелый бархатный плащ мягко осел к ногам – затейливая застежка расстегнулась сама собой; похоже, там было очень нехило с беспалочковой магией. Такой легонький с виду трюк был на деле посложнее беспалочкового ступефая. - Ого, - шепнул Долохов, привлекая к себе, склоняясь губами к уху. - Из разведки, из парней Чака, что ли? - Не гадай, не надо, - тихо отозвался тот. Ладони теперь скользили по спине, все так же изучая. - Ладно, не стану, - проговорил Тони, сдаваясь теплому поглаживанию ладоней, влажному дыханию на груди. Ему было весело и немного странно; времена подобных эскапад закончились для него давно, так давно, что воспоминания не вызывали уже ни неловкости, ни восторга – одно теплое чувство ностальгии. По тогдашним людям, по тогдашним играм, по себе молодому. Он никому не был обязан верностью, он даже ни в кого влюблен сейчас не был по большому счету, и ему пора было, давно пора, завязать с прошлым и начать… Начать считать себя в игре, по крайней мере. Начать снова считать себя в игре. И то, что ему сейчас предлагали так уверенно и так открыто, было не самым плохим началом. Тони медленно прикоснулся раскрытыми губами к доверчиво подставленной шее, сбоку, прямо под мочкой уха – у этого парня должна была быть очень чувствительная кожа – и чуть не отскочил, пораженный реакцией партнера. Тот вздрогнул всем телом и вцепился в него так, что затрещала ткань рубашки. Только что такой спокойный и неторопливый – сейчас прильнул, как к спасательному кругу, задрожал, мгновенно задыхаясь. Тони с трудом, так и не разжимая до конца объятий, стянул с него рубашку, и помог расстегнуть свою собственную. Обнял, прижимая грудь к груди, лаская голую спину. Гость дрожал, задыхаясь, извиваясь в объятиях, как будто уже в самом разгаре ласк, скользил под тесно прижатыми ладонями, подставляясь всем телом под прикосновения. - Ты что? – Тони чуть отстранился, заглядывая тому в глаза, в поисках объяснения такому мгновенному всплеску страсти, но встретил только расфокусированный взгляд, затянутый блаженной поволокой и движение влажных ярких губ, не то умоляющих, не то скорее командующих - «еще, еще…». - Что «еще»? – усмехнулся он тихо, - Еще ничего нет. Он дотянулся до палочки и шепнул заклинание, прямо в полураскрытые горячие губы, освобождая обоих сразу от всей одежды – играть в ритуальные раздевания с этим задыхающимся от желаний существом явно не стоило. И тут же ощутил себя переплетенным с другим телом, слившимся с его собственным целиком еще до всякого слияния. Он послушно гладил горячую кожу, поддерживал, прижимал, подстраховывал, позволяя тереться и выгибаться в самых немыслимых позах, и чувствовал, как медленно наливается теплом и светлым каким-то жаром пульсирующий шар в его собственной груди, как спускается ниже, готовый к взрыву. Тони с удивлением чувствовал, что, при всем накале происходящего, его не торопят. Не подгоняют. Не направляют даже. Было похоже, что партнер очень опытен и очень неопытен одновременно. Опытен – по тому полному отсутствию стеснения, по полному безразличию к грани между «прилично» и «неприлично», между «сверху» и «снизу», между властью и подчинением, по той готовности принять что угодно, и что угодно сделать своим, которое отличает только избранных мастеров в искусстве любви. Неопытен – по той нескрываемой жадности, с которой он сейчас цеплялся за чужое тело, впитывал тепло и прикосновения, требовал всего и сразу, и даже в шутку, для ритуала, для галантной игры не пытался изобразить минимальный интерес к потребностям и чувствам партнера. Только бесконечную готовность сделать все, абсолютно все, что угодно, чтобы чужое тело продолжало отзываться на движения его собственного с той же интенсивностью. - Ну что? – Долохов на секунду прижал запястья случайного любовника к постели, заставляя хоть чуть успокоиться, одуматься на миг, - Какие идеи? У меня, знаешь, даже ничего подходящего тут нет ни хрена. Но молодой человек только застонал несдержанно, провел рукой по его эрегированному члену, и нетерпеливо потянул к себе, раздвигая длинные мускулистые ноги, и у Тони мелькнула мысль, что, при всей своей отвязности, парень не очень четко понимает, о чем сейчас просит. Он чуть помедлил, прикасаясь осторожнее, чем хотелось тому, и гость, по-своему истолковав его сомнения, немедленно перевернулся на живот, подставляясь, раскрываясь настолько, насколько может делать это человек, который – нет, Долохов таки не ошибся – делал это если не первый раз в жизни, то определенно впервые черт знает за сколько лет. Как, впрочем, и сам Тони. Долохов медленно разминал тугое кольцо мышц, шепча одно за другим заклинания смазки, в полной уверенности почему-то, что на малейшую боль здесь будет реакция такая же бурная, как на удовольствие – но совсем с другим знаком. И обнял сзади, чтобы не давать дергаться, чтобы не позволить насадиться раньше времени, придерживая за плечи, и поглаживая вздрагивающие ягодицы, и тихо прошептал в ямку между лопаток своего неожиданного любовника: - А ведь ты меня знаешь… Хорошо знаешь. Ты мне веришь. Тот буркнул что-то неопределенное в подушку, то ли соглашаясь, то ли просто подзуживая. И уже когда, после всего, они взорвались одновременным ослепительным оргазмом, и Тони, не разжимая объятий, помог партнеру развернуться лицом к лицу, и тот почти без перерыва снова вцепился в него, вжимаясь, требуя новых ласк, Долохов взъерошил темные мягкие волосы, провел большим пальцем по щеке, стирая пот, и все же не удержался, спросил: - А чего под обороткой тогда? Тот ничего не ответил, застонал, ввинчиваясь в объятия, загораясь снова с неправдоподобной скоростью, и был уже везде сразу, блуждая языком во рту, оставляя красные следы поцелуев на плечах, покусывая соски и дразня тонкими, донельзя чуткими, пальцами мошонку и нежную полоску кожи за ней. Тони, еще не в состоянии особо рыпаться, лишь гладил изгибающуюся под ладонями спину, трепал короткие волосы, и, в конце концов, сказал негромко, подпуская: - Осторожно только, у меня, знаешь… - Ты что, девственник? – вдруг по-кошачьи фыркнул тот, уже ломясь пальцами между ягодиц, осторожно и неловко одновременно. - Не совсем, но ход твоих мыслей мне нравится, - улыбнулся Тони, поглаживая волосы любовника, как же ему нравились сейчас эти волосы, мягкие, как перья давешнего грифенка, - давно было, короче. Больше пятнадцати лет прошло. Заклинания помнишь? Вопреки опасениям, заклинаний тот знал великое множество. Тони так и не понял, что так качественно в несколько секунд расслабило его изнутри – точно не простое заклятие смазки. По ощущению – просто несколько слов на неизвестном языке, произнесенных на ухо. Его еще никогда не брали так – как девку, не нуждающуюся в длительной подготовке, без сопротивления, заранее снятого заклинаниями. Сразу прямо в самую глубину горячим, твердым и нежным, сразу в цель, безошибочно, раз за разом, без проб и без всякой притирки, как будто партнер видел его насквозь. Он взрывался сначала стонами, потом вперемешку английским и русским матом, и потом, уже готовый взорваться физически, окончательно и бесповоротно, обнаружил, что любовник, стремительно двигающийся между его колен, не просто торжествующе смотрит ему в глаза, отзываясь на каждый спазм, на каждое движение навстречу, а, кажется, считывает, впитывая его эмоции и ощущения. Вообще-то так было не принято. Легилеменция, если уж ею пользоваться, по негласному постельному этикету, должна была быть взаимной. И такое возможно было между очень близкими, не со случайным любовником в первую ночь. Но сейчас дело было даже не в этом. Тони закрыл глаза и решительно, насколько можно быть решительным, лежа под партнером, который каждым движением вышибает из тебя по блаженному всхлипу, произнес без особой обиды: - Нет, мне так нельзя. - Можно…, - тот склонился ниже, целуя, куда мог дотянуться, и, кажется – хотя это бред, конечно, так не бывает, - продолжая ломиться к нему в мозг даже через закрытые веки, - Мне можно. - Не в тебе дело, дорогой, - выдохнул Тони, - мне нельзя. Не та работа. Он закрыл глаза рукой, выпустив горячие пальцы, и с трудом перевел дыхание. Партнер вдруг оказался лежащим рядом, щекой у него на плече. Он шепнул два очищающих, и теперь поглаживал член Тони, чуть сжимая, не давая кончить. Долохов прикоснулся к нему так же, в том же расслабляющем замедленном, после пережитого только что безумия, ритме. - Вот даже так? – с интересом спросил брюнет. Долохов пожал плечами. - Что ты хочешь? Мы на войне. - И дело прежде всего, - констатировал тот. - Ну, прежде - не прежде…, - разговаривать не хотелось. Вдаваться в сложные вопросы своих приоритетов тем более. Хотелось – вот, может быть, особенно по контрасту с тем, что происходило только что – забрать целиком в руки, накрыть собой, затормошить и зацеловать. Хотелось понять, что же случилось не так в жизни у этого страстного и такого талантливого в постели существа, что единственным средством утолить любовный голод стало явиться под обороткой к кому-то совсем, вероятно, чужому. К кому-то, кто показался самым безопасным вариантом, надо думать. А в том, что там была не страсть неземная к нему, Тони Долохову, лохматому охламону из боевки Лорда, а именно голод, долгий, выматывающий жилы, и, может быть, не только по сексу, а вообще по живому человеку рядом, в этом не было никакого сомнения. По всему было видно. Тони медленно целовал горячие влажные губы любовника, все глубже и все крепче забирая, сгребая его в объятия, вжимая бедра в бедра, задыхаясь и заставляя задыхаться, отрываясь от губ, чтобы искать чувствительные местечки на шее и ниже. Да там и искать было не надо, тот сам подставлялся ласке, выгибался, прижимаясь к губам, к чужому жадному рту. С одинаковым восторгом реагировал и на губы на головке члена, и на язык в заднице, и на прикосновение чужого члена к щеке, и тянулся языком следом, и сам обхватил бедра Тони пониже ягодиц, вбирая, втягивая в себя и позволяя делать то же самое с собой самим, и все прижимаясь, всем телом, как птица, бьющаяся в силках, только он сам был и силками, и птицей, и когда на пике оргазма звонко лопнул бокал на столе, Долохов даже не удивился. С магами такое бывало. Удивился он позже, когда лежал уже совсем без сил, и попытался сгрести любовника в объятия, чтобы вместе уснуть. Тот как будто и не особо устал – склонился, накрыл его губы губами, погладил здесь и там, и, осознав, что кустарными средствами ничего не добьешься, сжал ненадолго виски Тони – усталость отступила послушно, как сдутая дуновением легкого ветра. А потом наклонился над его грудью, и зашептал заклинания, почти прикасаясь губами, и Долохов с удивлением почувствовал, как заново наливается силой и желанием тело, почувствовал, что опять готов, несмотря на пролетевшие часы. Часы… Это было странно. Пролонгированная оборотка существовала, но три-четыре часа все равно были пределом для нормальной дозы. - Ты сколько оборотки выпил? – встревожено поинтересовался Долохов, приподнимаясь, - Тебе плохо не станет? - Не станет, - тихо усмехнулся его ночной гость, и легонько толкнул его в грудь – назад, в простыни, продолжать изматывающую и захватывающую игру. И только совсем уже под утро Тони обхватил своего нового любовника руками и уткнулся ему в плечо, засыпая. И пробормотал: - Оставайся, слушай. Утром оборотка сойдет, поговорим, а? Я уже не знаю, что я должен тут увидеть в своей постели после всего сегодняшнего, чтобы я был хоть немножко против. Тот легко высвободился из захвата и одним движением накинул плащ поверх голого тела, завернулся. - То есть, тебе это понравилось? – с интересом спросил он. - Не то слово, - честно признался Долохов, - Оставайся, мой дорогой. Очень прошу. - Не могу, - серьезно сказал тот, и передразнил насмешливо, - Не та работа, Тони.
Tulipan: how Упс, конечно же http .Извиняюсь. Вот до чего доводит невнимательность и ночные бдения у монитора.
how: http УРА! Сколько много новых кусочков! и как приятно их заново перечитывать...
http: how :) Дальше, видимо, будет чуть-чуть изменений.
Июль: черт, только недавно прочел "После седьмой", все еще под громадным впечатлением, а теперь еще и "Седьмой круг"... я просто раздавлен. сильно. очень сильно.
Светлана_Ст: Эъ, что же Тони такой... непродвинутый! Уж так его гость старался показать, кто он есть, - и беспалочковую магию демонстрировал, и мощную легилименцию, и знание всяких хитрых заклятий! А Тони так и не въехал! И, кстати, почему Вы Фенрира называете Ферниром?
Vilandra: что б меня. Лорд навестил своего вассала?
http: Светлана_Ст пишет: и беспалочковую магию демонстрировал, и мощную легилименцию, и знание всяких хитрых заклятий! Это мощная? Гы. Вы помните ощущения Гарри от легилеменции Снейпа? Когда он падает раз за разом? А это легонькая, фоновая, без ломки. Под сильной легилеменцией люди кричат от боли, как тот же Долохов выше в сцене, когда Лорд у него обливиэйт снимал. Беспалочковой магией и легилеменцией Тони не удивишь - на это дело в организации тестируют всех и учат любого, кто проявил хоть какие-то способности (о легилеменции у меня это где-то сказано открытым текстом). Тот же Тони в бою в Министерстве кастует невербальные заклятия только так. Объяснения поведению гостя будут ниже, ну, а Долохов... ну, ему самая очевидная версия просто в голову не пришла. Не ассоциируется. Не так мозги устроены. За Фенрира спасибо - мой глюк.
Июль: не выдержал. нашел на Дайрах, скачал и три ночи подряд лишал сна свой неокрепший растущий организм. живу на автопилоте, пугаю окружающих красными глазами (читать с экранчика эмпэтришника это вам не фунт изюму) короче, моя преждевременная кончина от недосыпания будет на вашей совести, уважаемый http А теперь снимаю перед вами шляпу кепку фуражку нужное подчеркнуть Сейчас буду писать пафос, но так оно и есть. Вы для меня оживили седьмую книгу. у Ро она вышла мертвой, высосаной из пальца, натужной и надуманной, я в нее не поверил) Но после ваших "Седьмого круга" и "После седьмой" я словно пожил там. Теперь эти события воспринимаются как реальная история. Как Перестройка или Оранжевая революция, то что положено в школе изучать) Может и смешно звучит, я знаю, я чересчур впечатлительный), но эти сказочные события приобрели для меня вид параллельной реальности. И это благодаря тому, что вы о них ТАК написали. Ваши Долохов, Снейп, Малфои для меня куда живее моих соседей например) И еще, я никогда не думал, что могу почти влюбиться в литературного персонажа, но с вашим Долоховым это произошло. Я так понимал девочек из боевки))) То есть, он далеко не положительный герой. Как вы сами его обозвали "расист и террорюга", но он у вас такой по-мужски притягательный) черт, нет времени писать остальные дифирамбы, а их у меня еще много, поверьте) просто СПАСИБО! p/s/ эх, завидую черной-чернющей завистью. мне и через 20 лет не научиться так глубоко и сильно писать
how: Июль пишет: он [Долохов] далеко не положительный герой. Как вы сами его обозвали "расист и террорюга", но он у вас такой по-мужски притягательный) ППКС Кому сказать, засмеют - на данный момент этот охламон для меня самый любимый мужской образ из всего мира Поттерианы.
Июль: how пишет: Кому сказать, засмеют - на данный момент этот охламон для меня самый любимый мужской образ из всего мира Поттерианы. и заметьте, к этому образу Ро не имеет практически никакого отношения добавлю малость к тому, что писал утром. Про Снейпа. Я его вообще люблю только в ограниченном количестве снарри Серпенсортии и Цыцы. А здесь он такой, каким я его в принципе терпеть не могу, и это мне безумно нравится. Надоели его идеализированные образы (чего уж там, и сам грешен ) А Волдеморта жалко. Особенно когда он под обороткой. Несчастный, одинокий, одержимый идеей-фикс от которой и сам уже порядком устал. Пожалуй он получился самый неожиданный. Вместо привычного опереточного злодея живой человек (почти человек, но тем его жальче )
http: how Июль Спасибо вам. Совсем сейчас времени нет писать - но спасибо.
http: Драко Пэнс, веселая как птичка и свежая, как цветочек, впорхнула в комнаты Драко неранним утром. Юный Малфой лениво потягивал кофе в постели, пытаясь унять нехилую такую головную боль после вчерашних излишеств. - Дракуля, ты ангел, - провозгласила она с порога, - на таком роскошном балу из-за меня не потанцевал, с такими девушками. Я твоя вечная должница. - Не очень-то и хотелось, - поморщился Драко, прихлебывая кофе и от души надеясь, что голова не расколется от этого звонкого голоска прямо сейчас, - ты будешь смеяться, Паркинсон, но я действительно потянул лодыжку. Грифенка под седло подводил. Что делал он это без страхующего напарника, в присутствии неопытного лоботряса из боевки, и без обсуждения с отцом – за которым здесь было последнее слово не только как за хозяином дома, но и как за тем, кто непосредственно поднимал детеныша на крыло – Драко скромно умолчал. - Герой ты мой, - хихикнула Пэнси, подзывая кресло и удобно устраиваясь у изголовья, - А теперь не вставай, все равно упадешь. Дафни и Милли просватаны. - Ой, какая неожиданность, - язвительно прокомментировал Драко, - они уже из мантий готовы выпрыгнуть обе, только бы замуж. - Много ты понимаешь. Милли – за Розье. За нашего Розье, рыжего, из боевки. - Тааак…, - протянул Малфой, - то есть Уизелей нам уже недостаточно. Рыжая Буллстроуд из всего клана Розье выбрала себе единственного рыжего. - А Дафни за племянника Яксли, - как ни в чем ни бывало, продолжила Пэнс, - обе свадьбы сразу после выпуска. - Как гриффиндорки какие-то, - недовольно скривился Драко, - что за спешка? - Ну…, - Паркинсон покрутила носиком, - не от гриффиндорской же дурной болезни, - так слизеринцы называли внеплановую беременность, - просто… Мужчины навоевались. Хотят домашнего очага. Лорд желает побольше чистокровных наследников хороших родов и щедр к новобрачным. Все одно к одному. Это не намек, кстати. Я лично портить фигуру родами еще далеко не готова. Драко прижал пальцы к вискам, мечтая о похмельном зелье. - Какое разочарование, - ядовито сказал он, - а я уже обмечтался о куче сопливых ребятишек. Слушай, Паркинсон. Ты меня на одре навестить пришла? Навестила? Корзины роз и тонны пирожных можешь оставить вон там на столике, и адью. Я злой. - Это я вижу, - усмехнулась Паркинсон, - тебе пойти, у кого-нибудь из старших зелья поклянчить? Розье точно даст, он подружек нашей Милли как огня боится. Вежливый такой стал, знаешь… я еще думала, что это он меня на вчерашней тренировке после такого долгого перерыва ни разу хромой коровой не обозвал? - У вас уже прямо тренировки? – лениво поинтересовался Драко, - в день большого бала? - Еще какие, - пожаловалась Панси, - как с цепи посрывались. Розье нас все утро гонял по полигону, а Дик с базовскими вообще с гиппогрифов только за час до бала слезли. Все, кто умеет держаться в седле – на крыло. - Это я видел, - фыркнул Драко, - интересно, что это у нас намечается такое масштабное. - Дик говорит – похоже, что готовим десант в Нормандию. Вернуть магической Британии прибрежные замки. - Свистит, - предположил Драко, - Еще только войны с Францией сейчас не хватало. Покрасоваться хочет просто. И вообще, если ты не заметила, тренировки тренировками, а из отпусков никого не возвращают. - Может быть, что и свистит, - легко согласилась Пэнси, - Милли сам Долохов сказал, что к лету войны не будет. - «Сам Долохов» с Милли обсуждает военные планы? – Драко скривил рожу, - я что-то пропустил? Буллстроуд произвели в фельдмаршалы? - Красивой девушке кто угодно что угодно расскажет, чтобы ты понимал, - заносчиво ответила Пэнси, - Поулыбаться, пофлиртовать, потанцевать… - Ага, потанцевать, и тут-то тебе и навешают на уши лапши поразвесистей. От восторга. Пэнс, все, что вам говорят о серьезных вещах кавалеры – что Дик, что Розье, что… короче, поверь мне, это надо не на десять делить, а просто забывать бесповоротно. А Долохов вообще старый подлый кобель и пусть Милли от него подальше держится. Как он вчера за ее теткой ухлестывал, видела? - Видела, - Пэнси лукаво взглянула на Драко из-под ресниц, - Но ушла с бала мисс Амалия вовсе не с ним. - А с кем? – равнодушно поинтересовался Драко. - А вот не скажу ни за что, - Пэнси поднялась и покружилась по комнате, - Кое с кем получше. Так что, за похмельным тебе сбегать? – вдруг поспешно закруглила она разговор. Флинт без стука толкнул дверь, и смущенно замялся на пороге, старательно отводя глаза от растрепанного Драко в пижаме. - Ты, э…, не один? – констатировал он очевидное, - А я тут это… Похмельного зелья не хочешь, случайно? - Он один, - насмешливо отрезала Пэнси, задрав свой маленький носик, - Мне, как нареченной невесте, у жениха в спальне находиться решительно запрещено. Не то, что товарищу и боевому инструктору, хорошо вам, мужчинам, никаких условностей. Так что, Дракуль… я смотрю, зелье к тебе само пришло, так что я могу идти. Мне Дик обещал по свежему снежку какие-то фокусы с разиллюзионкой показать. Надеюсь, ты не против. Пэнси склонилась и нежно поцеловала жениха в щечку. Драко проводил ее взглядом. Флинт тяжело опустился в кресло. - Ой, и зачем же мы с тобой вчера так надрались, ловец, а? – печально спросил он, протягивая Драко зелье. - Не зачем, а почему, - мгновенно отреагировал Малфой, - Потому, что вся жизнь наша, начиная с рождения, одна большая ошибка. Но вчерашнее виски, Флинт, даже на этом фоне…, - он откровенно поморщился и сделал крупный глоток, потом еще один. - Ты мне лучше вот что скажи, Флинт, - продолжил он, дирижируя себе кофейной чашкой, - Вот мы с тобой два совершеннолетних чистокровных мага, наследники древних родов. В моем, между прочим, доме. Где подвалы ломятся от самых благородных напитков. Где меня слушаются эльфы. Где мне стоит только пальцами щелкнуть, чтобы в моих комнатах появилась дюжина бутылок наилучшего вина – ну да, на утро об этом станет известно матушке, ну и что она мне скажет? «Драко, ты хорошо себя чувствуешь? Ты не был вчера немного неосмотрителен, сын?» - «Нет, мама, мы с другом чудесно посидели». И. Почему. Вместо этого. Мы. Как два шкодливых мальчишки лакали вчера в парке под звездами твой кошмарный огневиски из горла и без закуски? Ты можешь объяснить мне сей загадочный феномен? - Ну, надо думать, потому, что я неотесанный солдафон, а не нормальный наследник рода, - смущенно ухмыльнулся Маркус. Но Драко еще только начал входить во вкус. - Это сыграло свою роль, - снисходительно кивнул он, примерно как Снейп на уроке зелий перспективному первоклашке-слизеринцу, - Но главное объяснение, я полагаю, кроется в ином. Главное в том, что я осуществляю подростковый бунт против семейных традиций, а ты…, - он взглянул оценивающе, - ну, а ты просто не видишь особой разницы между шато лафит и дистиллированным спиртом. Второй даже предпочтительнее, ибо забирает лучше. Флинт смущенно хмыкнул. Драко завозился, выбираясь из под одеяла. Голова прошла, и теперь ему хотелось болтать и дурачиться. Флинт покраснел, как свекла, и старательно отвел глаза – но Драко это не остановило. Он от души потянулся, и провозгласил: - Короче, я предлагаю отметить этот прорыв в понимании собственного ничтожества коллективным самоубийством. А именно – пойти скорее в грифятник, взять двух нормальных взрослых хорошо обученных грифов и все-таки запихать тебя в седло. И поскорее, пока их опять всех не разобрала боевка. Потому, что своей деткой я второй раз так рисковать не стану даже ради тебя. Флинт неопределенно кивнул. Было похоже, что что-то он такое помнит про их вчерашние эскапады, чего Драко – в зюзю набравшийся еще в парке, и момента прибытия в собственные аппартаменты не зафиксировавший напрочь – не помнил, и не был уверен, что хочет вспоминать. По крайней мере, какие-то обрывки пьяного лепета всплывали в мозгу, не доставляя особого удовольствия. О слабости отца, и о том, как неожиданно она разрушила всю картину мира, и о своей обиде на это, и о неспособности простить слабость тому, кто был, и обязан был оставаться, самым сильным человеком в его мире. И о своей готовности – и жуткой неготовности – взять ответственность на себя. Об «этой твари», которой он еще выдерет за отца яйца и отрежет уши – нет, не за отца, хрен с ним, он получил чего заслуживал, а за родовую гордость Малфоев. Имелся ли в виду предатель Снейп, или Долохов, или кто-то еще, кого Драко определенно не назвал при Марке по имени даже в этом состоянии – он даже самому себе объяснить не мог. О том, что мама постарела на десять лет, и этого никто не замечает лишь потому, что совсем недавно она выглядела на десять лет моложе ровесниц. О том, что под круцио все одинаковы, и это страшно, как будто нет смысла быть собой, или быть Малфоем, раз это все до первой, ну хорошо, до десятой команды Милорда – «Драко, еще полторы секунды». И что-то еще совсем детское, сопливое, про то, как все его любят и никто не понимает. Пф. Впрочем, всегда есть надежда, что Флинт был еще косее и тоже не помнит. - Ну чего, я в душ, - как ни в чем не бывало, заявил Драко, снова потягиваясь и на ходу стягивая с себя пижамную рубашку, - подождешь, да? Взгляда, которым проводил его Флинт, он не заметил. Зато оказавшись перед зеркалом в собственной ванной, присвистнул, обнаружив на плечах полтора десятка очень откровенных красных засосов. Беседами о тщете всего сущего их вчерашние посиделки явно не ограничились. Несколько минут покрутившись перед зеркалом в изрядном обалдении, юный Малфой, впрочем, пришел к выводу, что ситуация далека от катастрофической, и приготовился получать удовольствие. Такой расклад ему, пожалуй, даже нравился. Снейп В столовую Мэнора, расширенную по случаю обилия гостей раза в четыре, я вошел одним из первых. Голова нещадно гудела – тем количеством коньяка, которое я изничтожил с вечера, можно было убить парочку взрослых гиппогрифов. Похмельное зелье вызывало тошноту – мне раз за разом приходилось вливать в себя по стопке, когда в лабораторию ломились за зельями. Иначе я бы просто налил кому-нибудь яду вместо желаемого снадобья. Сначала пришли за костеростом – кто-то все-таки навернулся с лестницы; потом за трезвящим, когда пошла ночная смена караулов, потом, кажется, за противозачаточным, потом, разумеется, толпами поперли за теми зельями, которых пьяным давать в руки не положено. Ну, и за похмельным под утро, куда же без того. Я с удовольствием глотал крепчайший обжигающий кофе и злорадно воображал, как кто-нибудь и сейчас томится, наверное, под дверью лаборатории в ожидании облегчения своих страданий. Чарли Эйвери, очень бледный от недосыпа, пил гранатовый сок. Еще несколько бойцов его смены уплетали титанические порции яичницы, ветчины и бекона – этим выпить и побуянить вволю очевидным образом не досталось. Хозяин замка еще почивал, а вот Амалия Буллстроуд, тщательно причесанная, в каких-то немыслимых для ее возраста утренних кружавчиках, впорхнула в сопровождении племянницы, в превосходнейшем настроении, румяная и оживленная, потребовала кофе и тут же принялась о чем то тихонько щебетать, склонившись к своей чуть приторможенной родственнице. Как будто две юные подружки, девочки-припевочки. Семнадцатилетняя профурсетка и вице-верховный чародей Уизенгамота. Боевая кошка Лорда, когда-то не уступавшая по силе Белле, бывшая светская дива, безо шва сменившая с подходом возраста амплуа царицы бала на роль политического лидера, и единственная в мире женщина, по которой когда-либо сходил с ума Люциус Малфой. Интересно, понимает ли она, что сейчас роли поменялись? Как ни трясло меня всю эту ночь, в этот момент я не находил в себе настоящей злобы. Ее использовали. Просто использовали, чтобы лишний раз доказать себе свою неотразимость, чтобы слить свою версию событий в определенные круги – похоже, Люци действительно возвращается к делам – и, может быть, для того, чтобы отстроиться от этой пакостной истории с Долоховым, истории, которую, между прочим, организовал ему я. И я-то, в отличие от Мелли, очень хорошо помню, каков был ее сегодняшний любовник еще месяц-другой назад. От чего он спасался в ее объятиях, и о чем пытался забыть. Долохов, кстати, ввалился в столовую тоже, и видок у него был не менее разбитый, чем у меня самого. И не по тому ли же самому поводу? Ну-ну, Люци. Хренов сокрушитель сердец. Когда-то я много думал, как оно – вот так всю жизнь притягивать людские взгляды и желания. Блаженство, или проклятие? Мне никогда не узнать. Долохов, однако, оказывается, умеет держать лицо – а я-то всегда думал, что он совсем примитивный болван. Он жизнерадостно улыбается Амалии и походя целует ее в щечку: - Замечательно выглядишь, душа моя. Полетаешь с нами сегодня? Миллисент, вы тоже приглашены, если грифов не боитесь. Мелли оборачивается и смотрит насмешливо: - Женщины из семьи Буллстроуд садятся на гиппогрифов в семь лет, чтоб ты знал, мой дорогой. А от племянницы моей держись подальше, старый повеса, удавлю. Долохов ржет: - Все, Миллисент, теперь мы с вами как Ромео и Джульетта. С тетушкой вашей на дуэль нарываться дураков нет, - он подсаживается и говорит уже серьезно, - Мелли, правда, если ты еще не уезжаешь, полетай с нами, ладно? У меня там… короче, я тебе потом расскажу подробно, там такой специальный опыт нужен. Кроме нас с тобой и Клода никто не соображает, даже Белл. Я даже Трэверса подключить хотел, хотя ему в седло уже никак, наверное. Что же они все-таки готовят? - Тони, ты что, магический Тауэр штурмовать собрался? – Буллстроуд все еще улыбается иронически, но уже сделала стойку, как хорошая гончая. Комбинация имен что-то ей сказала. - Типа того, - Долохов не отпирается, - ты помнишь, как мы решали ваши проблемы в шестьдесят третьем? Теперь и я вспомнил. Меня еще почти что и на свете не было, разумеется, но слухи ходили. Конфликт из-за наследства в семье Лестранж-Буллстроуд. Отказ выполнить решение суда. И боевка лорда, штурмом взявшая родовой замок Буллстроудов, чтобы водворить туда законного наследника – аврорат на такую операцию без хорошего стимула не решился бы, а с деньгами у благородного рода, как это часто случается с подобными родами, было туго. Значит, все-таки родовой замок. Кингсли что-то устроил без моего ведома? - Оооо…, - тянет Амалия, - вот так даже… Так что, Тони, может быть, мне задержаться на неделю-другую, если милорд позволит? И заглядывает в лицо испытующе. Комедия начинает меня забавлять. Долохов – что-то я совсем не узнаю его сегодня – улыбается так радостно, что даже я почти верю, что это от души. - Амели, ты ангел, - заявляет он, целуя ее руку, - Только бы Милорд разрешил. Чарльз Эйвери поднимается из-за стола, направляясь к выходу, но Долохов, мгновенно потерявший интерес к дамам, преграждает ему дорогу. - Чарли, - говорит он почти ласково, и я понимаю, что Эйвери сегодня крепко не повезло, - Вы опять, черти, в караулке в плюй-камни на американку дуетесь? Почему как вторая база на посту, так бордель в Ставке, твою мать? - Нажаловался уже, - грустно констатирует Эйвери, - Ну никакого чувства юмора у человека. Мистер Долохов, я лично принесу извинения… - Нужны кому твои извинения, - ухмыляется Долохов, - ты, слушай… Именно в этот момент в столовую входит Мальсибер и не менее агрессивно направляется к Эйвери. Похоже, что ночная смена начудила. - Необычайное остроумие, - холодно цедит он. В руке он брезгливо держит нечто, наполовину представляющее собой издыхающего белого павлина, а наполовину – детеныша гриндлоу; Мальсибер тычет существо прямо в руки Эйвери, и язвительно произносит, - Потрясающая тонкость юмора. А если бы я был с дамой? А если бы я его упустил, и он бы в этом виде добрался до кладки в грифятнике? Эйвери опускает голову, и покорно забирает птицу. Свалявшийся хвост уныло тащится по полу. - Мистер Мальсибер, - дипломатично произносит он, - я, от имени дежурной смены, приношу извинения. Мне уже мистер Долохов сделал замечание, и я разберусь. Обещаю, что виновные будут наказаны. Строго наказаны. - Как вы дозу подбирали, умники? – презрительно интересуется Клодиус, и я почти любуюсь им сейчас – мой старый приятель знает, как обращаться с долболомами из боевых подразделений, - На глазок? Я думал, хотя бы в разведке умеют обращаться с оборотным зельем как следует. Вот это да. Кажется, ночью кому-то все же удалось стащить у меня оборотное зелье. Старею. Хотя… у разведки обычно есть свое. Долохов, не отрываясь, смотрит на полупревращенную птицу, и с лица его сползает глумливая ухмылка. Это приятно, хотя и не совсем понятно пока. - Чарльз, - он кладет руку на плечо Эйвери и, не обращая внимания на взбешенного Мальсибера, отводит в сторону; говорит очень тихо, но я уже весь превратился в слух, - Слушай, Эйвери. Такое дело. У меня есть серьезные основания полагать, что кто-то из твоих парней сейчас валяется где-то под серьезным передозом оборотки. Хорошим таким, двойным как минимум. Спьяну или по лихости дурацкой, я не знаю, и ради довольно глупой выходки, ну да хрен с ним. Крови мне ничьей не надо, разборок с признаниями тем более, и что ты мне своих сейчас не сдашь, я тоже понимаю, но ты сам - имей в виду. Лучше ты сам своих пойдешь тихо проверишь, чем я сейчас всю Ставку на уши поставлю. - Мистер Долохов, - Эйвери выпрямляется и вскидывает голову, - а вы твердо уверены, что это мои ребята? Не знаю, о чем вы говорите, но шутников полная ставка. - Нет, не уверен, - веско роняет Долохов, - но подготовка была продемонстрирована… не штурмовая. На ваших больше похоже. Подробностей не будет. Ты их или уже знаешь, или, уверяю тебя, знать не хочешь. Проверь просто, что все твои живы и на ногах. Вот эту манеру великовозрастных болванов из боевки устраивать на спор розыгрыши командному составу давно уже пора приспособить к делу. Особенно учитывая снисходительное отношение старших к столь невинной «традиции». Я перебираю в уме имеющиеся хитрые зелья и прикидываю, кому и какие идеи можно бы было подать мимоходом.
полная версия страницы